жах. В пути Екатерина продолжала работать с Безбородко, а Попов, секре-
тарь светлейшего, делал ей доклады. Дмитриев-Мамонов укачался, просил
лекарств. Екатерина попрекала его:
- До чего же слабенький народец пошел! Мне бы ваши-то годы, так я бы
всю дорогу верхом проскакала...
На каждой версте по ночам зажигались смоляные бочки, почтальоны ехали
впереди поезда с пылающими факелами в руках. Черные леса обступали трак-
ты и шляхи, кони бежали хорошо. Уездные города освещались праздничной
иллюминацией, губернские давали балы, устраивали обеды. Екатерина иногда
выходила к народу, одетая в богатую шубу, крытую лиловым бархатом. Од-
нажды, заметив бедного мужика, подарила ему два золотых империала. К
удивлению свиты, крестьянин от денег отказался.
- Негоже так-то! - сказал он мудро. - Я ведь ничего путного не сде-
лал. Просто стою и смотрю. А ты мне золото суешь. Эдак никакой казны не
хватит и государству разор будет...
Эту сцену наблюдали иностранные послы - Кобснцль, Сегюр, Фицгерберт.
Показав на фигуру Славы, укрепленную поверх золоченой кареты императри-
цы, Фицгерберт едко заметил:
- О, petite menteuse (о, маленькая лгунья)!..
Из аптечной кибитки Роджерсон таскал лекарства.
- Иван Самойлыч, кому стало плохо?
- Всем хорошо, только куртизан ваш капризничает.
- Так что вы ему прописали?
- Хорошо бы прописать розги...
Из русских Екатерина чаще всего звала в свою карету для бесед Ивана
Ивановича Шувалова или графа Строганова. Считая их друзьями, она была с
ними откровенна:
- После Кайнарджийского мира Европа поставила на мне печать удачи,
тогда я и допустила политиков до тайны своих успехов: я царствую над
русскими, а русские - нация величайшая в мире. Все, что происходит, -
это не от меня, это обусловлено великими судьбами России! Если бы я ни-
чего не делала, а с утра до ночи баклуши била, Россия все равно двига-
лась бы своим историческим путем, каким идет к славе и при множестве мо-
их забот...
В карете присутствовал принц дс Линь.
- Когда я был молод, - сказал он, - Европа отзывалась о русских как о
варварах. Теперь их ставят выше других народов. А когда же русские стоя-
ли с другими народами вровень?
Это было остроумное замечание, но смеха оно не вызвало. Попов часто
увлекал императрицу за ширмы, где судачил о делах конфедераций и сеймов.
Польский король ожидал Екатерину в Каневе, а Киев встретил гостей моро-
зом и ясным небом. Город был переполнен наехавшими. "Четыре гранд-д'Ес-
пань, князья имперские без счета, Поляков тьма. Англичане, Американцы,
Французы, Немцы, Швейцарцы, - писала Екатерина. - Сроду столько иноязыч-
ных я не видала, даже и Киргизцы здесь очутились, и все сие по Киевским
хижинам теснится, и непонятно, как вмещаются". Непролазная грязища пок-
рывала немощеные улицы, всюду видна была неприкрытая рвань жителей, на-
селявших мазанки, окруженные плетнями. Сверкающие кареты нелепо выгляде-
ли на фоне жалких лачужек. Явно желая досадить Потемкину, фельдмаршал
Румянцев даже не прибрал киевских улиц. Зная тяжелый характер полковод-
ца, Екатерина сама не решилась делать ему выговор, а послала к нему
Дмитриева-Мамонова.
- Передайте ся величеству, - ответил на попреки фельдмаршал, - что я
привык города брать, а не подметать их...
Потемкин разместился на подворье Киево-Печерской лавры, Екатерина за-
нимала второй этаж дома наместника, а на первом образовалось нечто вроде
бесплатной "обжорки", где ели и пили всякие с улицы заходящие. Там же
обедали офицеры, наспех перекусывали де Линь и Бсзбородко. Екатерина,
стоя на лестнице, любила прислушиваться к разговорам мужчин. Однажды ве-
ликолепно одетый господин со знанием дела разоблачал политику шведского
кабинета.
- Кто этот умник? - спросила она Потемкина.
- Повар принца Нассау-Зигенского.
Господин во фраке из розового шелка отвечал повару, и с таким знанием
политики, что Екатерина удивилась.
