- Аракчеев, повтори, что сказал.
Генерал двинул складками низкого лба.
- Ломить напрямик! - повторил он. - Щи да каша, сухари да квасы - сила
наша... Вот силой и возьмем турчина!
Три каре, как три кулака, елозили по равнине, по мокрым цветам, под ногами
солдат звенели ручьи. Били по ним пушки турецкие. Били они час. Били они вто-
рой. И убили только одну лошадь.
- Чудаки! - говорили солдаты. - Туркам только бы саблей и махать, а прице-
литься терпежу не хватает... Не то что наши!
Русская артиллерия клала ядра - точнейше. Бахнет - и летят турки из седел
вверх ногами. Еще раз шарахнут из мортиры пушкари - бомба пропылит, рассеивая
пред собой струи ливня, и уж обязательно башки две-три снесет с плеч вражь-
их...
Миних заключил консилиум словами:
- Кабинетом государыни нашей битва при Ставучанах не предусмотрена. Гене-
ральная дирекция остается прежней - на Хотин! Но коли на пути нашем Ставучаны
встретились, то через эти вредные Ставучаны мы и пойдем на Хотин!
Четыре года войны и походов не истощили сил армии, не убили в ней духа к
победе. Сейчас, обложенная стотысячным войском сераскира, эта великая армия
нерушимо стояла на равнине, средь моря душистых цветов. Стояла - не сетуя, не
волнуясь, ожидая лишь одного - приказа...
- Ну, чего там начальники наши? Договорились?
Офицеры сходились кучками, переговаривались:
- А турка пока не особо жмет.
- Чего жать? Мы же-в кольце у них.
Грамотеи знающие припоминали:
- Кольцо таково же было единожды. Под Прутом, когда турки армию нашу, за-
одно с Петром Великим, на капитуляцию вынудили. Того позора России не забыть,
а второму позору уже не бывать...
- Хоть семь пядей во лбу, а выхода нет.
- Ломить станем. Проломим.
- Куда проломим-то?
- А хоть в ад... Обрушим стенку турецкую!
В войсках возникло движение. Тащили доски и тяжелые шанц-коробы. Солдаты
гатили болотистые берега ручьев, за которыми начиналось взгорье. Кричащие ка-
нониры покатили пушки через гати - выше, выше, выше... Пальба мортирная все-
ляла веселость.
- Пошли! - махнул жезлом Миних. - Раскинь рогатки!
Три каре разом ощетинились рогатками. Колчак-баша послал вперед "беспощад-
ных". С воем диким налетали они на русских, но лошади отпрядывали с разбегу
перед стенкою каре, из которой торчали острые колья. Фальконеты добивали
сброшенных с седел; из гущи войсковой, прямо из травы, отчаянно залпировали
бойкие "близнята"... А в центре русской армии двигалась кордебаталия под ко-
мандою генерал-аншефа Александра Румянцева. Со шпагою в руке шел генерал впе-
реди солдат. Шляпу на глаза себе нахлобучил, и дождь обильно стекал с полей
треуголки.
- Не спеши! - говорил он солдатам. - Все там будем...
Мерно идут солдаты в кордебаталии: шаг! шаг! шаг!
Визг янычарский был нестерпим. Полыхали клинкив воде дождевой, в крови
людской. Вот он, русский, - руби его. Но прямо в грудь янычару уперлась ро-
гатка длиною в дерево, и острие ее жестью обито. А русский (из-за телега ка-
ре) прицелился - трах!
- Еще один спекся...
На левом фланге грудью перли на врагов молодцы Аракчеева, и был генерал
невыносимо страшен в бою. Жесткие волосы спадали ему на лоб, глаза свелись в
две жгучие точки. И сейчас генерал Аракчеев был очень похож на тех же самых
татар, противу которых он пер, противостоя врагу в ужасном единоборстве...
Мушкеты били, как пушки, в страшной отдаче ломая ключицы солдатам. В руках
фузилеров надсадно трещали фузеи, которые секли противника острыми кусками
свинца.
-Ломи!- орал Аракчеев. - Только ломи, больше ничего и не надо от нас...
Противу лому русского никто не устоит!
Сражение из стихии сопротивления уже обращалось в организацию боевого по-
рядка. Определились фланги и направления. Теперь каждому стало ясно: иди на
вершину горы, где засел Вели-паша, и сбрось его оттуда вниз, - сим победиши!
