учит русское "р" под управлением логопеда. На седьмой год город сделали
ночлежкой самоубийц. Не знаю, чья это была затея. Не знаю, кто взялся ее
осуществить. Верно, не обошлось без тех мифических организаций (ЕЭС,
ООН), о которых известно столько же, сколько о китайских богах (возмож-
но, что меньше). Но это была удача. Тротуары задвигались, в окнах за-
мелькал свет. Марсианский кошмар ожил. Пунктиры авиалиний пересекли пе-
гий кружок "ТАНАТОС". Билет на муниципальный счет. Задворки цивилизации.
Помойка душ.
Я глядел в окно. Пустые улицы плыли мимо. Все очень чисто, тихо, оп-
рятно. Таблички номеров на углах. Песка нет. Клейст-штрассе вывела на
площадь Цвейга. Логично. Автомобиль затормозил. Отель как отель, только
подъезд безлюден. Я не спешил выходить. Шофер отдал сдачу. Я кивнул го-
ловой.
- Оставьте себе. Это на чай.
- Спасибо, сударь.
Странный акцент.
- Не за что...
Э, а что за язык? Ведь начинал, кажется, я? Или начинал он?
- Много получаете здесь?
- Когда как... - Он явно смутился.
- Гм. Вы женаты?
- Холост, мсье.
Ах да!
- Понятно. Жилье хорошее?
Дурацкий вопрос. Но мне нужно поупражняться.
- Вполне. В Европе такого нет.
- Да ну? Забавно! Город удобен?
- Это чудо, мсье.
- Действительно?
- Да.
- Почему же из него все сбежали?
Он пожал плечом. Ладно.
- Много тут скверов?
- Восьмая часть площади, сударь.
- Восьмая часть! Не может быть! Прямо как Киев!
- Простите - как что ?
- Не важно. Больницы, кино, рестораны - все есть?
- Разумеется, сударь.
- А женщины?
Пауза. Складки на лбу (в зеркальце над рулем) стали глубже.
- Я надеюсь, мсье здесь будет удобно...
Чорта с два! старый хрыч... Когда б не мои чаевые, он бы рта не раск-
рыл - в пику всем моим планам (о планах потом). Теперь же он вылез из-за
руля и распахнул предо мной дверцу. Пришлось выходить. Та же жара.
- Чуть не забыл. Процент самоубийств высок?
- Шутить изволите, сударь.
Такси укатило. Что ж. Аптекарь был еще хуже. Я взбежал по ступеням
(подъезд - стиль ампир) и толкнул дверь. Дубовые створки, звон колоко-
лец, зеркало, мрамор. Я вступил в холл.
Портье за конторкой деловито следил, как я шел к нему по ковру. (Пока
вру. Но с этим нужно кончать - кстати о планах.) Его вид был исполнен
достоинства. Крутой подбородок, твердый взгляд.
- Как добрались, господин доктор?
Разве я доктор?
- Благодарю. Люкс на три дня.
- Сию минуту, господин доктор.
Возможно, он прав. Он листает гроссбух. Жидкий пробор, хрящеватые
уши. Назову его Шульц. Он подает мне лист.
- Что это, Шульц?
Снайперский взгляд поверх строчек.
- Счет, герр доктор. Наши правила: плата вперед. Распишитесь вот
здесь... и вот здесь. Не волнуйтесь, герр доктор.
Он прав: есть от чего. Я вижу сумму. Его губы тонки от сарказма. Но
он не даст себе улыбнуться. Точно, не дал.
- Это только залог. Нас нужно понять. Вы можете умереть, как вам бу-
дет угодно. Многие фантазируют - это их дело. Но мебель страдает, зна-
чит, страдаем и мы. К чему нам страдать, не так ли, герр доктор? Когда
вы съедете, вам все вернут - за вычетом платы, конечно. Три дня, - он
считает в уме, - это ст(ит...
Действительно сносно. Сколько ему может быть лет? Пятьдесят? Сорок
пять? Или он хорошо сохранился?
- Но если я тихо умру? Не попортив мебель?
- О, тогда все согласно духовной (Testament). Если ее нету, сумма уй-
дет в муниципальный банк. Так сказать, жертва на нужды.
- Забавно.
Достаю кошелек. Пишу свое имя в книге для постояльцев - настоящее
имя. Ставлю дату. Та, что над ней - трехмесячной давности. Итак, отель
пуст? Шульц сам исполняет обязанности швейцара. Лифт, третий этаж. Номер
роскошен.
- Меня не нужно будить.
- Слушаюсь, господин доктор.
