ли, из-за их спин, и застрял, как в вате, в тоже издали наплывшей на Го-
родок тишине. До дому было уже близко, но холодный страх облил вдруг До-
зорского, ему представилось, что идти еще очень далеко. Он сам не заме-
тил, как побежал. Во дворе почему-то было теперь много народу. Дозорский
увидел возбужденные предстоявшей грозой лица, ощутил даже особое предг-
розовое веселье их и такое соучастие, будто в готовившемся страшном не-
бесном предприятии у всех здесь тоже была своя роль. Они словно только
ждали своего времени, но, уже почти не различив от ужаса лиц и никого не
узнав, Дозорский в один миг взбежал к себе, на второй этаж, привалился
неловко к двери грудью и, сжав кулаки, стал колотить в дверь изо всех
сил, копя слезы. Он ждал, пока ему откроют. Однако длинные мгновения всё
удлинялись лишь, за дверью была тишина - та самая, что в лесу и во дво-
ре, она, это было ясно, пробралась уже и сюда, в их квартиру, и поняв,
что матери дома нет, Дозорский продолжал толкать дверь с отчаянием, ко-
торое тотчас превзошло в нем все, что он чувствовал до сих пор, ког-
да-либо в жизни. Краткий всполох за его спиной озарил подъезд. Гром уда-
рил ближе и шире. Сверху, по лестнице, прыгая через ступень, спорхнула
вниз стайка старших мальчиков, которых Дозорский не любил; он услыхал на
лету, что они "идут смотреть грозу из подвала" (это они прокричали ко-
му-то наверх), и как только в подъезде вновь стало пусто, он, весь
взмокнув от ужаса, особенно под коленями и вдоль спины, обернулся, при-
жался спиной к запертой двери, пустил слезы по щекам и, уже не таясь,
заголосил на весь подъезд как мог громко. О Кирилле и Хрюше он вовсе за-
был. Он был один с тех пор, как побежал.
Он не знал, сколько прошло времени. Грохотало уже над самым домом,
ливень обрушился на крыши, из стоков хлестнуло водой, и Дозорский смолк,
так как внизу, под лестницей завозился кто-то: кто-то вбежал в подъезд,
прячась от дождя. Дозорский вообразил, что это может быть его мать, но
шаги стали медленны, особенно медленны после спешки, они были слишком
гулки и тяжелы на лестнице, и Дозорский зарыдал вновь, увидев, что это
был дядя Александр, отец Эли. Дядя Александр тоже его увидел.
Одним из главных, известных хорошо всем во дворе свойств дяди Алек-
сандра было его умение радоваться не только шалостям детей, но и всему
тому, что дети делали. Он был грузный усатый хохол с бачками, за которые
при случае можно было подержаться, и, если требовалось, он сам никогда
не забывал пустить умело в ход это испытанное средство. Теперь он обра-
довался древнему ужасу Дозорского, лицо его просияло, и с первого же
взгляда на него можно было бы сказать, что он знает толк в избавлении от
невзгод маленьких мальчиков. Ему это и впрямь порой удавалось.
- А! что это мы плачем? - говорил он, неожиданно-ловко при своем весе
взбираясь по ступеням вверх, к Дозорскому. Он тотчас присел подле него.
- Ну? грозы забоялся?
Это он сказал так, словно нельзя было и представить себе большей
ерунды, и он, дядя Александр, тоже отнюдь в нее не верил, а только делал
вид, чтобы Дозорского рассмешить. Дозорский, однако, сейчас был менее,
чем когда-либо, наклонен к шуткам.
- Ма... ма-ма ушла! - сквозь всхлипы едва выговорил он.
- Мама? Ну-у, так ведь это же ничуть не страшно, - протянул с большой
убедительностью дядя Александр. - Она, должно быть, просто пошла в мага-
зин. И ждет там, пока дождь кончится.
- А по.. почему... почему она ушла? - гнусил Дозорский, не останавли-
вая пока слез.
- А ей нужно было! - радостно сообщил тотчас дядя Александр, весь в
восторге от такого детского простодушия. - Она ведь должна же там купить
продукты, как ты думаешь? чтобы сделать тебе обед?
- Она... она, наверное, уже сделала... - брюзгливо пытался Дозорский
перечить; он, впрочем, видел и то, что в словах дяди Александра был свой
резон: сквозь страх ему хотелось есть.
