Торина.
-- Не будем говорить об этом,-- негромко попросил тот хоббита.-- Из-за
этой бороды я в свое время поссорился с нашими старейшинами... Ладно, хватит
об этом! Так что у вас произошло с этим Санделло теперь?
Выслушав хоббита, гном с сомнением покривил губы.
-- А гнали-то они табун зрелых четырехлеток, годных под седло! --
вмешался сотник.-- Надо не забыть об этом, когда будем писать Наместнику --
помни, дорогой Торин, что этого Олмера все-таки разыскивают.
Гном нахмурился.
-- Он нашел нас сам, и наши с ним распри -- наши распри,-- угрюмо
отрезал он.-- Наша ссора не касается Аннуминаса!
-- Его могут искать совсем за другое,-- поджав губы, ответил Рогволд.--
Негоже укрывать того, кто должен предстать перед судом. У нас невинных не
хватают!
-- И все-таки непонятно: зачем ему все это понадобилось? -- пробормотал
Дори.-- Что он сказал -- что встреча не была случайна?
-- Что гадать,-- угрюмо молвил Бран.-- Хотел бы я знать, что этот Олмер
имел в виду -- "желаю вам вернуться такими, какие вы есть сейчас"? Неужели
он знает что-то и про Морию ?
-- Узнаем, когда доберемся,-- в тон ему обронил Торин.
-- А все же мы зачем-то понадобились ему,-- задумчиво сказал Рогволд.--
Иначе зачем ему мирить своего горбуна с вами? И ведь помирил-таки! Кто знает
-- последняя ли это встреча ?
Они говорили еще долго, но так и не решили, какая корысть могла быть у
Олмера и какое отношение их поход мог иметь к этому темному, загадочному
человеку. Бросив ломать голову, они улеглись спать: до Ворот Мории
оставалось совсем немного -- всего лишь два перехода.
Фолко спал плохо. Его мучили неясные, сбивчивые сновидения; его
внутреннему взору представали то невиданные никогда им высокие башни,
охваченные странным голубоватым огнем, то заполненные багровым туманом
провалы и смутные тени, двигающиеся в кровавой мгле; а то, словно наяву, он
видел черные перчатки на могучих руках Олмера, ломающих так долго казавшийся
ему несокрушимым топор Торина. И еще не оставляла Фолко мысль о том, что у
Олмера имелась некая тайная цель, быть может, он хотел, чтобы хоббит и его
спутники действительно пробились в Морию, и подаренный клинок мог
пригодиться там; однако хоббит ощущал и то, что Олмер действовал по наитию,
словно движимый внезапным порывом...
Последние дни пути проходили в напряженном ожидании. Леса исчезли,
уступив место печальной, полной брошенных домов и одичавших садов равнине.
Сиранона здесь резко сворачивала вправо, уходя к югу вдоль стен Туманных
Гор. Фолко не слезал со своего пони, держась вместе с Глоином, Двалином,
Рогволдом и Торином в голове обоза. Они удвоили осторожность; прятаться было
негде, и они старательно обходили пустые фермы и хутора, избегая смотреть на
черные окна пустых домов, казавшиеся выклеванными вороньем глазницами
мертвых. Встреча с Олмером и Санделло по-прежнему не выходила из головы у
хоббита; но, сколько он ни раздумывал, так и не мог понять, какая же судьба
привела этого необычайного человека на одну тропу с ними и зачем ему
потребовались эти объяснения. Однако земные заботы держали крепко, похоже,
лишь его одного; на подходе к Воротам Мории гномы позабыли все на свете. Их
глаза горели, с губ срывались невнятные восклицания на неизвестном хоббиту
языке; они подходили к главной святыне своего народа. "Непроглядно темна
вода Келед-Зарама, и холодны как лед ключи Кибель-Налы..."
В последний день их пути дорога шла гребнем холмистой гряды, северным
краем Привратной Долины. Они оставили позади остатки пристани, изглоданной
давним пожаром; Фолко и Торин, не удержавшись, дошли до разрушенных каменных
ступеней, когда-то высеченных гномами в обход Приморийского Порога. С
началом новой Эпохи гномы расчистили путь своим плоскодонкам и плотам вниз
по реке и проложили новую дорогу поверху долины. Когда-то так испугавшее
Фродо болотистое озеро исчезло; по дну долины весело бежала Сиранона, склоны
приречных холмов покрывали запущенные яблоневые сады.
