вал облавы в лесах нижегородских, егеря живьем лосей и оленей излавливали.
Удалось поймать шестьдесят животных. С бережением везли их под Петербург,
чтобы в леса ижорские выпустить для украшения природы. Анна Иоанновна зверей
этих к себе потребовала. Перед ней лося выведут, она его прямо в сердце стре-
ляет. Ведут за рога следующего. И так в одночасье перебила все шестьдесят.
Данила Шумахер, описывая этот случай в "Ведомостях", назвал царицу "порфиро-
носной Дианой", а Волынский на Анну Иоанновну в гневе обрушился:
- Ваше величество, ведь Россия еще не кончается. Кому-то и после нас
жить придется. На што нещадно зверье губливать?
Анна Иоанновна надулась, зафыркала, обижена:
- О чем ты? Надо же и мне забаву охотную иметь. Или мне, императрице, с
ружьем по болотам за зверем ползать?
- Да ведь не охота сие, а - убийство...
Волынского смолоду преследовали идеалы несбыточные. Замыслы его трудно
прикладывались к жизни сумбурной. Но там, где касался он дел житейских, там
успевал много свершить полезного. Вот и сейчас он возрождал славянскую ло-
шадь, не ведая, что позже от его опытов родится хваленый орловский рысак... В
царствование Петра I поборы для нужд кавалерии уничтожили славную русскую ло-
шадь, которой неизменно восхищалась Европа. Русскую лошадь извели, а взамен
стали покупать коней "в Шлезии и в Пруссах". Теперь срамно было видеть, какой
сброд войскам поставляли. Про мужиков и говорить нечего - не лошади, а мухи
дохлые тащили сошки через ухабы... Волынского заботили луга в травах конских,
конюшни светлые, лазареты и аптеки лошадиные, генеалогия рысаков породистых.
Сколько он брани вытерпел, уму непостижимо. Мол, у нас люди нелечены помира-
ют, а ты, дурак такой, лошадей вздумал лечить.
- Я вот пусть и дурак, - мрачно огрызался Артемий Петрович, - а кобылам
своим на Москве аптеку устроил. Вы, смеющиеся надо мною, имейте же о людях
заботу такову же, какую я о животных проявил!
Мешал ему в начинаниях обер-шталмейстер князь Куракин, и Волынский злобно
ненавидел этого человека, вечно пьяного. Куракин считался патроном Тредиа-
ковского, отчего Волынский, за компанию с князем, и поэта невзлюбил. "Клео-
тур! - гневался на стихотворца. - Губы-то свои мокрые по книжкам итальянским
развесил... Доберусь до тебя, гляди! Изувечу..."
Немецкое племя он не терпел. Министра бесила даже поговорка немецкая:
Ьапезат, аЪег ипшег тогап (медленно, но все-таки вперед). Он не выносил их
прилежной усидчивости в труде, их поступков, всегда неторопливо-последова-
тельных. Волынский не таков - взрывчат в деяниях, как бомба в руках отважного
гренадера. По нему - или ничего не делать, на диванах валяясь, или делать
так, чтобы все трещало вокруг...
Посмотрел он однажды, как усердно клеят конверты фон Кишкели, и под глаза
им фонарей наставил:
- Брысь отсюда, курвята митавские!
А вместо этих головотяпов, пользы не приносивших, принял в службу конюшен-
ную двух мужиков. Мало того, министр мужиков этих, вчерашних крепостных, са-
мовластно возвел в чины. Ибо они "лошадиную породу" дотошно ведали. Фон Киш-
кели снова в передней царицы плакались, и Анна Иоанновна выговаривала Волынс-
кому, что он верных слуг ее обижает, второй раз челобитную на него несут...
Волынский ответил ей:
- Я не из тех, которые пожелают молчанием пользоваться, дабы жить спокой-
но, и на чужие плутни молчком глядеть не стану. Я ведь, матушка, не за себя,
а за государство страдаю...
Говорил так, предерзостно, ибо верил в благоволение Бирона, и царица веле-
ла ему объяснительную записку сочинить. Не знал Волынский, что от записки его
по делу Кишкелей пролегает прямая тропка - до погоста храма Сампсониястран-
ноприимца, где забыто похилился крест над Посошковым, доброжелателем народа
русского.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дела русские в этом году плохо складывались. Очень плохо! Не к нашей выго-
де. Прошлогодний поход Миних загубил, Вена терпела в Сербии поражения от ту-
рок, требуя для себя присылки войск русских. Швеция грозила России войной,
королевский флот вот-вот мог появиться возле фортеций Кронштадта...
