Я думаю, - решил король, - что нам стоит пригласить глупца Пэна!
Был чудный мартовский день 1743 года.
- Фике, - сообщила мать дочери" - лучший берлинский живописец Антуан
Пэн будет писать ваш портрет. Я научу вас принять позу, исполненную
внутреннего достоинства и в то же время привлекательную для взоров самых
придирчивых мужчин. - Герцогиня заломила руки, возведя глаза к потолку,
на котором пухлые купидоны, сидя на спинах дельфинов, трубили в раковины
гимны радостной жизни. - Король так добр, - заключила мать, прослезясь,
- что нам этот портрет не будет стоить даже пфеннига: прусская казна са-
ма уплатит живописцу...
Портрет был вскоре написан.
- Во, бездарная мазня! - сказал король, стуча тростью. - Ладно! Я не
думаю, чтобы Елизавета была знатоком живописной манеры, а принцесса Фике
представлена здесь вполне выразительно...
Портрет намотали на палку, как боевое знамя, которое будет развернуто
во всю ширь перед генеральным сражением. Королевский курьер доставил его
на берега Невы, где Елизавета, кокетливо прищурившись, осмотрела свою
дальнюю родственницу.
- Ну что ж, Алеша! - сказала она своему фавориту Разумовскому. - Гля-
ди сам: ноги-руки на месте, глаза и нос - как у людей... Сгодится и та-
кая нашему дурачку!
В канун наступающего 1744 года вся ангальтская семья собралась в
Цербсте, где герцог Христиан, как добрый лютеранин, пожелал украсить но-
вогоднюю ночь возблагодарением Всевышнего за щедроты, которые столь бур-
но на него излились... В эти дни ангальтинцы уже были извещены, что
портрет Фике произвел на русскую императрицу самое благоприятное впечат-
ление.
1 января герцог Христиан, сочтя, что одной порции молитв недостаточ-
но, снова деспотически увлек свое семейство в капеллу цербстского замка.
Опять заиграл орган, зашелестели в руках молитвенники. Но с улицы вдруг
послышался топот копыт, заскрипели на ржавых петлях тяжкие двери храма,
и в настороженной тишине, разом наступившей, все невольно вздрогнули от
грузных шагов.
Цок-цок-цок - стучали ботфорты по каменным плитам.
Фике встала навытяжку - это близился ее рок!
3. ДОРОГА НА ВОСТОК
Следом за своим воспитанником прибыл в Россию и голштинский камер-юн-
кер Брюммер, а те слова, которыми он ободрил будущего императора, дошли
до нас в документальной ясности:
- Я стану сечь ваше высочество так нещадно, что собаки не будут успе-
вать облизывать кровь с вашей паршивой задницы...
Карл Петр Ульрих в России стал называться Петром Федоровичем. И хотя
этот enfant terrible всем постоянно мешал, он многим был нужен. Петр не-
чаянно для себя (и неожиданно для истории) сделался важным козырем в иг-
ре престольных конъюнктур. Из Стокгольма прибыло в Петербург целое по-
сольство - шведы просили у царицы уступить им племянника, который Карлу
XII приходился внуком. Елизавета потому и не хотела его отдавать. Она
отвечала послам, что Петр нужен ее престолу как внук Петра I, а если
вам, шведам, короля нигде более не сыскать, так я вам уступлю другого
голштинца. И указала на дядю своего племянника - епископа Адольфа Лю-
бекского, который проворно скинул мантию и, уплыв в Швецию, женился на
родной сестре прусского короля Фридриха II... Такова забавная подоплека
появления голштинца Петра III в России!
Наследник русского престола не знал матери, умершей после его рожде-
ния, в раннем детстве потерял и отца, - Брюммер с пучком розог и епископ
с катехизисом вывели отрока за шлагбаум европейской политики. При первом
же свидании с русской тетушкой Петр сильно озадачил ее ухватками кара-
ульного солдата, которые никак не вязались с интересами неразвитого ре-
бенка.
- Впервые вижу, - удивилась Елизавета, - чтобы круглый сирота был и
круглым дураком. - Она была растеряна и даже не скрывала растерянности
от придворных. - Нешто, - спрашивала царица, - в Европах и все принцы
таковые обормоты бывают?..