-- Это была большая работа,-- негромко, словно сам себе, проговорил
Торин со вздохом.-- И все пошло прахом...
Позади них послышались шаги -- от остановившихся наверху фургонов к ним
спускался Глоин. Гном-мориец оделся в лучшие одежды, его могучую грудь
прикрывала сверкающая кольчуга; на широком узорчатом поясе висели
изукрашенный топор и шипастый боевой кистень. Он остановился рядом с ними и
положил руку на плечо Фолко -- хоббит ощутил мелкую дрожь, время от времени
пробегавшую по телу Глоина. Изгнанник стоял на пороге родного дома.
Несколько мгновений они молчали, глядя на серые стены утесов, среди
которых скрывались Ворота; потом Глоин вдруг улыбнулся и слегка подтолкнул
хоббита.
-- Нравится, Фолко? То ли еще будет, когда мы выметем эту нечисть, что
опять натекла в Казад-Дум! Клянусь бородой Дьюрина, больше людям не придется
бросать обжитые места возле наших Ворот.
-- Красиво,-- умиротворенно вздохнул хоббит, глядя на голубую ленту
Сираноны.-- Погоди, Глоин, я слышал, что прежде здесь был какой-то страшный
застойный пруд, где водились всякие страшилища ?
-- Верно,-- с улыбкой кивнул Глоин.-- Тут такое было!.. Гномы после
победы взялись осушить это озеро, но сперва сплели сеть из последних
остатков мифрила и выловили Хрящелапого со всем потомством, воду спустили и
дыру в подземные реки наглухо забили, а потом вновь вернули Сиранону в
прежнее русло.
Фолко хотел расспросить морийца о подробностях той ловли, но с дороги
их окликнули товарищи. Солнце уже опустилось к самому горизонту. Ворота
лежали в нескольких сотнях шагов от них, а в наскоро разбитом лагере уже
разжигали костер для ужина. Фолко вздохнул и побрел готовить вечернюю
трапезу. Штурм Ворот был назначен на завтра.
Глава четвертая. КАЗАД-ДУМ
И чего только эти Большие не наплетут! -- думал вечером Фолко,
укладываясь спать.-- О каком ужасе они болтали? Земля как земля, скалы,
холмы, речка... сады замечательные... руки бы только приложить..."
Он вздохнул, вспомнив огороды и поля Хоббитании. Его ладони успели
отвыкнуть от заступа, и сейчас у него появилось смутное желание вот просто
так пойти и подрезать или окопать те яблони у реки.
Однако ночь, проведенная у преддверья Черной Бездны, заставила его
забыть обо всем. Провалившись как-то сразу в глухой, тяжелый сон, хоббит
внезапно проснулся среди ночи в липком, холодном поту; он не помнил, что ему
снилось, знал лишь, что это было омерзительно и отвратительно до тошноты.
Лежа на спине, он открыл глаза и едва не задохнулся -- воздух в фургоне
показался ему донельзя затхлым и тяжелым, он давил на грудь, словно мешки с
песком, а вдобавок полог темноты, казалось, собрался в десятки и сотни
иссиня-черных клубков, и из каждого на Фолко глядел чей-то холодный, неживой
взор. Хоббит окаменел и затрепетал, словно бабочка на булавке; не было сил
пошевелиться, потянуться к оружию, закричать. Откуда-то из глубины сознания
стал подниматься ощущаемый всем его телом, не только ушами, смутный гул;
повозка едва ощутимо вздрагивала. Откуда доносился этот гул, он не мог
сказать; он просто понял, что еще мгновение -- и его дыхание пресечется
навечно. Страха не было; на хоббита наваливалось небытие, бесформенное,
всепоглощающее, неотвратимое...
Рядом раздался тяжкий стон, и этот звук неожиданно придал хоббиту силы.
Разметавшись в недобром сне, с широко раскрывшимися, но невидящими мутными
глазами, рядом с Фолко глухо стонал Торин; рука гнома медленно, неуверенными
рывками, но все же ползла к только что сделанному им топорищу из подаренного
Олмером посоха.