Восторг внезапный ум пленил -
Ведет на верьх горы высокой.
Миних больше и не командовал. Войска сами распоряжались своим маневром.
Держа под локтем шпагу, будто трость, фельдмаршал шагал в центре каре. Вокруг
него падали убитые. Из спин солдатских торчали хвосты стрел татарских. Вели-
кий честолюбец, он переступал через мертвецов столь же легко, как в трактире
трезвый брезгун перешагивает через пьяных... Был пятый час пополудни, когда
Колчак послал на русских ораву янычар и конницу спагов. На миг они остановили
движение каре, но так и не могли взломать их стойкой крепости. Толпой нест-
ройной колчаковцы выбегали из атаки, и мушкеты русские поражали их сотнями...
Каре снова тронулись!
Три чудовищных дикообраза, могучи и громадны, ползли через холмы, окутыва-
ясь дымом, - все выше, выше, выше... Русские шли в гору - туда, где ставка
сераскира, где ретраншементы вражьи, где реют бунчуков хвосты кобыльи. За ша-
гом - утверждение шага.
Шаг сделал, утверди его выстрелом - и дальше!
Кордебаталия - во главе армии. Непоколебима!
Во главе кордебаталии - генерал-аншеф Румянцев.
Шаг - выстрел.
Шаг - выстрел.
Шаг - выстрел...
Так можно пройти всю Европу.
-Ломи!
Грохот. Русская артиллерия работает неустанно.
Она бьет на ходу. Прямо с колес. Сама в движении.
Пушки и мортиры следуют вместе с каре.
Они сокрушают все, что мешает армии ее маршу вперед.
А позади пусть догорают Ставучаны - буковинская деревушка, которая уже се-
годня вписывается в историю русской славы.
Россия-мати! свет мой безмерный!
Позволь то, чадо прошу твой верный.
Виват Россия! Виват драгая!
Виват надежда! Виват благая!
Сераскир Вели-паша, на горе сидя, дождался Колчака.
- Никто, - сказал, - не осудит барса, если он ушел живым из схватки со ль-
вом... Мы сегодня плохо молились аллаху!
- Кысмет, - ответил Колчак, словно плюнул.
Вели-паша из кувшина ополоснул ладони розовой болгарской водой. Три маль-
чика-грузина подали ему полотенца, расшитые валашскими узорами. Под грохот
пушек мысли сераскира текли лениво, как степная река... Человек бессилен, ес-
ли обстоятельства против него. Каре русские нерушимы, и они уже подбираются к
вершине, где он сидит на подушках, за рядами ретраншементов. Надо принять
точное решение, и Вели-паша его принял:
- Пошлите гонца в Хотин - пусть вывозят мой гарем...
"Конечно, - размышлял он, - можно бы спасать и пушки. Но аллах (да будет
вечным его величие) создал женщину гораздо приятнее пушки. А потому и спасать
надо сначала не пушки, а женщин..."
- Поджигайте лагерь, - велел сераскир.
Он легко и свободно поднялся с подушек. Мальчики умаслили ему рыжую бороду
благовониями египетскими. Ах, как жаль, что сегодня любимая жена уже не поню-
хает его бороды.. Что делать? В мире ведь все так непрочно. "Кысмет!" Колчак,
звеня кольчугой, видел с холма, как тяжело вползают в гору русские каре. Они
лезут вместе с артиллерией, огня не прекращающей. Казалось, гяуры сошли с
ума: они лезут в гору заодно с фургонами, с аптеками, там ржут лошади, мычат
быки и ревут коровы, над русскими каре торчат, щеря желтые зубы, озлобленные
морды верблюдов...
К нему подполз толстый серденгест, тихо воя.
- Ты почему не в крови? - спросил его Колчак.
Наступив на янычара ногой, он одним взмахом сабли легко, словно играючи,
отделил голову "беспощадного" от его тела.
- Если изранен я, то все должны быть в крови...
Вели-паше подвели коня. Он вдел ногу в стремя.
- Лев не виноват, - сказал сераскир, - если муравьи прогрызли ему шкуру...
Я еду на Хотин.
Разминая тяжкой мощью вражьи ретраншементы, на лагерь турецкий наползли,
раздавливая его всмятку, три русских каре.
Отвага солдат - их мерная поступь.
Решимость офицеров - их утверждение поступи.