С бравадою арестанта, выпущенного из тюрьмы, Петр в первый же день
свободы жестоко напился. Императрица стороною вызнала, что с десяти лет
мальчика уже потчевали в Голштинии вином и пивом.
- Вот это новость, - тяжко призадумалась Елизавета. - Уж на Руси свя-
той люд православный винопитием удивить трудно, но у немцев, видать,
всем нам еще поучиться надобно. - Она посоветовалась с Разумовским: -
Как быть-то нам? Ведь, чай, не чужой он мне, а родная кровинушка...
Драть его? Так он уже дран приехал. Этот Брюммер его насквозь, будто
ротный барабан, простучал!
Бывший свинопас отвечал с большим знанием дела:
- Учить надо, голубушка ясная. А ученье без мученья не бывает, о чем
небось и сама по опыту ведаешь...
К телесному воздействию со стороны Брюммера приложили умосозерца-
тельное воздействие академика Якоба Штелина, и тот выявил полную беспо-
мощность мозга наследника: Петр понимал лишь осязаемое и видимое, избе-
гая всего отвлеченного. Отвергая все крупное, он любил мелочи. Даже
рассматривание мундира начинал не с его покроя, а с пуговиц... Книги не
читались, Петр рассматривал в них лишь картинки. Русскую историю Штелин
трактовал по рублям и гривнам старого времени. Геометрия имела практи-
ческое завершение чертежом учебной комнаты. Химию осваивали лицезрением
частых городских пожаров. Брюммер присутствовал постоянно! Он имел наго-
тове испытанный арсенал воспитательных инструментов, как-то: оплеухи,
розги, подзатыльники и прочие удивительные чудеса, до сей поры не снятые
с вооружения всего мира. К этому набору педагогических средств следует
добавить бесподобную виртуозность брани, которую Брюммер по прибытии в
Россию радикально обновил за счет пленительных русских выражений...
- Учиться так учиться, - говорил он здраво.
В один из дней тетушка вызвала племянника к себе и поставила перед
ним пэновский портрет его цербстской кузины.
- Узнаешь ли? - вопросила конкретно.
- Впервые вижу, - получила ясный ответ.
Елизавета Петровна малость даже оторопела:
- Я тут стараюсь, в Европах этих разных все пороги обила, невесту для
тебя сыскивая, а ты свою же сестрицу не признаешь... Ступай! - велела
она. - Я тебя супружеством отягощу. А жена - не тетка родная. Она живо
даст тебе на орехи с изюмом...
Итак, читатель, 1 января 1744 года в капелле цербстского замка поя-
вился курьер с пакетом. Его шаги приближались: цок-цок... Он обошел Фи-
ке, вытянувшуюся перед ним, миновал и герцога Христиана, вручив эстафету
в руки герцогини Иоганны Елизаветы.
- От кого? - спросила она с некоторым испугом.
- От... простите, не извещен.
Все потянулись в замок - к столам, к каминам, к трубкам и пиву. Вла-
дельцы Цербста примолкли, выжидая когда герцогиня ознакомится с послани-
ем. Наконец она вышла из кабинета:
- Фике, это касается лично вашей персоны...
Большие воды политики иногда протекают грязными темными каналами.
Письмо было от Брюммера, но писал он так, что за его спиною ощущалось
жаркое дыхание самой Елизаветы. Фике скосила глазки на депешу из Петер-
бурга: "...императрица желает, чтобы Ваша Светлость, сопровождая старшую
дочь Вашу, принцессу, прибыли сюда возможно скорее... Вы слишком просве-
щенны, чтобы не понять истинного смысла того нетерпения, с каким русская
императрица желает Вас видеть..." Герцог спросил жену, указывая трубкой:
- Могу я знать, что здесь писано к вам?
Иоганна Елизавета закрыла письмо ладонями:
- Нет! - Но тут же разболтала: - Я еду в Россию и везу туда Фике. А в
Берлине по векселю Елизаветы король отсыплет мне дукатов, сколько я поп-
рошу... Это великая тайна, мой друг! Пока мы скачем в Россию, ни одна
кошка в Европе не должна шевельнуться. Мы отъезжаем под именем графинь
Рейнбек и лишь в Риге сможем называться своими подлинными именами...
Вдруг перед замком (опять роковое "вдруг") протрубил рожок поч-
тальона, из кареты выбрался краснорожий фельдъегерь, поднялся в замок и,
вскинув ко лбу пакет, вручил его герцогине:
- Вашей светлости от его королевского величества.
