раздеваться. Заметив простенькое бельишко принцессы, спросила: что та
привезла из Цербста? Фике честно перечислила багаж: три платьица, дюжина
нижних рубашек, туфли да чулочки, а простыни для спанья берет у матери.
- И это... все? - хмыкнула царица.
Фике вдруг стало очень стыдно за свою бедность:
- Еще кувшин. Медный. Очень хороший.
Елизавета расцеловала девочку в щеки:
- Бесприданная! Ну, спи. Я тебя приодену...
Будущая Семирамида Севера уснула, но это не был спокойный цербстский
сон - даже ночью жизнь в Кремле не затихала. За стенкою долго шумели
пьяные, где-то резались в карты, пили и дебоширили. Фике не раз просыпа-
лась от неистовых женских визгов и сатанинского мужского хохота. В поко-
ях императрицы кастраты из Флоренции до утра исполняли любовные арии на
слова аббата Метастазио, а у фаворита Разумовского слепые кобзари играли
на бандурах, напевая о страданиях запорожцев на галерах турецких. Потом,
уже на рассвете, когда все малость утихомирились, дворец Кремля сильно
вздрогнул, будто под ним взорвали пороховую бочку, - это обрушилась ги-
гантская пирамида сундуков с нарядами и туфлями императрицы. А когда ут-
ром герцогиня с принцессой, приведя себя в порядок, готовились начать
день, выяснилось, что дворец наполнен одними спящими.
За окнами тихо сыпался мягкий снежок...
Петр Федорович встретил невесту без интереса. Фике выслушала его пер-
вую ложь - как он, будучи лейтенантом (?), командовал голштинской армией
(?) и наголову разбил датчан (?), которые сдавались ему в плен тысячами
(?).
- Когда это было? - спросила девочка.
- Лет десять назад...
Фике удостоила его игривого книксена:
- Поздравляю ваше высочество, что в возрасте шести лет вы уже столь
прославили себя в грандиозных сражениях.
- А вы злая, - ответил Петр.
Елизавета приставила к Фике учителя манер и танцев, священника для
познания православия и писателя Василия Ададурова - для обучения русско-
му языку. Понимая, чего от нее хотят, Фике старалась как можно скорее
"обрусеть" и со всем пылом своей натуры взялась за освоение русской ре-
чи... О-о, как это было трудно! Регулярно, в три часа ночи, Фике усилием
воли заставляла себя покинуть постель, до рассвета зубрила: баба, пле-
тень, дорога, большой, маленький, ложка, превосходительство, чепуха,
красавица, капуста, белка, корабль, указ, воинство, клюква... Зачастую,
встав средь ночи, Фике, не одеваясь, ходила, разговаривая по-русски, бо-
сая, а изо всех щелей дуло, и девочка простудилась.
Все началось с озноба, а к вечеру 6 марта Фике находилась уже в бес-
памятстве. Очнувшись, она кричала от боли в боку. Императрица находилась
в отъезде на богомолье, а мать... Мать думала только о себе! Все, бук-
вально все рушилось в планах герцогини. Сейчас, когда дела идут так хо-
рошо, эта мерзавка-дочь осмелилась заболеть. Мало того, врачи не исклю-
чают трагический исход, и тогда герцогине, собрав скудные пожитки,
предстоит вернуться к заботам о детях, к старому нудному мужу, на обед
ей снова будут подавать вассер-суп... С ненавистью герцогиня тащила уми-
рающую дочь с постели на пол, кричала на принцессу в бешенстве:
- Сейчас же встать! Какое вы имели право так распускать себя? Одевай-
тесь... немедленно! Мы едем на бал к Салтыковым...
Потеря сознания спасла Фике от этой поездки. Чья-то прохладная рука
легла на ее лоб, приятно освежая. Это из Троицкой лавры примчалась импе-
ратрица. Елизавета (прямо с дороги - в шубе) присела на край постели, а
герцогине сказала:
- Сестрица, поди-ка вон... погуляй. - Потом заботливо поправила по-
душки под головою девочки. - Сама не маленькая, и поостеречься надобно.
Здесь тебе не Цербст, а Россия-матушка... у нас сквозняки такие, что и
быка свалят!
Она обещала позвать лютеранского пастора.
- Зачем мне пастор? - сказала ей Фике. - Зовите священника русского.
Я ведь уже считаю себя православной...