Теперь душ, стакан воды - чтобы запить снотворное - и в постель. Кро-
вать широкая, мягкая. Гашу свет, и она превращается в автомобиль. Нас
снова в нем трое, как тогда, в Берне, и у меня пистолет. Я говорю, что
убью шофера. Психолингвист уверяет, что он ни при чем. Он лжет, я это
знаю. Это он-то и принял меня за моего двойника. Но им ничего нельзя
втолковать. Они кончат меня просто так, для порядка. Шофер давит газ,
машину швыряет. Я просыпаюсь в поту. Кровать неподвижна. Глотаю еще две
таблетки. Мир гаснет. И в добрый час. Я сплю.
... Когда я открыл глаза, в номере было все так же темно и тихо. Аро-
мат парфюмерии (не моей) давал знать, где дверь ванной. Рука показалась
мне легкой, как шелк, пока я ловил во тьме шнур. Лампа зажглась. Свет
больше не резал взгляд. Я огляделся. Светло-серый тон комнаты глушил,
как казалось, звуки. Лепка плафона и мебель у стен разыгрывали театр те-
ней. Гнутые линии стульев, ковер, бюро - все было в пользу умной неспеш-
ной жизни. Непроницаемость штор обещала сюрприз. Я взглянул на часы. Без
пяти пять. Нет, не пять - секундная стрелка недвижна. Я тотчас вскочил.
Штора сморщилась, показав вечер. Не тот . Телефон ответил голосом
Шульца.
- Да, герр доктор. Точно так. Вы проспали - да, больше двух суток. Мы
боялись... впрочем, всё вздор. Нынче вторник, начало восьмого. Прикажете
ужин в номер? Отлично. Уже несу.
Я сел - подкосились ноги. В уме возникло табло в порту - шедевр све-
тотехники. Проклятый метис с пилюлями! Три или даже четыре рейса успели
с тех пор прибыть! Амур изголовья натягивал лук. Мне в сердце - если не
дрогнет. Казанова в России. Набожный плут проспал воскресную мессу. Что
проспал я? Вошел Шульц. Я стал одеваться. В конце концов я еще жив. Пис-
толет на виду. Впрочем, здесь этим вряд ли кого-нибудь тронешь. О чем
это он?
- ... И вообще осмотреть город.
Интересно, он давно говорит?
- Вы правы, Шульц.
Он всегда прав.
- В этот час, - он взглянул на часы, - Чаша Сократа очень эффектна.
- Это отель?
- Фонтан. Площадь Ратуши. Сходите всенепременно (allunbedingt).
Ужин был вкусен. Я оделся с расчетом зайти в магазин: парадный костюм
был не для здешних широт. Но кейс вмещал лишь смену белья и бритву. Я
брился долго. Мое отражение в зеркале нравилось мне. Важный факт. Образ
тела подвержен изменам у тех, кому что-то грозит. Одни видят себя тще-
душней, другие сильней. То и другое опасно. Я выглядел так, как всегда.
В холле опять был лишь Шульц за конторкой. Я отдал ему ключ. Заметил
плакат на стене, которого раньше не было. Шульц проследил мой взгляд.
- Лама из Лхасы. Наша новинка. Не знаю, будет ли в моде, прибыл
только вчера. Принимает в "Асклепе", почему-то ночью. Проспект Моруа.
Это центр.
- Спасибо, Шульц.
- Вам вызвать такси?
- Нет, я так прогуляюсь.
Сказать - не сказать? План ведь в силе.
- Господин доктор, что-то еще?
- Мне кажется, Шульц, мы прежде встречались.
Говорю ни за чем. План ни при чем, просто глупость. Его губы дрожат в
усмешке.
- Это ведь был не Бабий Яр?
- Нет.
- Слава богу!
Верно.
- Удачи, герр доктор!
Колокольца над дверью сыграли марш. Жара была сносной под вечер.
Теперь, когда все перепуталось, мне трудно решить, куда я пошел вна-
чале и куда - потом. Гигантское небо гасло, превращая в тени дома. Лиш-
ние в моем положении мысли теснили мой ум. Я вспомнил то, что касалось
преданий о городе мертвых и более редких (хотя не менее цепких, судя по
силе памяти) мифов о граде Бессмертных. Я не люблю таких тем. Вскоре мне
стало казаться - общий случай, - что я знаю об этом больше, чем я мог
где-либо прочитать. Закат обострял чувства. Странная тень мерцала у ног.
