- Для какой стези чадо свое готовить желаете?
- Пусть стезя сама его изберет, - вздохнул Потемкин...
В конторе было много малолетних и юных дворян. Могуче рыдали здорову-
щие балбесы, когда их (по закоренелой неграмотности) записывали на флот
- матросами! А из недорослей третьего смотра солдаты схватили дворянина,
уже бородатого, и потащили куда-то по лестнице, а он, сердешный, цеплял-
ся за косяки, вопил утробно:
- Ой, маменька и папенька, спасите меня, несчастного! Ой, люди доб-
реньки, сповидаю ли я своих малых детушек?..
Тут Гриц узнал, что всех неграмотных, но достигших возраста пре-
дельного, по указу кроткой Елизаветы ведено посылать на безвыездное про-
живание в городе Оренбурге.
- Оренбург... где ж такой? - спросил мальчик.
Отец и сам-то знал о нем понаслышке:
- В конце света город имеется. Вокруг пески да соль, хлебушка нету,
люди тамошни одним мясом, будто звери дикие, кормятся, а чуть из города
высунутся - им сразу петлю на шею и тащат на базар в Хиву, где и продают
всех, как баранов.
- На мясо, что ль, продают их, папенька?
- Не знаю. Может, кого и съели...
В детском сознании надолго удержались два понятия: все штыкюнкеры
имеют деревянные ноги, а Оренбург - ужасная столица дворян-мясоедов, от-
вергающих грамматику с арифметикой. На постоялом дворе отец быстро на-
пился и упал с лавки. Гриц волоком стащил батюшку на двор, конюхи помог-
ли ему запрячь лошадей, взвалили пьяного инвалида на телегу, мужики
участливо спрашивали:
- Эй, малый! Далече ль тебе ехать-то?
- До Чижова, верст сорок отселе...
Было уже темно, путников окружал зловещий лес, когда старый Потемкин
очнулся после перепоя.
- Гриц, ты ли это? - позвал он жалобно.
- Я, я, - отозвался мальчик.
- Везешь-то куда?
- Домой везу тебя, батюшка.
- Ох, умница! А с дороги не сбился ли?
- Да не! Я дорогу крепко запомнил...
Ворочаясь на сене, майор в ночной жути стал возиться с пистолетами.
Места тут были балованные - разбойничьи. За спиною мальчика крепко стук-
нули курки - взведенные!
2. ПРОЩАЙ, ДОМ ОТЧИЙ
А внутри дома Потемкиных вызревала семейная драма... Чем больше хилел
Александр Васильевич, тем больше одолевала его лютая ревность к молодой
жене. После двух дочерей и сына Дарья Васильевна принесла извергу еще
трех девочек (Пелагею, Надю и Дашеньку), а старик изводил супругу при-
дирками:
- Отвечай, на што сына Григорием нарекла?
- Да не я нарекла, - отбивалась несчастная, - сам же знаешь, что кре-
щен Гриц в тридцатый день сентября. Вот и глянь в святцы: это же день
великомученика Григория.
- Врешь! - наступал с плеткой Потемкин. - Нарочно с попом сговори-
лась. А назвала выродка в честь полюбовника своего - Григория Глинки...
Разве не так? Убить тебя мало...
Потемкин до того затиранил жену, что Дарья Васильевна, и без того-то
недалекая разумом, впала в отупелое слабоумие. Чижовские крестьяне жале-
ли несчастную барыню. Потемкин имел в повете славу худого и жестокого
помещика; однажды Гриц слышал, как втихомолку толковали меж собой мужики
на кузнице, что можно майору и "петуха" пустить, когда он пьян шибко:
- Пущай бы горел, да Васильевну жаль - ведь родня-то потемкинская ее
с детьми малыми по миру пустит!
Затаясь за лесами, в мареве хлебных полей, посверкивая на холмах
церквушками, лежали древние потемкинские вотчины - там засели по
усадьбам, в духоте погребов и малинников, сородичи майора, которые, на-
езжая в Чижово, раздували в душе старика злобную ревность к жене, а на
Грица даже пальцем указывали:
- Разве ж это наша порода? Ох, окрутила тебя ведьма скуратовская...
Бойся, как бы чего в посуду не подсыпала!
Избив жену, Потемкин не раз гнал ее из дому, она запиралась в бане.
Гриц как-то навестил ее там, она его утешала:
- Вот умрет злодей наш, и заживем мы смирненько...