После таких слов Елизавета наказала Лестоку:
- Жано, передай лейб-медикам, что, ежели не спасут девку цербстскую,
я их заставлю раскаленные сковородки лизать...
А пока дочь болела, светлейшая герцогиня трудилась как усердная пче-
ла. Из комодов дочери она перетаскала к себе все подарки императрицы,
оставив дочку при том же скарбе, с каким и привезла ее в Россию (заодно
с медным кувшином). Это заметили все русские. К тому же Иван Иванович
Бецкой за партией в фараон сознался перед игроками, что когда-то поддер-
живал упоительную связь с Ангальт-Цербстскою герцогиней:
- После этого она и родила девочку.
Кирилла Разумовский спросил:
- Ванька, а не ты ли отец ее?
- Об этом надо спрашивать герцогиню, - отвечал Бецкой, сдавая трефо-
вого туза и поднимая выше свои придворные ставки.
5. ЕКАТЕРИНА АЛЕКСЕЕВНА
Моряки, приставая к берегу, бросают между бортом корабля и причалом
мешки с паклею, дабы смягчить неизбежный удар, - так и царствование Ели-
заветы Петровны стало чем-то вроде политического буфера, смягчившего ис-
торически необходимый переход от иноземной сатрапии Анны Иоанновны к
просвещенному абсолютизму.
Время Елизаветы интересно не менее самой Елизаветы, и только те
иностранцы, которые сознательно ничего не желали видеть в России, предс-
тавляли ее унылой заснеженной пустыней. Зачастую они замечали в ней
только мишурный фасад империи, не догадываясь, что в глубине России ук-
рывается могучий трудовой тыл, Русские заводы при Елизавете уже пол-
ностью обеспечивали армию и флот отечественным вооружением. Промышлен-
ности и кустарям правительство оказывало самое усердное внимание. Двое
умелых рабочих, Ивков и Владимиров, получили за труд звания поручиков;
фабрикантов бумаги возводили в ранг майоров. В тяжелой индустрии, разме-
щенной на отдаленных окраинах империи, обрастали дворянством и наградами
знаменитые фамилии Твердышевых, Мясниковых, Собакиных, Яковлевых и Деми-
довых (все они вышли из мужиков-умельцев). А на далекой Печоре
крестьянин Прядунов наладил первую в стране перегонку нефти - в целях
лечебных и осветительных, и русская нефть уже экспортировалась в Европу.
Успехи русской агрокультуры познавались тогда не по книгам - в зас-
тольях. Никого уже не удивляло, если подмосковный крестьянин вез прода-
вать на базар лимоны и апельсины, в парниках вельмож вызревали виноград
и ананасы; даже близ Полярного круга соловецкие монахи умудрялись выра-
щивать дыни и персики. Избалованная модница, Елизавета желала, чтобы во-
логодские кружева были не хуже брюссельских, чтобы дамские туфли переще-
голяли своим изяществом лучшие тогда в Европе варшавские... Богатейшая
страна со сказочными ресурсами имела в своих недрах все, что нужно для
бурного экономического развития, и единственное, чего не хватало России,
так это рабочих рук! Отовсюду слышались жалобы на нехватку тружеников, а
гигантские черноземы за Волгою, колышась вековым ковылем, еще сонно жда-
ли, чтобы в их нетронутую сыть бросили первое зерно...
В самом центре этой работящей страны, еще не достроенной и вечно кло-
кочущей бунтами, в душных палатах московского Кремля, жарко разметавшись
на драгоценных сибирских соболях, сейчас умирала ангальтская девочка.
Весть о тяжкой болезни Фике достигла и Берлина.
- И надежд на выздоровление мало?
- Их уже не осталось, - ответил Подевильс.
Король свистнул, подзывая любимых собак, чтобы они сопровождали его
до парка и надел шляпу задом наперед.
- Ну что ж. Если часовой убит на посту, его заменяют другим, а потому
готовьте для Петра новую невесту... Германские принцессы - самый ходовой
товар в Европе. Кто у нас там в запасе? Вюртембергская дрыгалка, две ко-
рявые сестрицы Гессен-Дармштадтские. Выберите сами! В любом случае мы не
упустим престола русского...
Но Фике не умерла и через месяц появилась на публике. "Я похудела как
скелет, - рассказывала она о себе в мемуарах, - сильно выросла, лицо вы-
тянулось, волосы выпадали, и я была бледна как смерть. Я сама себя нахо-
дила такой некрасивой, что было страшно смотреть. Императрица прислала
мне банку румян с приказом нарумяниться".
