собственных своих глазах. Этого ему уже никак не хотелось.
А между тем и одного взгляда на "секретик" было довольно, чтобы по-
нять, до какой степени были оправданы его страхи. Это был совсем не
обычный "секретик" из тех, что делаются каждый день; отнюдь; в нем и
следа не было от скучной рутины, от затверженного шаблона, в котором бе-
зошибочно дает себя знать тупая заурядность. Наоборот: даже фольга была
в нем особенной. Снятая с ромовой конфеты, вся в желтых звездах по сине-
му полю, она окаймляла полураскрытый бутон шиповного цветка, края ее бы-
ли ущемлены темными гладкими щепками, а рядом с цветком, головой к нему,
лежал американский резиновый индеец, походивший бы под стеклом на мумию,
если бы из-под стекла не продолжал замахиваться резиновым своим томагав-
ком, весь скорчившись от угрозы. Этот индеец был Дозорскому слишком зна-
ком.
Принадлежал он некой Эле, светловолосой соседке Дозорского с верхнего
этажа и его бывшей подружке; весь "секретик" тоже был явно делом ее рук.
От общего ли несовершенства мира, о котором Дозорский, впрочем, пока ни-
чего не знал, или по причинам еще более тайным, их дружба после кратко-
го, но радостного для обоих начала повредилась и распалась чуть не сама
собой, у всех на глазах. Что тут сыграло роковую первую роль, что вто-
рую, сложно было бы теперь решить. Конечно, в свой черед стена подъезда
была украшена магической формулой с знаком "плюс"; конечно, "жених и не-
веста", древнее, как упрек творца, тоже было пущено в ход. Но и без них
мелкие размолвки лишь ждали минуты, чтобы обратиться в ссору. Ссора пе-
решла в драку (Дозорского хлопнули по носу, а он сам, не зная, что де-
лать, как-то неловко схватил Элю за руку, оцарапав ей локоть). Тощее пе-
ремирие омрачилось скорым предательством, и после того зной вражды уже
не ведал прохлады. Обе стороны чуждались друг друга, однако ж числили
друг за другом долги, и индеец как раз тоже составлял важную часть конт-
рибуции, на которую претендовал Дозорский. Переходя к нему в руки, он
восстанавливал, на взгляд Дозорского, попранную справедливость, о том
же, что в свою очередь могли потом взыскать долг с него самого, Сергей
Михайлович как-то не подумал... Впрочем, ему помешали.
Только что он, отбросив стекло и извлекши индейца из его могилы, су-
нул его в карман штанов и протянул руку к совку, готовясь тщательно
скрыть следы грабежа, как за его спиной совершенно неожиданно раздалось
чье-то сопение и шмыганье носом. Дозорский стремительно обернулся. Он,
конечно, знал, кого увидит, и точно: его приятель, коротышка-Андрюша,
называемый по ряду примет Андрюшей-Хрюшей, стоял и наблюдал за его
действиями, от интереса расслабив и даже опустив нижнюю губу. Дозорский
взбесился.
Собственно, Хрюша был по натуре своей безобиднейшей мирной тварью, к
тому же забитой до глупости. Он любил Дозорского, так как тот снисходил
к нему и его жалел (мама разъяснила как-то Сергею Михайловичу, сколь ху-
до обращаются родители с Хрюшей, чем довела его самого до слез) и, кроме
того, никогда его не обижал, хотя, правда, другие тоже не трогали бедно-
го Хрюшу. Но теперь Дозорский весь кипел. Этот дурак мог, пожалуй, и
проболтаться, и даже без толку было его предупреждать, разве только пуг-
нуть. Сжав кулаки, он вскочил с колен и шагнул к Хрюше.
- Ты чего? чего?.. - в ужасе забормотал тот, сразу побледнев и отсту-
пая.
Бледность его в свою очередь испугала Дозорского.
- Я... Ты дурак... Я тебя звал, что ли? Щас как дам! - бормотал он
бессильно, опустив руки.
Андрюша-Хрюша понял, что его бить не станут. Тотчас обычный цвет вер-
нулся к нему, а в маленьких глазках замелькала обида.
- Ладно-ладно, - проговорил он, мстительно щурясь. Он, конечно, не
думал мстить. Но этот прищур и хлипкое "ладно-ладно" - это было все, чем
он мог отплатить миру за все невзгоды.
Дозорский был растроган им.
- Ну... ты не злись, Хрюшенька, - сказал он покаянно (Хрюшу звали так
не только за глаза). - Я тут хотел "секретик" спрятать, - он посмотрел
на разрытую яму.
- Я не скажу ведь, - посулил Хрюша, тотчас забыв месть.
- Э, скажешь.
- Нет, не скажу. Честно.
Он даже гордо выпрямил спину. На Дозорского он смотрел снизу вверх, а
теперь еще думал подольститься к нему, и это добавило в его голос твер-
дости.
- Нет, скажешь, - решил Дозорский, притворяясь мрачным. На деле он
был рад, что провел простодушного Хрюшу.
- Нет, не скажу, не скажу, не скажу!..
- Не скажешь? Никому-никому? Ну... ну ладно.
Делая вид, что поддаётся Хрюшиным уговорам, он снова присел в кустах
и взял совок. Ему пришлось теперь отыскать стекло и добросовестно восс-
тановить status quo "секретика", чего он прежде делать не думал. Он уте-
шил себя тем, что индеец остался все-таки при нем, у него в кармане.
- Смотри только, - велел он еще. - Разболтаешь, то ты мне не друг...
- Тут внезапно новая мысль его осенила. - А как сегодня? а? - Он подмиг-
нул Хрюше, принизив слегка голос. Тот опять испугался.
- Не-е, - протянул он. - Она дома сидит.
- И не уйдет?
- Не знаю.
Хрюша насупился; видно было, что ему не хочется говорить об этом. До-
зорский вздохнул.
Хрюша вызывал у него много сложных и беспокойных чувств. жалость к
нему часто бывала липкой. Приходилось усиливать волю, чтобы смотреть на
него. А при этом любопытство к судьбе Хрюши рождало в Дозорском странную
застенчивость. Он не решался спросить прямо, намеков же Хрюша не пони-
мал, и тогда порой Дозорский ставил ему вопросы, от которых сам дрожал
втихомолку, хотя и не знал почему. Ответы разочаровывали его; но Дозорс-
кий угадывал, что только тупость Хрюши этому виной, а по существу проис-
ходивших с ним событий у него в жизни совершается многое, куда более
важное и интересное, чем те слова, которые он мог сказать об этом. Так
было и теперь.
В их разговоре, кратком и туманном, речь между ними на самом деле шла
о том, как Дозорскому осуществить давнее, не вдруг высказанное им жела-
ние поглядеть на тот инструмент, при помощи которого мать Хрюши стара-
лась вывести своего сына в люди. По его словам, это была пластмассовая
палка, и он демонстрировал синяки от этой палки, но стащить ее из дому
не решался и, похоже было, боялся ее не меньше, чем саму мать или отца.
Дозорский вначале уговаривал его, выставляя доводы в том смысле, что,
мол, этого ведь никто все равно не узнает. "Ага-а, - канючил Хрюша, -
она придет, а ее нет..." - "Так ведь ты быстро?" - "А я забуду, как она
стояла..." Дозорский предлагал ему заметить место, прилепить к полу кру-
жочек пластилина и проч., но тут податливый всегда Хрюша был неумолим;
он слишком близко разбирался в вопросе, даже глядел как-то на Дозорского
по этому случаю свысока, и Дозорский в конце концов уступил. Он вместо
того стал сам напрашиваться в гости. Хрюша не возражал, только повторял
опять, что нужно, чтобы матери не было дома. Дозорский сам тоже так счи-
тал.
Мать Хрюши была крупная, представительная женщина с округлыми чертами
тела и лица. Уходя куда-нибудь из дому, она бросала зоркий взгляд на иг-
равшего во дворе Хрюшу, прочих же детей, если они попадались ей на гла-
за, дарила приятной улыбкой. Зато Хрюше она никогда не улыбалась. Ее муж
был низкоросл и коренаст, но, как видно, вовсе не состоял у ней под каб-
луком, и, хотя черты его были мелки (как и у Хрюши), все же каркающий
резкий голос его выдавал в нем крутой нрав. Хрюшу он порол редко, но при
этом всегда долго и сильно.
- Пошли на болото, - сказал Хрюша, когда Дозорский засыпал "секретик"
и поднялся опять с колен.
- На болото? - Дозорский в сомнении поглядел кругом. - Не; пошли луч-
ше... вон, на экскаватор позырим.
Экскаватор трудился где-то в конце улицы. Уходить из-за дома было
сейчас самое время, но идти на болото Дозорский действительно не хотел.
Болото находилось в лесу, за гаражами, причем уже и гаражи были террито-
рией, отчасти заповедной для малышей. Туда ходили "взрослые", то есть
школьники первых классов, которые там тайно курили в зябких железных
ущельях табак и не имели привычки церемониться с мелюзгой. На болоте
они, правда, показывались реже, но и без них были веские основания сто-
рониться подобных мест. К тому побуждала и сыновняя покорность.
Роль болота исполняла мелкая, вся поросшая травой лужа, каким-то чу-
дом не просыхавшая даже в жару. Была она, конечно, опасна не более, чем
любая другая лужа во дворе, однако, во-первых, именно в ней чаще всего у
Дозорского промокала обувь, что грозило мифической простудой, а во-вто-
рых, он неизменно приходил после нее домой весь с ног до головы в грязи,
стяжая тем себе всякий раз нагоняй. Излишне говорить, что Андрюше-Хрюше
путь туда тоже был закрыт строго-настрого.
- Да ну, экскаватор... - протянул он теперь, выпячивая нижнюю губу -
жест, при богатстве его мимики, главный. Дозорский промолчал в ответ.
Решение уже было принято им, и потому Хрюша убрал губу, засопел и, хмуро
поглядев себе под нос (что порою бывало кстати), поплелся следом за До-
зорским во двор, куда тот свернул, опасаясь как-нибудь забыть ведро,
спрятанное им у водостока. Во дворе по-прежнему было тихо и безлюдно.
Однако, как заметил Дозорский, к юноше в песочнике присоединилась теперь
толстая Лера, наперсница и шпионка Эли; они что-то пылко обсуждали между
собой, причем Лера противно взвизгивала по временам, как это она и вооб-
ще имела обыкновение делать. Увидав ее, Дозорский тотчас смекнул, что
ему лучше не останавливать на себе ее взгляд и, быстро подхватив ведро,
поспешил прочь со двора, в конец улицы. Хрюша следовал за ним.
Но в этот раз оказался прав Хрюша: экскаватор и впрямь вряд ли стоил
их внимания. Он был разболтан, гремел и истекал маслом и, едва только
начав траншею, которую рыл уже дня два, вдруг мертво заглох с полным
ковшом в яме. Шофер его хлопнул дверцей, однако чинить ничего не стал и
удалился на обед, хотя был еще только ранний полдень.
- Что теперь? - спросил Хрюша с надеждой.
Дозорский покосился на него.
- Ну что, - сказал он. - Теперь, если ты хочешь, то можно... м-м...
укол.
- Да-а, мне уже вчера был, - канючливо не согласился Хрюша.
- Что ж, что вчера. То вчера, а то сегодня, - говорил рассудительный
Дозорский.
- Да? а тебе? а ты когда?
Но Дозорский знал ход, безотказный в случае с Хрюшей.
- Ну, если ты согласен, - сказал он вкрадчиво, - так мы пойдем потом
на болото.
Хрюша подозрительно вгляделся в него.
- Честно? - спросил он с сомнением.
- Честное слово.
- Ну хорошо. Но только это все равно в последний раз. Потом уже твоя
очередь.
Дозорский кивнул. Договоренность была достигнута, и мальчики с заго-
ворщическими лицами направились к ближайшему подъезду соседнего дома,
причем Хрюша шел теперь впереди. Дозорский поднял по дороге сухую ябло-
невую веточку, праздно валявшуюся в траве на газоне, и, отломив от нее
тонкую щепку, показал Хрюше. Хрюша не возражал.
В подъезде была сизая тьма и пахло чужим жилищем. Это очень как-то не
понравилось Дозорскому, который вообще был чувствителен к запахам. Хуже,
однако, было другое: подъезд был крайний, и в нем, в отличие от их род-
ного подъезда, вовсе отсутствовал необходимый теперь подвальный спуск.
Все, что здесь было, - это темный закуток под лестницей, где держали ко-
ляски и велосипеды. Сейчас, правда, он был почти пуст: в углу стояла
только старая велосипедная рама с ржавыми педалями и - почему-то - сло-
манная лыжная палка без кольца. Дозорский хотел уж было поворотить об-
ратно, но умелый Хрюша сориентировался в полутьме, прошел в закуток и,
быстро встав на колени, нагнулся вперед, одновременно сдернув с себя до
колен штаны. Дозорский увидел мутно белевшие рыбьей белизной тощие по-