Хоббит дернулся - все внутри, казалось, оборвалось -- и отчаянным
движением подтолкнул оружие ближе к раскрытой дрожащей ладони гнома. Пальцы
Торина впились в рукоять; опираясь на топор, он стал медленно выпрямляться.
Волосы зашевелились на затылке хоббита -- никогда еще он не видел у
Торина таких глаз. Они выкатились из орбит, и даже в кромешной тьме под
пологом Фолко видел в них слабый отблеск пробившегося через случайную щель
лунного луча; эти широко раскрытые глаза были так же незрячи, как и
несколько мгновений до этого, когда Торин еще лежал и казался спящим.
Неуверенным рывком гном двинулся к запахнутому полотнищу, закрывавшему на
ночь вход в фургон, и, рухнув тяжелым телом на жалобно затрещавший полог,
вывалился наружу. Раздался глухой тупой стук, и это вывело хоббита из
столбняка. Его пальцы крепко держали в мокрой от пота ладони кинжал, подарок
Олмера; удушье постепенно отступало. Собрав все силы, он бросился к Торину.
Тот лежал на земле, нелепо разбросав странно вывернутые руки; рядом
валялся топор. Хоббит затравленно огляделся -- через желтые тучи проглядывал
бледный лик омертвевшей луны; мрак был повсюду, призрачный налет ночного
светила только оттенял его непроглядность. Фолко еще различал бок фургона
рядом с собой, но дальше все тонуло в бездонной и беззвучной темноте.
Холодный, равнодушный взгляд бесчисленных невидимых глаз по-прежнему шарил
по телу хоббита, но теперь у него было оружие, и он мог защищаться. Если бы
у него было время, он наверняка бы попытался вспомнить Аннуминас и призрак
Могильников, но здесь все было другое, совсем другое.
Из темноты до него донесся сдавленный хриплый стон. Хоббит дернулся --
и сразу же понял, что стонет не Торин, а кто-то другой. Страх настолько
парализовал Фолко, что у него не было сил даже нагнуться и посмотреть, что с
другом. Стон доносился из фургона; что-то случилось еще с кем-то из гномов.
У Фолко страх перерос в неудержимое желание бежать, не разбирая дороги,
прочь, прочь от этого дикого места. Перед глазами взвихрилась багровая
круговерть; его колени подкосились, он рухнул возле неподвижного Торина и
больше уже ничего не видел.
Очнулся он от холода и, едва приоткрыв глаза, тут же изо всех
оставшихся сил зажмурился -- сверху на него лилась ледяная вода. Чьи-то руки
заботливо приподняли хоббита, кто-то обтирал платком ему лицо, вокруг
перекликались чьи-то голоса, знакомые голоса его друзей и попутчиков. Хоббит
медленно поднимался на поверхность из темного провала беспамятства. Он
попробовал заговорить -- из горла вырвался стон; тогда он попытался сесть --
это удалось, его поддержали. Только теперь Фолко смог наконец оглядеться и
понять, что же с ним происходит.
Было раннее утро, он лежал на плаще, предусмотрительно брошенном на
мокрую от росы траву; рядом, стиснув ладонями голову, сидел Торин; между
пальцев сочилась вода и виднелись мокрые пряди волос. Вокруг толпились люди
и гномы; последние, как один, имели до крайности напуганный и изможденный
вид -- у всех за одну ночь ввалились щеки, воспалились глаза, а кое у кого
заметно прибавилось седины в бороде. Люди казались пободрее -- они были
скорее встревожены, хотя и их лица свидетельствовали о беспокойной ночи.
Рядом с хоббитом на коленях стоял Малыш, поддерживая Фолко за плечи;
возле него отжимал мокрую тряпку Рогволд; их тесным кольцом окружали
остальные. Рогволд о чем-то настойчиво спрашивал Фолко, но минуло еще
несколько минут, прежде чем до хоббита дошел смысл его вопросов.
-- Что здесь было? Что было ночью? Что с вами произошло?!
Фолко кивнул, желая показать, что понял, о чем его спрашивают; но, с
трудом начав говорить, вдруг ощутил, с каким усилием пробивается в столь
недавнюю память. Он лишь смог выдавить, что проснулся среди ночи, что было
плохо, так плохо, как никогда раньше, очень страшно, ничего было не сделать,