Получалось так, как писано у Тредиаковского:
С одной страны - гром,
С другой страны - гром,
Смутно в воздухе,
Ужасно в ухе!
Турция, укрепясь в успехе, вверила судьбу войны и мира французам. Диплома-
тия Версала была блестяща, и посол Людовика XV при султане отныне представлял
сразу три самые мощные империи - Францию, Австрию и беспредельную Россию.
Ключи от дверей, ведущих к замирению, громыхали в руках мудрого кардинала
Флери. Франция давно управляет политикой Турции, Францию же покорно слушается
и Швеция...
Кампания предстояла трудная. Русской армии необходимо победы добиться.
Воинский престиж России снова поднять и Австрию союзную из беды выручить. На-
до мир выгодный приобресть. И любой ценой следует разрушить союз шведскоту-
рецкий. Вена уже насытила Европу слухами, будто во всех австрийских неудачах
виновата Россия, союзник плохой и неверный, помощи Австрии не дающий.
Были званы в Кабинет фельдмаршалы.
- Ежели мы, - утверждал Остерман, - в помощь цесарцам не явимся с ружь-
ями, то цесарь венский, до крайности дойдя, может мировую с султаном заклю-
чить без нашего одобрения. Тогда нам худо станется, Посему и заключаю, что
Вене войсками надо услужить!
Держат речь Миних:
- Я бы дал Вене денег, сколько ни попросят, а солдат русских не давал бы
никогда - самим нужны! Главное - разорвать связь Царьграда со Стокгольмом, и
это я беру на себя: через Европу муха не пролетит отныне без моего ведома.
Миних настаивал, чтобы в этом году Ласси опять в Крым забрался, а на Куба-
ни пусть конница Дондукиомбу отважно действует. Ласси отказывался от похода
на Крым, говоря справедливо:
- Флота-то у нас теперь не стало! А флот, по разумению моему, всегда был и
будет первым и наиглавнейшим помощником армии...
Анна Иоанновна решила австрийцам уступить, для чего Миниху следовать с ар-
мией на Хотин, как о том песарцы ее просят. Миних озлобленно ворчал, что он
не мальчик на венских побегушках. Сообща договорились министры с фельдмарша-
лами: австрийцы корпус от России получат, но чтобы содержали его на своем
коште. С тем и отослали в Вену курьера, который быстро возвратился... Ответ
императора Карла VI был таков: уж коли Россия согласна на одно доброе дело,
так пусть она уступит Вене и во втором - русский корпус, за Австрию сражаясь,
остается на русском иждивении.
Остерман сказал:
- Претензии Вены основательны - в Трансильвании товары дешевы, особливо
мясо с крупами, так что все сыты будут...
Послали в Трансильванию кавелерию на конях добрых с отличной амуницией.
Австрийцы и стали уничтожать ее! Чуть русский воин отъедет от своих, как пан-
дуры и кроаты Карла VI тут же его убивали. Для того убивали, чтобы разжиться
уздечкой, лошадью, ружьем, сапогами. Русское снаряжение им нравилось...
В дипломатии русской дипломатам русским было уже не повернуться: отпихива-
ли их Корфы, Кейзерлинги, Браккели. Кантемиры, Гроссы и Каниони... Мало русс-
ких послов сберегли свои посты при дворах иностранных. Но зато прочно, словно
гвозди в стенке, засели в политику Европы братья Бестужевы-Рюмины-Алексей
Петрович, посол в Дании, и Михаил Петрович, посол в Швеции. Первый изобрел
бестужевские капли для успокоения души и прославил себя продажностью; второй
брат ничего не изобрел, но продажностью не страдал. Анна Иоанновна обоих
братьев хорошо знала, когда они в Митаве при ней камер-юнкерами служили, а
отец их, старый вор и развратник, долго был ее любовником...
Михаил Бестужев-Рюмин сидел в Стокгольме, как сидят на бочке с порохом са-
моубийцы, высекая искру из камня, чтобы раскурить последнюю трубку в жизни.