- Мускусу! - закатила глаза герцогиня. - Ах, неужели в этом доме ник-
то не видит, что мне дурно... ах, умираю, спасите!
Каждый час по эстафете, сначала из Петербурга, а теперь из Берлина, -
это слишком помпезно. Сбрызнутая острым мускусом, герцогиня прочла: ко-
роль требовал скорейшего отъезда в Россию. Герцог Христиан ходил по ком-
натам, задевал коленями стулья, обитые гризетом цербстского произ-
водства, и - рассуждал:
- Я все-таки не понимаю, что в нашем тихом Цербсте происходит? Кто
объяснит мне эту странную суматоху?
- Едем! - закричала жена. - Вы, мой друг, сущий болван, если не дога-
дываетесь, что наша ничтожная Фике станет русской императрицей... Го-
товьте лошадей и кареты... в дорогу!
Фике онемела. А перед ее матерью, жаждавшей трепетных удовольствий,
открылась картина блистательной жизни в России: торжественные почести,
праздники и фейерверки, кавалькады любовников, которые, сгорая от страс-
ти, скачут за нею в тени романтических дубрав, а она - гордая! - всем
отказывает. Но тут является некто неотразимый, и перед ним она слабеет.
При этом ангальтинка плотоядно размышляла: "В любом случае моя дочь мо-
жет только мешать мне наслаждаться..." Строгим тоном она ей сказала:
- Фике, разрешаю вам взять в Россию три платья, остальные пригодятся
вашим сестрам, когда они подрастут... Так и быть: я дарю вам свои новые
брюссельские чулки, но отберу их у вас, если в Петербурге не найду себе
лучших.
Два дня ушло на срочное обновление туалетов герцогини, а невесту ос-
тавили в прежних полунищенских обносках.
- Скромность украшает невинность, - декламировала мать и позволила
взять в Петербург медный кувшин, - Пусть русские дикари видят, что вы
явились не с пустыми руками. Захотите помыться, и вам не придется крас-
неть, выпрашивая кувшин у императрицы.
Отец взялся сопровождать их. Карета тронулась, через заднее окошко
Фике проследила, как за нею опустился полосатый шлагбаум Цербста (она
уже никогда сюда не вернется). На третий день семейство прибыло в Бер-
лин.
- В браке вашей дочери с русским наследником, - сказал Фридрих II
герцогине, - я вижу залог безопасности Пруссии, а мой посол в России,
барон Мардефельд, ждет вашу светлость с таким же нетерпением, с каким,
полагаю, жених ожидает прибытия невесты... А кстати, - огляделся он, -
почему я не вижу ее здесь?
Иоганна Елизавета объяснила отсутствие дочери тем, что глупая Фике
может лишь помешать серьезной беседе.
- Глупая или мудрая, но к обеду ей быть здесь!
Недавно Фридрих II победоносно завершил войну с Австрией, отняв у нее
богатую Силсзию, - теперь, выдавая Фике за русского наследника, он хотел
сделать Россию нейтральной к своим захватам. Но канцлер Бестужев-Рюмин
ориентировал политику Петербурга на Австрию и Саксонию... Король доказы-
вал:
- Приезд вашей дочери - это удар по Бестужеву, а мой посол Мардефельд
поможет вам устранить его вредное влияние на Елизавету, на весь ее
двор... Что ж, пора за стол. Где Фике?
Но король не дождался девочку к обеду.
- Где ж она? - спросил он, уже гневаясь.
Пришлось сознаться, что Фике плохо одета.
- Сударыня, - вежливо и едко произнес король, - не забывайте, что вы
только дуэнья при своей дочери. Не вам, а именно дочери предназначена
роль царской невесты... Одеть Фике!
Три часа ожидали, пока Фике не явилась перед королем в уродливом
платье, сшитом на живую нитку, едва причесанная, чуточку припудренная,
без драгоценностей. Герцогиня, почуяв неладное, вырвала из своей причес-
ки длинное перо черного какаду и с размаху вонзила его в волосы дочери,
словно кинжал в свою жертву.
Фридрих тут же выдернул перо, подавая девочке руку:
- Ваша светлость, вы обедаете сегодня со мной...
Это была первая победа Фикс над матерью, которая издали нервно наблю-