Мальчик поливал матери воду из ковша на руки, а Дарья Васильевна
рассказывала, что на Москве немало у нее родни знатной:
- Я ведь за Скуратова из дому Кондыревых была выдана, а Кондыревы ши-
роко на Москве расселись... Как же! У меня дедушка, прадед твой, в боя-
рах хаживал, "наверху" сидючи, думу думал, царю Алексею на свадьбе лебе-
дя жареного подавал. Царь-батюшка забавы ради его с моста в реку спих-
нул... Чуть не потонул дедушка под мостом, да зато уж царь-то навеселил-
ся.
Гриц спросил о Потемкиных - кто такие?
- А шляхта порубежная... Сказывали, был один Потемкин послом в краях
чужих. Но больше всего к монашеской жизни они прилежание имели. Коли не
драться, так молиться любили...
Чижово залегло средь болотистых луговин. В тишину лесов, обмывая око-
лицы, уплывала омутистая черноводная Чижовка.
- Маменька, а куда течет наша Чижовка?
- В реку Славицу, сын мой.
- А куда Славица?
- Она в Хмость впадает.
- А куда Хмость?
- Прямо в Днепр, миленький...
Величавый Днепр катил свои волны в Черное море, на берегах которого
этот мальчик станет велик, как никто!
Нежданно навестил их московский родственник, Григорий Матвеевич Кис-
ловский, барин сановитый и умный, а его положение президента Камер-кол-
легии заставило майора Потемкина оказывать ему видимое смирение... Не-
долго побеседовав с маленьким Грицем, Кисловский огорченно заметил:
- А и неучен же ты, дупло дубовое!
- Да мы учили, - вступилась мать. - Одних припасов из погреба столько
в эти науки вложено, что должен бы и поумнеть.
- Кормили - да, это сразу видно...
От Кисловского не укрылось, что старый майор, обходя дочерей боком,
сына шпынял, больно толкая его при случае.
- Свет Васильевна, - шепнул он Потемкиной, - советую Грица дома не
держать. Недалече отсель монастырь Серпейский, игуменьей там мать Фа-
марь, сама из роду князей Друцких-Соколинских, смолоду живала в Дрездене
и Варшаве, жена высокой грамотности. Я напишу ей, чтобы Грица пригре-
ла...
Отец к отбытию сына отнесся равнодушно. Был морозный вечер, когда са-
ни остановились возле рубленных из бревен монастырских ворот. Чей-то
пытливый глаз оглядел приезжих через щелку. Вздрогнули, гудя промерзлым
железом, гремучие затворы. Хрустя валенками по жесткому снегу, посинев-
шему к закату, мать отвела сына в покои игуменьи, где стоял шкаф с кни-
гами и нечто удивительное - глобус... Фамарь, сухая чернавка с шаловли-
выми глазами былой красавицы, сухонькими пальцами тронула мальчика за
подбородок:
- Здравствуй, Гриц... Ну-ну, подними голову. Учись смотреть людям
прямо в глаза. А я ведь тебя хорошо знаю. И не удивляйся, милый. Предки
твои в веках минувших служили не русским царям, а королям польским, как
и мои пращуры: в глубине отживших времен затерялось давнее родство на-
ше... - Пришептывая, она вдруг заговорила по-польски. - Не понял? А
жаль. Должен бы понимать...
В монастыре Фамарь собрала много детей, здесь же Гриц встретил
родственников - братьев Каховских.
Под ласковым взглядом Фамари жилось хорошо. Без принуждения, в весе-
лом соревновании со сверстниками, Потемкин быстро постигал все то, что
никак не могли втемяшить в него пономарь с розгами и штык-юнкер с дере-
вянной ногой.
Но однажды ночью мальчик пробудился в келье от непонятного страха.
Над ним склонилась ужасная ведьма - старуха в черной схиме с белыми кос-
тями и черепом на клобуке. Со лба ее свисали седые космы волос, между
впалых и бледных губ торчали желтые старческие клыки... Эта баба-яга
жутко улыбнулась ему.
- Не бойся, - ласково произнесла она, - я ведь не обижу тебя, только
гляну и уйду... Нет, - добавила старуха, подняв свечу выше, - не похож
ты на отца своего, совсем не похож. В мать удался... да! Красивым бу-
дешь... курчавый ты, сыночек!
Горячий воск, оплывая со свечи, стекал на сморщенную руку.