Холодное рыжее солнце заливало зимнюю столицу королевства. В подвалах русско-
го посольства немало хранится золота - для подкупов, для интриг, для убийств.
Политика, когда в ней женщины замешаны, особенно в деньгах нуждается... Труд-
но быть послом в стране, которая не забыла горечи Гангута и Полтавы. После
поражений и разорения страны шведы решили уже не допускать королей до управ-
ления. Король сидел на престоле, но подчинялся решениям сейма. Шведы ограни-
чили монархию, чего не могли сделать русские при вступлении на престол Анны
Иоанновны. Прекрасные дамы в королевстве своей красотой, речами и любовью
возбуждали страсти политические.
А партий было две - партия "шляп" и партия "колпаков".
Одни шведы желали отмщения России, и король сказал:
- О, какие боевые шляпы!
Другие стояли за мир с Россией, и дамы оскорбили их:
- Вы презренные ночные колпаки!
Перстни и табакерки дворян украсили изображения шляп и колпаков. Вражда
двух партий перешла в бюргерство, от бюргеров - в деревни, и скоро все коро-
левство передралось. Молодежь дуэлировала под взорами "партийных" красоток.
Борьба "шляп" с "колпаками" взяла от Швеции столько жертв, сколько берет
иногда война. Бестужев-Рюмин с тревогой наблюдал, что верх одерживают воинс-
твенные "шляпы". Через подкупленных членов сейма он дознался, что договор
Стокгольма с султаном турецким уже готов. Скоро дублеты ратификаций отвезут в
Царьград, после чего флот шведский нападет на Петербург. Под окнами посольст-
ва слышались крики:
- Мы за принцессу Елизавету, дочь Петра... Мы не против русских, но мы не-
навидим правительство в России! Анна Иоанновна влечет вас к гибели... укроти-
те самодержавие ее, как мы укротили королевское самовластие!
Бестужев вызнал, что ратификации к султану повезет барон Малькольм Синклер
в майорском чине. "Мое мнение, - депешировал посол Остерману, - чтоб Синклера
анлевировать, а потом пустить слух, что на него напали гайдамаки... Я обнаде-
жен, что взыскивать шведы с нас не станут за жизнь его!" Бестужев-Рюмин сто-
роною вынюхал все о майоре Синклере. И нашел вскоре удобный слуяай повидаться
с ним.
- У вас завидная судьба, - сказал посол дружелюбно.
На чистом русском языке ему ответил Синклер:
- Это справедливо. Жизнь моя есть чудесное сцепление замечательных случай-
ностей. Я столько раз от смерти убегал! Тринадцать лет провел в плену русс-
ком, и вот... По вашим глазам, посол, я вижу, что вы не прочь бы и теперь
сослать меня в Тобольск.
Бестужев рассмеялся, хитря напропалую.
- Нет, - отвечал. - При чем здесь я? Я говорю не от себя. А от имени прек-
расной дамы, что влюблена в вас. Давно и пылко любит вас она. Но... безнадеж-
но!
- Безнадежно? Отчего же? - удивился Синклер.
Со вздохом отвечал ему посол России:
- Увы, она имеет мужа. Но пылкость чувств желает отдавать не мужу, а та-
ким, как вы... Меня она просила передать секретно, что ей желательно иметь
ваш портрет.
- Но писание портрета 'времени потребует. Позировать художнику согласен я.
Но времени-то нет для этого...
"Ага! Значит, ты и вправду скоро отъезжаешь в Турцию."
- Зачем писать портрет, который вешают на стенку? - ответил Бестужев-Рю-
мин. - Широкого полотна для любви не надобно. Дама, сгорающая от чувств к
вам, желает видеть вас в миниатюре, чтобы изображенье ваше ей было легче от
ревности мужа укрывать.
- В миниатюре... я согласен! - воодушевился Синклер.
Портрет был сделан в медальоне на слоновой кости. Спрятанный на груди
курьера, он срочно был доставлен к "прекрасной даме" в Петербург... Остерман
передал миниатюру Миниху.
- Вот человек, которого следует опасаться.
Миних показал изображение Синклера герцогу.
- Анлевируйте его, - посоветовал Бирон...
Фельдмаршал вызвал к себе трех бравых офицеров, крови давно не боящихся:
