языка, выпустить несколько
неблагопристойных сцен и выражений. В
Апулее найдете вы, кроме любопытных
подробностей о жизни древних, об
Элевзиноких таинствах и прочем,
множество страшных историй, которые
даже годились бы для баллад. Если вам
угодно, я расскажу из него повесть об
одном купце, по имени Сократе,
зарезанном ведьмою, которая заткнула
потом рану его грецкою губкою... Бедный
Сократ, не заметив этого, ходил еще
несколько часов и разговаривал с своими
товарищами. Наконец он почувствовал
жажду и лишь только выпил воды, как
губка намокла, выпала из раны, и он без
дыхания упал на землю... Я должен,
однако, предварить вас, что история эта
ужасна!
- Так лучше не рассказывайте, -
прервал я Двойника. - Я не люблю
ужасных историй.
- В таком случае расскажу вам другую
повесть, тоже из Апулея. Телефрон на
пиршестве у Биррены повествует
следующим образом: В молодости моей
отправился я из Милета, чтоб видеть
олимпийские игры и осмотреть
все достопамятности славной вашей
области. Прошед всю Фессалию, прибыл я,
к несчастию моему, в город Лариссу, где
бродил по улицам и старался сыскать
себе пропитание, будучи весьма беден и
не имея даже насущного хлеба. Нечаянно
пришел я на площадь и увидел старика
высокого роста, который стоял на камне
и громким голосом кричал народу: Если
кто согласен стеречь мертвого, тот
пусть со мною торгуется о цене . С
удивлением спросил я у одного из
проходящих: что это значит? Неужели, -
сказал я ему, - в стране вашей мертвецы
уходят? - Молчи, молодой человек! -
отвечал он. - Ты, видно, иностранец и
не помышляешь о том, что находишься
среди Фессалии, где волшебницы
обыкновенно обезображивают лицо у
мертвых и уносят некоторые части тела
для своих чар! Слова эти еще более
возбудили мое любопытство, и я опять
спросил у него: Скажи, пожалуй, каким
же образом у вас стерегут мертвых? -
Во-первых,- отвечал он, - должно целую
ночь стоять на карауле, не смыкая глаз,
и пристально смотреть на лежащий перед
тобою труп, ни под каким видом не
оглядываясь ни на одну минуту; в
противном случае эти проклятые старухи,
превратившись в какое-нибудь животное,
так искусно и проворно подкрадываются,
что даже солнце не могло бы их
приметить. Они обыкновенно принимают на
себя вид собак, мышей, птиц, а иногда
даже мух; между тем, силою волшебства
своего, стараются погрузить в глубокий
сон того, кто охраняет тело. Одним
словом, невозможно описать всех хитрых
уловок, употребляемых волшебницами для
достижения своей цели... Несмотря на
то, за эту опасную должность редко
платят более пяти или шести золотых
статиров. Но я забыл упомянуть еще об
одном важнейшем обстоятельстве, а
именно: если обязавшийся стеречь тело
поутру не возвратит оного в совершенной
целости, то у него самого насильно
отрезывают те части, которые во время
ночи украдены будут у мертвого .
Узнав обо всем обстоятельно, я смело
подошел к старику и сказал ему
решительно: Полно тебе кричать; я
готов стеречь твоего мертвеца, - скажи
только, много ли я за то получу? -
Шесть золотых статиров, - отвечал он.
- Но послушай, юноша! - не забывай, что
тебе поручено будет стеречь сына такого
человека, который в целом городе
считается из первых, и потому
непременно ты должен охранить его от
проклятых Гарпий .- Экой вздор! -
отвечал я смеясь, - разве ты не видишь,
что я человек неутомимый и неусыпный.
Уверяю тебя, что взор самого Аргуса не
быстрее моего .
Старик, не сказав на это ни слова,
повел меня в один дом, у которого
большие ворота были заперты. Мы взошли
на двор чрез маленькие задние дверцы, и
он ввел меня в темный покой, где все
окна были закрыты. Там увидел я женщину
в черном платье, обливающуюся слезами.
К ней подвел меня старик, сказав, что я
берусь охранять тело ее мужа. Она
откинула на обе стороны длинные волосы,
закрывавшие лицо, которое, несмотря на
печаль и смущение, показалось мне
прекрасным, посмотрела на меня
пристально и сказала: Прошу тебя убе
дительно, старайся как можно тщательнее
исполнить принятую тобою обязанность!
- Об этом не беспокойтесь, - отвечал
я, - обещайтесь только дать мне еще
сколько-нибудь сверх договоренной
цены . Она согласилась и немедленно
повела меня в другой покой, где лежало
тело ее мужа, покрытое белою пеленою.
Открыв его, она подозвала приглашенных
нарочно для сего свидетелей и показала
им, что тело нисколько не повреждено:
нос на своем месте, глаза не испорчены,
уши и губы целы и подбородок таков, как
был прежде. Один из свидетелей между
тем записывал все ее слова на таблице,
к которой приложила она печать свою и
удалилась.
Милостивая государыня! - закричал я
вслед за нею. - Прикажите дать мне все
нужное! - А что тебе надобно? - был
ее ответ. Мне нужна, - сказал я, - во-
первых, большая лампада с достаточным
количеством масла на всю ночь; потом
несколько кружек вина и что-нибудь из
кушанья, оставшегося от ужина .- Как
тебе не стыдно! - прервала она меня с
досадою. - Ты требуешь остатков от
ужина в таком доме, где с отчаяния уже
несколько дней о кушанье и не
помышляли. Или ты думаешь, что тебя
сюда на пир позвали? Пристойнее бы тебе
плакать и горевать вместе с нами, -
потом подозвав служанку, - Миррена! -
сказала она ей, - подай сюда тотчас
лампаду с маслом . После того заперла
меня с мертвым телом и удалилась в
другую часть дома.
Оставшись один для охранения
покойника, я хорошенько протер себе
глаза, чтоб приготовиться к новой своей
должности, и от скуки начал петь,
прохаживаясь по комнате. Между тем день
склонился к вечеру, настала ночь, и
повсюду водворилось глубокое молчание.
Наконец, когда наступила полночь, вдруг
объял меня страх и ужас! Я увидел
маленького зверька, подобного кунице,
который, вбежав в комнату, стал прямо
против меня и так пристально вперил на
меня острые глаза свои, что дерзость
этой маленькой твари привела меня в
смущение. Убирайся отсель, мерзкая
тварь! - закричал я, - убирайся в свою
нору, пока не ушибу тебя! Зверек тот
час убежал и скрылся от моих взоров.
Потом вдруг объял меня такой сильный и
непреодолимый сон...
Тут вспомнил я обещание, данное нами
друг другу, и, хотя против желания,
прервал Двойника.
- Повесть ваша весьма любопытна, -
сказал я, - и мне бы очень хотелось
знать, что происходило после того, как
Телефрон заснул, но мы обещались
взаимно напоминать друг друга, как
скоро заговорим о подобных предметах, и
я должен исполнить свое обещание. Прошу
Вас, однако, на этот только раз,
сделать исключение из правила.
- Нет, любезный Антоний! - отвечал
Двойник. - Вы знаете русскую пословицу:
не давши слова, крепись, а давши,
держись; и потому никак на то не могу
согласиться. А чтоб вы более меня не
просили, я теперь же вам откланяюсь...
Прощайте!
Вечер шестой
- Сегодня, - начал Двойник при
свидании нашем в следующий вечер, -
расскажу я вам истинное приключение,
случившееся с одним москвичом, моим
приятелем. Я тогда же написал оное с
собственных его слов. Вот оно:
ПУТЕШЕСТВИЕ В ДИЛИЖАНСЕ
Однажды вечером, в дружеской беседе
разговор зашел об учрежденных по
петербургскому тракту дилижансах.
Некоторые из приятелей моих,
собственным опытом дознавшие пользу и
выгоды этого учреждения, хвалили оное;
а молодой Р., которого пламенная
привязанность ко всему русскому иногда
доводит до несправедливых суждении,
утверждал, что дилижансы наши гораздо
превосходнее тех, какие существуют в
чужих краях.
- Кареты, - говорил он, -
несравненно покойнее, проводники
учтивее. Главное же преимущество наших
дилижансов пред иностранными состоит в
скорой езде. Если дорога изрядная, то
путешествие от Москвы до Петербурга не
продолжается более трех суток; и вы
согласитесь со мною, что такая скорость
в чужих краях, особливо в Германии,
показалась бы невероятною. Может ли
быть, - продолжал он, - что-нибудь
скучнее и утомительнее немецких
дилижансов? Вообразите себе огромную
повозку, запряженную высокими, длинными
тучными аргамаками, которые от рождения
своего никогда не бегали даже маленькою
рысью. Нет! я однажды только испытал
такое путешествие, да и то не рад был
жизни. Сидя в огромном этом ящике, едва-
едва подвигающемся вперед, я воображал,
что нахожусь в лазаретной фуре... В
самом деле, молчаливые мои спутники
походили на больных, которых везут в
гошпиталь, и одно только разноголосное
их храпенье, когда они спали,
свидетельствовало о том, что я еду не с
покойниками.
- Полно, братец! - прервал я
молодого Р. - Qui dit trop, ne dit rien
(Кто много говорит, тот не говорит
ничего (франц.]). Я не езжал в русских
дилижансах, но иностранные довольно мне
известны. Правда, что они двигаются
немного медленно, но медленность эта
вознаграждается такими выгодами,
которые едва ли можно найти в России.
- А чем бы именно? - спросил Р.
- Приятным обществом, весьма нередко
встречаемым в иностранных дилижансах, -
отвечал я. - Мне неоднократно случалось
путешествовать в Германии, и скажу
беспристрастно, что не проходило ни
одного раза, чтоб не познакомился я с
каким-нибудь человеком, занимательным
по уму, просвещению или по крайней мере
по оригинальности. Иногда встречались и
такие знакомства, которых приятное
впечатление и теперь, по прошествии
десяти с лишком лет, не изгладилось еще
из моей памяти.
- Скажи лучше, из твоего сердца, -
подхватил Р.- Мне очень известно
романическое твое воображение и страсть
везде искать оригиналов, а таким тебе
кажется даже тот, у кого кафтан
необыкновенного покроя или криво
застегнут. Длинная коса или запачканный
табаком камзол достаточны, в твоих
глазах, для того, чтобы поставить
человека на степень оригинала, - и я
нимало не сомневаюсь, что таких
оригиналов ты находил в Германии много.
Если же, вдобавок, случай привел сидеть
тебе напротив или подле какой-нибудь
круглоликой немочки, то не удивительно,
что путешествия в Германии оставили
приятное в тебе впечатление.
Все засмеялись; я закраснелся,
посмотрел на часы, - и мы разошлись, не
решив задачи: какие дилижансы лучше,
наши или иностранные?
На другой день обыкновенная утренняя
моя прогулка нечаянно довела меня до
Мясницкой. Проходя мимо конторы
дилижансов, я увидел карету, готовую
отправиться в путь. Не знаю, вчерашний
ли разговор побудил меня обратить
особенное на нее внимание, или по
другой какой причине, - довольно, что я
очутился в конторе с твердым намерением
ехать в Петербург.
- Много ли пассажиров? - спросил я у
управляющего.
- В дилижансе занято одно только
место, - отвечал он, - да вряд ли и
будет более, потому что чрез час он
должен отправиться, а никто не
является.
Известие, что дилижанс пуст, почти
отбило у меня охоту к путешествию; но
сам не знаю почему, я вдруг решился
записать свое имя и поспешил домой,
чтоб приготовиться к отъезду. Не прошло
еще часу, как я уже опять находился на
Мясницкой. Сопутник мой, закутанный в
большом плаще, ожидал минуты
отправления; мы сели в карету, ямщик
ударил по лошадям, - и вот мы уже на
пути к Петербургу.
Вы, верно, ожидаете, что дорогою
