нах ходила, так, бывало, и соленому огурчику радовалась. А ты, едва при-
ехав, сразу мотать стала... Гляди мне!
Самое обидное было в том, что будущий супруг гнусно злорадствовал над
нею, и Екатерина сказала ему:
- Как вы можете, сударь, потешаться надо мною, если видите, что я,
ваша супруга нареченная, горько плачу?
А осенью, когда двор длинными обозами стал перетягиваться в Петер-
бург, великий князь заболел оспою. Исход болезни был еще неясен, и гер-
цогиня заранее начала хлопоты перед королем Пруссии, чтобы он подыскал
для Фике нового жениха... Петр Федорович, весь в гнойной коросте, остал-
ся лежать на станции Хотилово, а герцогиня внушала дочери, что не стоит
огорчаться:
- Еще не все потеряно! Георг Дармштадтский славный солдат. Говорят,
большой весельчак и принц Баден-Дурлахский...
Но Екатерине уже плевать на Дармштадт, ей и дела нет до Баденского
герцогства. Мать осеклась под ее упорным взглядом.
- Я вам приказываю молчать! - выпалила Екатерина...
По сторонам дороги стыли великолепные леса, в белом пуху сидели на
елках красногрудые снегири. Двое саней плыли в сверкающем безлюдье: Ели-
завета срочно повернула назад от Петербурга на Хотилово, а навстречу ей
мчались сани с Екатериною. Где-то за Новгородом встретились. Две женщины
(одна уже пожившая, все испытавшая, а другая едва вступающая в этот мир)
долго плакали в объятиях друг друга. Беспокойство царицы понятно: умри
сейчас Петр - и тогда из заточения поднимется Брауншвейгская династия.
Еще более понятно и горе Екатерины: умри сейчас Петр - и перед нею снова
поднимется полосатый шлагбаум Цербстского княжества. Девушка взмолилась,
чтобы царица взяла ее с собой в Хотилово, но Елизавета, волоча по сугро-
бам полы шубы, уже пошла к саням:
- Сама справлюсь! Эй, Сереженька, трогай...
Екатерина с матерью поселились в Петербурге на Фонтанке. Десять раз
переволакивали мебель по комнатам, потому что, стоило Екатерине обосно-
ваться, как герцогиня сразу же находила, что у дочери антураж лучше ма-
теринского. В довершение всего мать возобновила связь с Иваном Бецким и
забеременела. Непорочной Екатерине было противно наблюдать, как ее ма-
менька мечется по аптекам в поисках тайного способа избавиться от неча-
янного приплода. Наконец царица привезла в Петербург выздоровевшего пле-
мянника. Петр был ужасен! "Я испугалась, увидев его, - вспоминала Екате-
рина, - черты лица огрубели, лицо было вспухши... он был в громадном па-
рике, который еще больше безобразил его". С детства она умела владеть
собою, но сейчас не могла скрыть отвращения к жениху. Кинувшись в
спальню, великая княгиня дала волю слезам. Это была естественная реакция
здорового организма на всякое уродство... Наплакавшись, она решила пода-
вить в себе отвращение к уроду, чтобы не потерять великой России!
Вскоре опять возникла неприятность - Елизавета вплотную подошла к
герцогине, сказав ей так:
- А ты, сестрица, еще не образумилась? Что вы там с бароном Марде-
фельдом по углам, будто тараканы за печкой, шушукаетесь? Я ведь из Хоти-
лова все примечала...
Елизавета назначила свадьбу на 25 августа, а до свадьбы посоветовала
"сестрице" совершить увлекательную прогулку по Ладожскому каналу. Разу-
мовскому она сказала:
- Пусть ее там комары наши съедят, чтоб ее черт побрал, курву
цербстскую, прости меня, Господи, Царица наша Небесная!
...Екатерина писала: "По мере того, как день моей свадьбы приближал-
ся, я делалась все грустнее! Сердце не предсказывало мне счастья: одно
лишь честолюбие поддерживало меня. У меня в глубине сердца было что-то
такое, что никогда не давало мне ни на минуту сомневаться, что рано или
поздно я сделаюсь самодержавною повелительницею России".
6. ИГРЫ В КУКЛЫ
Как и всегда на Руси, к назначенному сроку ничего готово не было, но
желание Елизаветы поскорее избавиться от ангальтской "сестрицы" было
столь велико, что она решила:
- Сроков свадьбы не изменять! Чего там еще не хватает нам? Вилок-то?
Так и руками все со столов растащат. Материй разных? Так мы, слава Богу,
не голыми на четвереньках бегаем...
В эти сумбурные дни жених пропадал в лакейских, где в хамской компа-
нии осваивал уроки супружеских обязанностей. Некто Румбер, бывший драгун
шведского короля, дал Петру немало полезных брачных советов, смысл кото-
рых дошел до нашего времени: "Жена не смеет дышать в присутствии мужа;
только дурак позволяет жене иметь собственное мнение; одна хорошая зат-
рещина, вовремя отпущенная, лучше всех убеждений действует на любую жен-
щину..."
В ожидании свадьбы Елизавета не веселилась; только близкие ей люди
(Разумовские, Шуваловы да Воронцовы) знали о тревогах императрицы. Пока
жив Иоанн Антонович, покоя ей не видать: сверженный император стал зна-
менем, под которым собирались все недовольные ее правлением. Даже в сво-
ем дворце Елизавета не чувствовала себя в безопасности. Недавно за шир-
мой туалетной комнаты, где она подолгу прихорашивалась, обнаружили чело-
века с черным котом на руках. Неизвестного подвергли самым изуверским
пыткам, но так и не дознались - кто он таков и зачем ему понадобился
кот? Елизавета была убеждена, что противу нее умышлено злодейское чаро-
действо, ибо от черных котов добра не жди... Эти волнения заставили ца-
рицу спешить со свадьбою, а молодоженам вменялось в обязанность не мед-
лить с зачатием наследника, чтобы на престоле русском утвердилась ветвь
династии Романовых, продолженная от Петра I.
Наконец герольды в сверкающих латах, под бравурные возгласы литавр,
оповестили столичных жителей о предстоящем торжестве. Перед зданием Ад-
миралтейства народ собирался заранее, уже примеряясь к массовой атаке на
винные фонтаны, к дружному штурму пирамид, сложенных из прожаренных
бычьих туш, из разных рыбок, псковских и астраханских. Неву украсила эс-
кадра, на резком ветру празднично плескались флаги. Екатерину отвели в
парную баню, где императрица, по русскому обычаю, выстегала ее веником
до полного изнеможения. Ужинать невесте было указано в одиночестве - без
гостей-охальников. На ночь же, для соблюдения уличной тишины, расставили
сторожей, которые никому не давали проезда, дабы не потревожить предсва-
дебный сон великой княгини. В пять часов утра Екатерину разбудили залпы
с кораблей - пора вставать. Сразу же начали и обряжение; волос не пудри-
ли, а поверх вздыбленной прически невесты укрепили бриллиантовую корону.
Даже мать, уж на что была завистлива, но и та признала:
- Дочь моя, вы сегодня восхитительны!..
Карста с невестой плыла меж шпалерами войск, которые выстроились от
Зимнего дворца до Казанской церкви. На улицах была такая несусветная
давка, что императрица, потная и всклокоченная, будто базарная торговка,
лишь к часу дня сумела пробиться в церковь через густую толпищу. После
обряда молебенного войска палили в небо троекратно, огнем беглым, а все
храмы столицы неустанно звонили в колокола. Во дворце был устроен
"большой" стол, но сразу же после мазурки новобрачных выслали с бала.
- С Богом, робяты! - благословила их Елизавета.
Екатерина лежала в постели, но Петр не являлся. Лишь ближе к полуночи
с хохотом вошла камеристка, сообщившая, что жених застрял на дворцовых
кухнях и придет не скоро:
- Он ждет, когда ему поджарят котлеты...
Наевшись котлет, жених предстал. Музыка бала едва достигала спальни.
Петр стащил Екатерину с постели, босую подвел к комоду, который они со-
обща и отодвинули от стенки. Здесь Петр прятал кукол!
- Давай, - предложил он жене, - мы с тобой поиграем...
В эту брачную ночь, играя с Петром в куклы, Екатерина твердо осозна-
ла, что мужа у нее нет и не будет. Но даже в глубокой старости острой
болью отзывались ее слова: "По себе ведаю, какое это несчастье для жен-
щины иметь мужа-ребенка..."