- А это еще кто? - спросила она.
- Лакей принца Нассау-Зигенского.
- Если таковы повар с лакеем, каков же хозяин?
Она просила Потемкина представить ей "последнего палладина Европы", и
с той поры он вошел в ее интимный кружок. Сегюр и де Линь дополняли эту
компанию, в которую, однако, не был допущен Магнус Спренгпортен. Импе-
ратрица подарила ему имение Кулашовку (близ Могилева). Потемкин указал
снабжать швсдовфинноманов с царского стола супом в котелках, булками
французскими, лакеи носили для них бутылки с вином.
- Спренгпортен муж добрый и нам еще сгодится...
В феврале Сегюр известил императрицу о смерти Всржсна: внешняя поли-
тика Франции перешла в руки графа Монморсна, и Потемкин со злостью выго-
ворил Сегюру:
- У нас на Руси говорят: хрен редьки не слаще. Неужели и Монморен
станет держаться прежней политики на Босфоре? А будь у вас в Пьемонте
или Савойе такие же соседи, какие у нас на Кубани и близ Оренбурга, что
бы вы сказали, Сегюр, если я разбойников, терзающих Францию, стал защи-
щать?..
Иностранные газеты предупреждали о близкой войне; Потемкин, писали
газеты, уморил в дурном климате миллионы русских рабов, флот на Черном
море - жалкая бутафория, а русской императрице временщик станет показы-
вать то, чего не существует и никогда не может возникнуть при той беза-
лаберности, какая свойственна всем русским...
Киев был переполнен панством. Потемкин говорил, что Речь Посполитая
должна иметь 100-тысячную армию, дабы участвовать в совместной борьбе с
турками:
- Разве ж это справедливо, панове, ежели одна Россия станет кровь
проливать за безопасность рубежей ваших?..
Понятовский гостил в Лабуни, где старый магнат Ильинский выпил в
честь короля ровно тысячу бутылок токайского. Потемкин с Бсзбородко вые-
хали в Лабунь. Понятовский перед ними откровенно признал, что целост-
ность Польши видит только в единении поляков с русскими. Виваты кричали
непрестанно, музыка гремела, паненки улыбались, а пушки раскалились от
выстрелов. Ильинский, в дымину пьяный, орал вдохновенно: "В свободном
крулсвствс - и артиллерия свободна!" Безбородко беседовал с королем о
закупках польского зерна русскими магазинами.
- Разве у вас плохо с хлебом? - спросил король.
- Нс скрою: Россию ждет голодный год...
Екатерина в Киеве часто виделась с поляками. Она появлялась перед ни-
ми с ребенком на руках - это был граф Владислав Браницкий, потемкинский
отпрыск, птенец ясновельможной крови. Передвигалась женщина медленно:
ноги ее, скрытые от глаз длинным платьем, безобразно распухли, губерна-
тор Синельников даже заказывал для царицы на фабрике Екатеринослава осо-
бые чулки - чудовищных размеров. Улыбка не покидала лица женщины...
Лед сошел в конце апреля, и "путь на пользу" продолжили на галерах,
спущенных от Смоленска. Флагманскую галеру "Днепр". накрытую пунцовым
балдахином, занимала Екатерина с молодым фаворитом. Потемкин с племянни-
цами плыл на "Буге", с ним были и два принца-дс Линь и Нассау-Знгсн.
Иностранные послы разместились на "Сейме", "Еж" плыл с придворными,
"Десна" служила рестораном, следом тащились галеры с кухнями, провиан-
том, аптекой и конвоем. Все пассажиры имели отдельные каюты с мебелью из
красного дерева. На каждой галере играл оркестр. Ссгюр писал: "Золото и
шелка так и сверкают на палубах".
Был двадцать пятый год царствования Екатерины!
И все эти годы Понятовский не видел женщины, когда-то одаривший его
молодой, слкровенной любовью. Сейчас король стоял на Каневских высотах,
наблюдая за приближением флотилии через подзорную трубу. Берега были жи-
вописны, цвели сады. Напротив Канева императрица велела адмиралу Пущину
бросить якоря. С берега ей салютовали пушки. Поняювский послал адъютанта
- предупредить, что императрицу желает видеть не король, а лишь граф
Станислав Понятовский. Екатерина поняла этот намек как желание воскре-
сить давно забытые сердечные тайны и отвечала посланцу с неудовольстви-
ем:
- К чему эти фокусы? Король есть король...