Взглянув назад, я увидел пузырь луны, всплывшей над краем крыш. Я шел
быстро. Фонари зажглись, когда я был далеко от отеля. Две или три витри-
ны попались мне. Но выше них окна были все темны - кроме тех, что отра-
жали закат. И лишь где-то вдали был различим порой шум мотора. Ночь
подступала, мрак глядел из углов. Через час я знал, что мой план прова-
лился. Не берусь назвать тот квартал (хотя это был почти центр), где я
впервые вздумал свернуть во двор. За время моих скитаний я так и не
встретил ни одного человека.
Я вошел в парадное, вряд ли зная, что именно хочу тут найти. Я даже
не был уверен, что попал в жилой дом. Безлюдье города стирало смысл зда-
ний. Они все глубже тонули в тьме, а прихотливость архитектуры (той са-
мой, что прославила Штильмана) была не более интересна, чем строка ие-
роглифов, обретших объем. Все же, должен признать, колорит, словно прив-
кус, был присущ городу, и хоть теперь я не в силах определить его, он,
повторяю, был. Впрочем, тогда мне было все равно. Помню подобие холла,
где эхо дробило в горох каждый шаг. Лестничный марш впотьмах показался
мне исполинским. Я взбежал наверх и нашел дверь, вернее, три двери. Вна-
чале я стучал, потом позвонил (звонок действовал). Глаза освоились с
тьмой, но больше я ничего не дождался. Я толкнул дверь - она открылась
без скрипа. Комнаты, комнаты, анфилада пустот. В окна я видел свет с
улицы, по которой шел только что. За первой дверью последовала вторая,
за ней третья, кажется, я обшарил весь дом. Нигде не было даже пыли.
Где-то, однако, я опрокинул складной стол. В другой комнате мне попался
диван, совсем новый, как мне показалось. Потом я опять шел прочь, улицы
выводили в скверы, тропически-пышные и влажные, я вновь заходил в дома,
распахивал двери, блуждал по квартирам. Я видел тщетность этих мер. Ог-
ромный муляж был неприступен снаружи так же, как изнутри. Лишь раз в ка-
ком-то проулке меня нагнал мотоцикл. Его треск на миг разрушил иллюзию.
Но я уже понял, в чем дело.
Я просчитался. Чортов кинематограф - это он сбил меня. Я представлял
себе фильм: тени на корточках возле костров, смоляные бочки вместо рас-
топки. Я думал спрятаться между них. Но их не было. Город был по-прежне-
му пуст! Лишь островки магазинов, баров, аптек с глупыми слугами в цент-
ре. Сотня такси на весь город. И сам город как автомат, заводная шкатул-
ка, реклама. Сознаюсь, что-то было (позже я понял, что прав), что не вя-
залось с этим. Краем ума я знал, что уже видел доказательства чего-то
иного. Сверхъестественная чистота? Подстриженные акации и скрэб? Чувство
чужого присутствия, словно взгляд в спину? Не знаю. На время я потерял
способность рассуждать. Я просто шел. Механический тротуар сократил мне
путь к очередному кварталу. Впереди была площадь. Я разглядел ее позже,
час спустя. Странное здание справа привлекло мой взгляд. Вход был со
стороны улицы. Я не нашел причин пройти мимо. Возможно (это и теперь
спорно), это был ложный шаг.
Все опять началось с лестницы, она привела в коридор. Сложный его из-
гиб вызвал во мне две мысли, пришедшие вслед друг другу. Первая была та,
что кривизна стен враждебна прямоугольной архитектуре. Впрочем, Штильман
не был педант. Вторая - что я вообще различаю это во тьме. Я и впрямь
видел дальше, чем мог ожидать. Прежде везде, где я был, в помещениях бы-
ли окна. Свет с улицы, пусть и слабый, был все же доступен для глаз. Но
здесь ему неоткуда было взяться. Я взглянул вверх и вздрогнул. Потолок
мерно фосфоресцировал, погружая перспективу в зримый туман. Подняв руку,
я увидел ладонь как тень.
Коридор вдруг свернул и разветвился. Страх попасть в лабиринт остано-
вил меня. Потом я выбрал правый рукав и через миг был снова на лестнице.
Впереди стал слышен плеск. Ступени шли веером, я подымался как бы по
спирали винта. Плеск был все явственней. Ступени кончились, проем двери
пропустил меня. Я шагнул - и застыл на пороге.
Я увидел гигантский зал столь совершенной красоты, что мое дыхание
прервалось, а сердце замерло. Я не новичок в мире. И однако, есть вещи,
чей вид не может не изменить ход сознания. Здесь было все: мрамор, стек-
ло, золото, хризолит, дерево, кость. Водопад зимнего сада где-то в углу.