Скоро Фике заговорила по-русски, вызывая своим акцентом и ошибками
шумное веселие среди придворных. Но это не смущало ее: она уже нырнула в
московскую жизнь с головой, следовало плыть дальше. Фике часто притворя-
лась спящей и, лежа с закрытыми глазами, слушала болтовню придворных
дам, выведывая от них то, что нельзя выяснить путем официальным. Так,
она узнала, что ее мать не пришлась ко двору, заслужив в обществе ехид-
ную кличку "королева". Русские быстро разгадали ее пустоту и фальшь, их
смешили напыщенная вычурность выражений и жеманное чванство герцогини.
Фике было стыдно за мать и обидно, что та растерзала ее гардероб. Елиза-
вета вторично обрядила Фике с головы до пят, но каждая новая вещь вызы-
вала материнскую зависть. Герцогиня отнимала у дочери куски парчи и ме-
ха, туфли и шали. В сердцах Фике однажды сказала ей:
- Ах, ваша светлость, знали бы вы, как мне прискучило ваше неистреби-
мое грабительство...
И получила от матери здоровенную оплеуху! Но однажды после обеда с
женихом в комнаты к Фике вошла Елизавета, сурово указавшая Иоганне Ели-
завете следовать за нею для разговора. Фикс с Петром уселись на подокон-
ник, разболтались о пустяках. Была весна, все цвело, пели птицы. Вдруг
явился Лесток.
- Не пора ли вам укладывать багаж? - сказал он принцессе. - Кажется,
вам предстоит возвращение в Цербст...
Фике, ослабев, вяло сползла с подоконника. Петр спросил лейбхирурга -
что значат его угрозы, но врач лишь усмехнулся. Наконец появилась Елиза-
вета, распаленная от гнева, а за царицей, будто побитая собака, тащилась
рыдающая "королева". Императрица широко шагнула к Фике, долго изучала
лицо девочки. Сказала:
- Ныне на дворе нашем век уже осьмнадцатый, век просвещенный, и дети
за грехи родительские неповинны должны быть. - Заметив, что Фике перепу-
гана, она улыбнулась: - Оконфузил тебя Лесток? Ну-ну! Жить в России да
не пугаться - такого не бывает...
Истина открылась не сразу: регулярно перлюстрируя письма, Елизавета
вызнала, что "сестрица" приехала погостить - как шпионка прусского коро-
ля. Ей было поручено свернуть шею канцлеру Бестужеву, а приватные свида-
ния герцогини с Мардефельдом навели царицу на мысль о разветвленном за-
говоре. Но выставить шпионку за рубежи Елизавета могла лишь после
свадьбы. Однако медицинская комиссия бракосочетанию воспротивилась:
- Его высочество Петр Федорович нужных для брака кондиций не обрел!
И надеялись, что организм великого князя окрепнет лишь через два го-
да. Но разве можно допустить, чтобы прусская шпионка еще два года толка-
лась в передних дворцовых? Летом царица ускорила миропомазание принцессы
Фике, которая восприняла от купели веру греческую, получив православное
имя - Екатерина Алексеевна.
Перед обручением Екатерина постилась, неделю просидев на рыбной пище,
облитой подсолнечным маслом. А когда в церквах провозгласили ектению за
"благоверную Екатерину Алексеевну", царица украсила шею невестки оже-
рельем в 150 000 рублей:
- Но гляди, как бы охотники не сняли с тебя...
Екатерина поняла, в кого она метит. Мать, уже не способная вести инт-
ригу в пользу Пруссии, начала интриговать против дочери. Ее сердце пре-
исполнилось грубой зависти к высокому положению Фике, которая из прин-
цессы превратилась в великую княгиню.
Гремели колокола и стреляли пушки. В ее честь!
Обретя под ногами русскую почву, Екатерина оживилась, быстро похоро-
шела. Императрица переслала ей 30 000 рублей "на булавки", которые она
тут же спустила за картами. Мотовство не укрылось от взора проница-
тельной Елизаветы. В театре она зазвала наследницу престола в свою ложу
и в присутствии Петра и Лестока устроила невестке хорошую баню:
- Что-то уж больно рано финтить стала, голубушка! Когда я в цесарев-