Ставучаны открывали Хотин...
"И тое славное дело 1739 года, августа 17 дня, в пятьницу, после полудни
благополучно скончалось и с нашей стороны зело мало урону было..." Вот так и
надо воевать!
Турки покинули ставку столь поспешно, что даже палатки оставили нетронуты.
Входи туда - еще дымится кофе, еще не загас жар в пепле табачном. Багаж был
брошен - преобильный, пестрый, весь в клопах и блохах. На поле боя Ставучанс-
ком остались под дождем куртки и шаровары янычар бежавших. Все брошено турка-
ми - мортиры, пушки, арбы, лошади, припасы, трубы и барабаны военных оркест-
ров...
- На Хотин! - радовались русские. - Идем немедля!
Было раннее утро, когда в подзорных трубах офицеров обрисовались генуэзс-
кие башни Хотина, внутри которых были скрыты глубокие колодцы. Виделся русс-
ким дивный город, где белели в садах прекрасные здания, а возле бань взметы-
вало струи прохладных фонтанов. Хорошие мостовые пересекали Хотин, смыкаясь
возле крепости, фасы которой были целиком вырублены в скалах...
- Тут можно шею сломать, - говорили офицеры.
Миних послал Бобрикова с призывом к капитуляции. Но Вели-паша уже бежал из
Хотина, увлекая за собой армию. В крепости остались лишь ага янычарский да
Колчак со своим гаремом. Баша с агой отвечали Миниху, что крепость они сда-
дут. Но Колчак боялся, что по дороге к дому валахи или молдаване убьют его.
Бобриков доложил, что Колчак просит защиты у русских для своей особы.
- Конвой ему дадим, - ответил Миних, хохоча. - Только в иную сторону пое-
дет Колчак - в Россию...
Драгуны махом перескочили через предместье города, шапки их выросли под
скатами глясиса. Ворота неприступного Хотина разъехались, из них на пегом же-
ребце вынесло Колчака.
- Неужели вы унизите себя до такой степени, что станете пленить нас с же-
нами нашими? - спросил он Миниха.
Но гарнизон Хотина изъявил желание сдаться в плен с женщинами вместе. Мимо
русского лагеря, визжа колесами, прокатили арбы обозные. Поверх тюков и
тряпья разного сидели, судача о русских, глазами по сторонам стреляя, бойкие
жены янычарские. А рядом с арбами шагали их суровые повелители. Каждый из них
бросал на землю ружье, срывал с пояса саблю...
Колчак вручил Миниху связку ключей от города.
- Русских стало не узнать, - сказал он, утихнув. - Раньше десять турок
гнали их целую сотню. А теперь сотне турок не справиться с одним русским...
Богатая сабля Колчака воткнулась перед русскими в землю, вся затрепетав,
как лист осоки под ветром... Баша признался:
- Правоверный не пьет вина. Но если победители в чистую воду капнут вином,
то я сегодня не откажусь осквернить себя...
Миних повернулся к Манштейну:
- Сделай наоборот: капни воды в вино и дай баше.
Солдаты гвардии повели через Польшу на родину обоз небывалый: жующий, пою-
щий, хихикающий в рукава, строящий конвоирам глазки. Рядом с женами хмуро ша-
гали в Россию янычары. Многие из них уже не вернутся обратно. Русская провин-
ция примет их в свою жизнь, русская кровь, густая и сильная, растворит в себе
кровь янычарскую, и внуки этих янычар уже не будут помнить, что деды их были
когда-то "беспощадными"...
- Виктория! - Миних уселся на барабан, уплетая кусок горячего мяса, кото-
рый обжигал ему пальцы. - Через Днестр перекинуть мост. Теперь можно идти нам
и голыми руками брать Молдавию...
Дождь кончился. Наступил тихий и теплый вечер. Плоды зрели в садах цвету-
щих Хотина, тяжелые и благодатные. Солдаты устало присели на землю, и в тиши-
не мирной услышали они, как миллионы цикад и кузнечиков запевают в обширных
полянах, где полыхали желтые лилии, где зацветали стыдливые тюльпаны.
Вот и все. Победа пришла.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Да здравствует днесь императрикс Анна,
На престол седша увенчанна...
Вот из-за этой "императрикс" вся жизнь Тредиаковского сложилась весьма пе-
чально. Мало того, что сыщики из Тайной канцелярии усмотрели в слове латинс-