- Пойдем лучше к нам, - сказал дядя Александр. - Грозу посмотрим, от
нас все хорошо видно. А тут как-нибудь и мама отыщется...
Но предложение смотреть грозу вновь потрясло страхом Дозорскому душу.
- Не хочу, не хочу, я боюсь! - завизжал он, прижимаясь из всех сил к
дверям. Дядя Александр понял, что допустил оплошность.
- Ох боже мой! Да что ж ты боишься? - спросил он смеясь. - это, может
быть, ты меня боишься? На-ко, смотри, как я умею двигать усами!
Но в этот раз испытанное средство помогло лишь слегка. Дозорский при-
тих, но под слезой в глазах его дрожал ужас, он и сам дрожал весь, так
что в конце концов дяде Александру пришлось-таки брать его на руки и
нести вверх, на третий этаж, причем по дороге туда Дозорский опять уда-
рился в слезы и молил: "Не надо грозу, не надо!", а дядя Александр на
всякий случай двигал все же смешно усами и уверял, что "грозы никакой не
будет, какая уж тут гроза!" Гроза между тем была. Они как раз только что
вступили в полутемную прихожую давно знакомой Дозорскому Элиной кварти-
ры, и дядя Александр повернул было голову, чтобы закрыть за собою дверь,
когда небо вверху раскололось вдруг пополам огненной ветвистой трещиной,
изгнавшей на миг мрак, и даже в фотографической тьме коридорного зеркала
вспыхнул, как магний, белый ломаный пламень. Дозорский увидел разряд
сквозь кухонное окно (прихожая одним концом примыкала к кухне) и, обог-
нав гром, завопил так сильно, что из комнат на его крик тотчас выбежали
в прихожую тетя Светлана и Эля. Гром ударил по крышам, распался на куски
и, медленно рокоча, отполз прочь.
- Вот, у нас тут авария, - стал весело объяснять дядя Александр, под-
мигивая Эле и разводя в сторону свободной от Дозорского рукой. - Мама
потерялась. На весь подъезд рев...
Он хотел еще что-то добавить, но тут Дозорский, сам не зная зачем,
рванулся вон из его рук, и дядя Александр спешно присел, чтобы не дать
ему как-нибудь в довершение всех бед выскользнуть на пол.
В другое время Дозорский, может быть, устыдился бы Эли. Во всяком
случае он не посмел бы показать при ней слез. Но теперь ему стало уже
все равно, и даже их ссора сквозь серый покров, который накинул ему на
ум страх, представилась ему незначительной, как бы вовсе не бывшей. Пом-
ня только одно - грозу над домом, неловко и как-то боком Дозорский шмыг-
нул мимо тети Светланы в детскую, где они всегда играли прежде с Элей,
упал на ковер возле Элиной кровати и, не переставая плакать, полез под
кровать, ибо гром с новой еще силой перекатился по двору, тряхнув окон-
ные стекла. После этого кошмар окончательно смутил Дозорскому память.
Он, впрочем, помнил еще будто сквозь сон, как уговаривали его вылезть
из-под кровати. Как тетя Светлана обещала пойти и разыскать ему его
мать, коль скоро он уже не в состоянии спокойно ее дождаться. Как дядя
Александр наконец сказал Эле:
- Э, да пусть его: лежит и лежит. Он потом сам выйдет, - и они стали
смотреть вдвоем грозу, стоя у окна, причем дядя Александр улыбался и ку-
рил в форточку (курить т а к просто в квартире ему возбранялось), а Эля
по временам тихонько вскрикивала: гроза была грандиозна.
И однако, в глубине души Эле все-таки было жаль Дозорского. Чуть по-
годя, посмотрев грозу, она отошла от окна, присела опять на ковер возле
него и попыталась еще раз его утешить: достала из ящика для кукол и дала
ему под кровать детскую музыкальную шкатулку с цветной картинкой, изоб-
ражавшей маленькую девочку, которая кормила с тарелки гусей.