- Прощай, - сказала она, задув свечу, и в полном мраке прозвучали
последние слова: - Коли отца увидишь, так передай ему, что приходила,
мол, Татьяна... он меня знает! Скоро мы с ним увидимся в жилищах гор-
них... да и пора уж, пора! Спи, золотой мой. Спи, душенька безгрешная...
даст Бог тебе счастья!
Вскоре приехала мать и забрала сына из монастыря.
- Един ты у меня, сиротинка горькая. Нету батюшки нашего. Опился ви-
ном на святках и помер... Все икал пред часом смертным. Так разыкался,
что в дому никто спать не мог.
Ярко светило апрельское солнышко. Лошади, бухая копытами в пролежни
колеи, легко увлекали санки вперед.
Покойный майор с жадной свирепостью отвоевывал у соседей земельные
угодья, лесные опушки и пчельники, соседи тоже не оставались в долгу,
отнимая у него пашни да выпасы, - шла обычная дворянская свара, от кото-
рой кормились в Смоленске чиновники. А теперь, когда муженька не стало,
начали помещицу обижать; бестолковая вдова совсем запуталась в тяжбах
судейских, горевала почасту, что свои же - Потемкины! - оказались хуже
соседей. Они наезжали в Чижово как разбойники, без стыда радовались:
- Ты, дура московская, сколь ни пихай сала в конторы разные, все рав-
но лучше нашего суды не умаслишь...
Дарья Васильевна списалась с Кисловским и своим родным дядей, гене-
рал-поручиком Загряжским [1]. Персоны эти важные отвечали глупой вдове,
чтобы девок своих в Москву не везла, здесь и без них невест хватает,
озамужить их надобно на Смоленщине, а что касаемо Грица - так и быть! -
вези к нам, в присмотре не откажем.
- Делать нечего, - вздохнула Потемкина. - Ох я несчастненька! И на
што разлакомилась быть в ранге маеорском? Лучше бы отвековала вдовой
Скуратовой на чинах мичманских...
Последний раз вдохнул мальчик сладкие запахи отчего дома - запахи
скошенных трав, мяты и меду, парного молока с черной смородиной, - прямо
перед ним разлеглась большая-большая дорога, конца которой не ведал он
(как не знал и смерти своей посреди такой же дороги!). Выехав в летнюю
жарынь, пробыли в пути до осени. Смоленский тракт, в ухабах и рытвинах,
всю душу вытряс, а иногда кидало так, что у бедной маменьки зубы щелка-
ли. Возле речных переправ сутками ожидали паромов.
Широкий почтовый шлях возвестил о близости первопрестольной. На пос-
тоялых дворах стали давать щи без тараканов, а со снетками псковскими.
Лес тянулся по бокам дороги - багряный, красивый, весь в шумах ветреных.
Все чаще встречались сжатые пашни, где каждый колосок уже собран. Изме-
нился и облик крестьян: подмосковные мужики - в высоких шапках, у каждо-
го лапти новые, и онучи обвязаны лыковыми мочалами. Телега долго скребла
колесами по песку, вздымаясь все выше, а когда вкатилась на вершину хол-
ма, перед мальчиком открылась Москва.
Матушка сразу опустилась на колени и сына поставила рядом. Гриц По-
темкин, молясь истово, видел множество башен, изобилие куполов церков-
ных, слышал вороний грай над рощами, а где-то совсем далеко, уже за го-
родом, снова проступали синеватые дебри Подмосковья, там желтели луга и
поля. Колеса дружно затарахтели по камням, стали попадаться дома с окна-
ми прозрачными. Наконец завернули в глухой проулочек и, вспугнув свинью,
лежавшую посреди улицы, остановились подле особняка, с крыльца которого,
разинув на приезжих пасти, смотрели дивные львы - барбары... Набежали
лакеи, кланяясь. Шустрая московская собачонка из породы пустобрехов, от-
куда-то появясь, внезапно цапнула Грица за ногу.
Кисловский встретил родственников любезно.
- А зваться тебе Грицем уже не надобно, - сказал он. - Будь просто
Гришей или Григорием, здесь тебе не задворки смоленские, а Москва-матуш-
ка, свет очей наших, стародавнее сердце Отечества...
3. МОСКОВСКАЯ ЖИЗНЬ
Дабы уберечь от истребления леса, императрица Елизавета совсем отме-
нила выделку дегтя на экспорт, хотя от этой крайней меры в бюджете стра-
ны образовалась солидная брешь. Ради сохранения природы и живности на