Когда король ступил на борт галеры, Поюмкин помог ему, преклонив при
этом колено, чем вызвал гнев Екатерины.
- Мог бы и не унижаться, - шепнула она ему.
Дмитриев-Мамонов, знавший о прежней любви Екатерины, при виде Поня-
товского стал изображать муки ревносги, вызвав смешки фрейлин, но Екате-
рина приняла муки фаворита за чистую монету. В салоне король сказал ей:
- Дело прошлое, но согласись ты, Като, стать моею женой четверть века
назад, и вся политика Европы потекла бы в ином направлении. Россия вели-
ка сама по себе, а Польша возвысилась бы до небывалого могущества и
блеска.
- Возможно, - нехотя согласилась Екатерина.
На вопрос короля о близости разрыва с Турцией ему отвечал Безбородко,
что разрыв отношений вполне возможен:
- Нам отлично известны намерения вашего величества. Но потребно более
спокойное время, чтобы русско-польские дела привесть к достойному равно-
весию. Мы не можем дать никаких гарантий, но средь ваших панов имеются
лжепатриоты, которые уже заручились гарантиями со стороны... Пруссии?
Понятовский беспомощно развел руками:
- Подобные инсинуации возникли с появлением в Варшаве одноглазого
маркиза Луккезини. Но... что может нам гарантировать Пруссия?
- Луккезини обещает вернуть полякам Галицию.
- А что можете обещать Польше вы? - спросил король.
Екатерина с раздражением вмешалась в их диалог:
- Мы не на базаре, и здесь не место для торговли. Я не согласна и со
светлейшим, который сулит вам Молдавию... Сейчас достаточно и того, если
мы сойдемся лишь в принципах.
Она вручила королю звезду Андреевского ордена, деловым тоном велела
подавать обед. Понятовский ожидал, что она пригласит его сопутствовать
ей до Тавриды, но Екатерина не оставила его даже на ужин. Было восемь
часов вечера, когда она безо всякой деликатности спросила:
- Не наскучило ли вам мое соседство?
На языке придворного арго это значило, не пора ли тебе убираться? На
глазах короля выступили слезы. Ради трех часов свидания с нею он шесть
недель ожидал ее в Лабуни и Каневс, истратив три миллиона злотых, и ос-
тался без гроша. Нс без яда Понятовский ответил, что соседей не выбира-
ют:
- On ne choisit pas ses voisins...
Выходя из-за стола, Понятовский выхватил у пажа перчатки, Екатерина
подала ему шляпу. Намекая на корону, король поблагодарил ее-с горечью:
- Когда-то вы подарили мне лучшую шляпу. Но, увы, она что-то плохо
держится на моей голове...
Когда Понятовский сел в шлюпку, Екатерина сказала свите:
- Он рассчитывал - я останусь до завтра, чтобы обедать с ним в Кане-
ве, а у меня язык распух от пустых разговоров.
Потемкин пребывал в удрученном состоянии.
- Король приехал с добрым, желая союза с Россией, а мы приняли его
хуже татарина... - сказал он. - Вот так мы теряем своих друзей, а в это
время в Варшаве маркиз Луккезини осыпает пьяных ляхов прусскими талера-
ми! - Предчувствуя недоброе, он крепко выпил.
Понятовский на последние деньги распалил над Кансвом фейерверк в
честь своей бывшей возлюбленной. Екатерина поглядела и сказала:
- Фейерверк красив! Но каши на нем не сваришь...
Она была во всем не права, а Потемкин во всем был прав.
2. "ПРЕДПОСЛА СТРАХ..."
По берегу Днепра Флотилию сопровождал поезд карет...
Европа уже сложила мнение, что путешествие задумано Потемкиным, дабы
оживить увядшие чувства императрицы к нему лично. Но светлейший об этом
и не помышлял, озабоченный иной целью: предотвратить войну хотя бы на
два-три года. Флагманская галера вдруг напоролась на подводный камень, в
трюмах явилась течь. 28 апреля, во время следования к Кременчугу, на
Днепре разразилась страшная буря. Гребцы выбились из сил, светлейший с
Безбородко, сбросив кафтаны, тоже взялись за весла, их примеру охотно