С превеликим удовольствием Елизавета Петровна выставила за рубежи
герцогиню Ангальт-Цербстскую, которая молила простить ее. Императрица
умела быть и жестокой.
- Мадам, - отвечала она, никак ее не титулуя, - теперь уже поздно ка-
яться, а горбатых на Руси могилами исправляют...
Со слезами на глазах мать призналась дочери:
- Фике, какое ужасное положение - я не могу уехать! Я наделала в Рос-
сии долгов на шестьдесят тысяч рублей...
Но Екатерина тоже не хотела видеть свою мать в Петербурге, потому
приняла долги на себя (и долгих 17 лет расплачивалась за материнское
распутство). В Риге герцогиню настиг рассчитанный удар - Елизавета бук-
вально убила шпионку своим письмом: "Мадам! Я за потребно рассудила вам
рекомендовать, по прибытии вашем в Берлин, его величеству королевусу
Прусскому внушить, что мне весьма приятно будет, ежели министра своего
барона Мардефельда из Петербурга отзовет..." После этого с какими глаза-
ми она могла предстать перед королем? Она, которая из России обольщала
Фридриха в письмах, что ее присутствие здесь укрепляет положение посла
Мардефельда, - и вот теперь герцогиня должна признать, что король ею об-
манут... Фридрих был действительно повержен этим письмом. Он долго мол-
чал, потом тихо заметил Подевильсу:
- Я не думал, что эта ангальтинка так глупа. Будем надеяться, ее дочь
окажется умнее матери. Депешируйте ко двору Елизаветы, что любое желание
русской императрицы я счастлив исполнить... Кстати, - спросил он, заост-
ряясь носом, - не попадался ли нам в лапы последнее время русский шпион?
- Один схвачен.
- Кто он?
- Капитан вашей доблестной армии - Фербер.
- Отлично, - сразу повеселел король...
В ответ на отозвание Мардефельда он публично отрубил голову русскому
агенту Ферберу. В ответ на казнь своего шпиона Елизавета сослала на Кам-
чатку прусского агента Шмитмана:
- Сказывали мне на Камчатке бывавшие, будто там земля трясется. Вот и
пущай потрясуха эта до Берлина дойдет...
За этим обменом любезностями чуялось нечто зловещее.
А Петербург был прекрасен! Прямые перспективы еще терялись на козьих
выгонах столичных окраин; трепеща веслами, как стрекозы прозрачными
крыльями, плыли в невскую синь красочные, убранные серебром и коврами
галеры и гондолы, свежая речная вода обрызгивала нагие спины молодых за-
горелых гребцов...
Екатерина была глубоко несчастна.
Отозвание Мардефельда стало для нее первым практическим уроком; посол
короля провел в России целых 22 года, служил еще при Петре I, но Елиза-
вета его не пощадила, - девушка сделала вывод: политика не терпит сенти-
ментальности. А второй урок получила, когда из холмогорского заточения
доставили в Петербург мертвую Анну Леопольдовну, мать сверженного импе-
ратора. Тело бывшей правительницы России было выставлено в монастыре
АлександроНевской лавры, открытое для свободного обозрения публики. Ели-
завета собиралась навестить покойницу с утра, но, как всегда, заболта-
лась с портнихами, и поехали в конец города только к вечеру. Могильщики,
вскрыв настил усыпальницы, как раз докапывали яму; чадно горели свечи и
факелы, освещая гроб с богато одетой покойницей. Елизавета, нагнувшись
над ямой, оделила мужиков рубликом на водку и велела им копать глубже.
Потом, притопнув ногою в каменные плиты, объяснила молоденькой невестке:
- А вот тут и матка ее полеживает, Катерина Иоанновна Мекленбургская,
тоже язва была хорошая... Все они, как подумаю, из-под одного хвоста вы-
пали! Великие неустройства несли на Русь...
Общий страх объединял женщин, стоящих над раскрытой могилой, - страх
за будущее короны. В обширной карете, возвращаясь во дворец, Елизавета
призналась невестке, что малолетний Иоанн содержится ею под крепчайшим
караулом:
- А стражам указано не объяснять узнику - кто он таков и ради чего
живет. Пусть мыслит о себе: червь я, и только...
Екатерина сделала вывод: "Политика бескровной не бывает". А постылая