Этой кукольной шкатулке, похожей на футляр из-под зубного порошка, в
жизни Дозорского было отведено видное место. Снизу (судя по изображению)
к округлому ее боку была прицеплена как бы сонетка: тонкий и длинный
капроновый шнур с твердым белым шариком на конце. Шнур выдергивался
вниз, шкатулка начинала играть, равномерно втягивая шнур обратно - и так
продолжалось до тех пор, пока белый шарик не оказывался вновь под ногами
у нарисованной девочки. Звук был странный: с хрипотцой, словно сдавлен-
ный по бокам тесными стенками шкатулки, он имел власть в сердце Дозорс-
кого возбуждать сладостный томный зуд. В нем было много боли - либо тос-
ки с цепкой прерогативой давности, - и от него в Дозорском воскресалось
что-то, надежно спрятанное всегда под спуд, но такое, о чем он прежде
много и обстоятельно знал. Мелодия была колыбельной, и, пока коробочка
заглатывала сонетку, мир перед взглядом Дозорского мерк, пространство
делалось безвидно и пусто, и твердь вещей, явно лишних в нем, грозила
распасться, словно старый гипс. Порой Дозорского это пугало. Однако на
деле страха в том мире не было, там вообще не было ничего, Дозорский по-
нимал это ясно, и теперь его душа, утратив опору, вдруг именно там, как
показалось ей, нашла желанный исход: хаос был старше ужаса.
Перестав рыдать, Дозорский протянул руку к сонетке (за последнее вре-
мя их дружбы с Элей это стало для него чуть не главным искусом в ее до-
ме) и хотел уже по обыкновению дернуть шнур вниз, но в этот миг дядя
Александр, молчавший до сих пор, повернул к ним лицо, голос его странно
дрогнул, и он произнес тоном, которого Дозорский прежде от него никогда
не слыхал:
- Только не орите. Идите быстро сюда. Это раз в жизни бывает.
Он скинул за окно свой окурок и проворно хлопнул внутренней створкой
форточки.
Эля тотчас вскочила. Дозорский, колеблясь, помешкал еще мгновение под
кроватью, но любопытство взяло в нем верх - что-то особенное, это было
ясно, происходило снаружи - и, неловко ерзая всем телом по ковру, он,
наконец, выбрался кое-как на свет и встал на ноги. Одного взгляда за ок-
но было довольно, чтобы понять, что имел в виду дядя Александр.
Квартира Эли, как и его собственная этажом ниже, приходилась окнами
"за дом". Отсюда, с третьего этажа, хорошо был виден лес, болото и гара-
жи, гаражи особенно удобно просматривались сверху. И вот теперь над их
крышами, в серой от дождя мгле стоял недвижно огненный белый шар величи-
ной с мяч. Правда, может быть, так это казалось только отсюда, а настоя-
щую его величину определить на глаз было нельзя, как нельзя было понять,
куда именно он намерен плыть: он словно раздумывал, выбирая. Но пока Эля
трясла за руку дядю Александра и причитала:
- Что это, пап, что это? - а тетя Светлана, охая, бегала по квартире
и закупоривала одно за другим окна, он тихо тронулся вниз и вбок, как бы
соскользнул с насиженного места и, зловеще переливаясь, поплыл сквозь
дождь к дальнему фонарному столбу. Серые зыбкие тени под ним легли и
послушно вытянули концы в противоположную его ходу сторону. Тетя Светла-
на замерла где-то в гостиной. Было похоже, огненный шар ее околдовал. Он
околдовал и Дозорского, тот тоже весь замер ссутулившись, свесив руки, и
угрюмо смотрел перед собой в окно, будто не решаясь еще отойти от Элиной
кровати. Он, впрочем, все хорошо видел. И вот странно: хотя теперь дядя
Александр очень приметно волновался (шар, описав дугу, поворотил от фо-
наря к их дому) и тетя Светлана уже не раз вскрикнула "о, боже!", а Эля,
прижавшись из всех сил к руке дяди Александра, не спускала с окна глаз,
- Дозорский, однако, вопреки этой общей панике был, казалось, совершенно
спокоен и тих и ничем не обнаружил своего участия в катаклизме. Наобо-
рот: теперь, когда зримый апофеоз грозы предстал перед ним с безуслов-
ностью факта, а сокрушительная ее суть сделалась понятной всем, он, До-
зорский, уже не ощущал в себе ничего, кроме скучного недоумения, как это
бывает во сне, когда сверзившись как-нибудь ненароком в пропасть, про-
должаешь спать и видишь, что пропасть слишком мелка, скорее всего приз-
рачна и вряд ли способна причинить кому-либо какой-нибудь действительный
вред. Он был разочарован - а с тем вместе и опустошен; про себя он ждал
б(льшего.
Шар между тем замкнул круг и повис опять над гаражами, против окон
дома, тяжко подрагивая, словно полный воды куль. "Саш, а он может..." -
