нет.
- Даже если бы я и поверил в ваш рассказ, зачем мне
покупать день, который и так мой?
- Как, сударь, вы совсем не умеете думать? Как, вы не
умеете думать? Разве вы думаете ушами? Ведь все наши проблемы
на этом свете проистекают из того, что мы должны тратить наши
дни такими, какие они есть, из того, что мы не можем
перескочить через .самое, худшее. В этом-то все дело. С моим
яйцом в кармане вы, заметив, что наступающий день слишком
мрачен, разобьете свое яйцо и избежите всех неприятностей. В
конце, правда, у вас будет на один день жизни меньше, но зато
вы сможете сделать из этого плохого дня прекрасную яичницу.
- Если ваше яйцо действительно так замечательно, почему же
вы не оставите его себе? - сказал я, посмотрел ему в глаза и не
понял в них ничего. Он смотрел на меня на чистейшем венгерском
языке.
- Господин шутит? Как вы думаете, сколько у меня уже яиц
от этой курицы? Как вы думаете, сколько дней своей жизни
человек может разбить, чтобы быть счастливым? Тысячу? Две
тысячи? Пять тысяч? У меня сколько хотите . яиц, но не дней.
Кроме того, как и у всех других яиц, у этих есть срок годности.
И эти через некоторое время становятся тухлыми и негодными.
Поэтому я продаю их еще до того, как они потеряют свое
свойство, сударь мой. А у вас нет выбора. Дадите мне расписку,
- добавил он под конец, накорябал что-то на клочке бумаги и
сунул мне подписать.
- А может ли ваше яйцо, - спросил я, - отнять или
сэкономить день и предмету, например книге?
- Конечно, может, нужно только разбить яйцо с тупой
стороны. Но в таком случае вы упустите возможность самому
воспользоваться им.
Я подписался на колене, заплатил, получил чек, услышал еще
раз, как квохчет в соседней комнате курица, а венгр уложил в
футляр виолончель со смычком и осторожно завернул яйцо, и я
наконец покинул лавку. Он вышел за мной, потребовал, чтобы я
посильнее потянул на себя дверную ручку, покуда он закрывал на
ключ свою дверь-витрину, и я, таким образом, опять оказался
втянут в какую-то его игру. Он, не сказав ни слова, пошел в
свою сторону и только на углу оглянулся и бросил:
- Имейте в виду, дата, написанная на яйце, это срок
годности. После этого дня яйцо больше не имеет силы...
Возвращаясь из лавки, д-р Сук все время опасался, как бы
не начались опять уличные безобразия, но этого не произошло.
Тут застал его дождь... Бегом приближался он к дому своей
матери... В кармане лежали ключ, предвещающий смерть, и яйцо,
которое может спасти его от смертного дня... Яйцо с датой и
ключ с маленькой золотой головкой. Мать была дома одна, ближе к
вечеру она любила немного подремать и выглядела заспанной.
- Дай мне, пожалуйста, очки, - обратилась она к сыну, - и
позволь я прочту тебе те самые подробности о хазарском
кладбище. Слушай, что пишет д-р Сук о хазарах из Челарева:
"Они лежат в семейных гробницах, в беспорядке разбросанных
по берегу Дуная, но в каждой могиле головы повернуты в сторону
Иерусалима. Они лежат в двойных ямах вместе со своими конями,
так что закрытые глаза человека и лошади смотрят в
противоположные стороны света; лежат со своими женами, которые
свернулись клубком на их животах, но так, что усопшим видны не
их лица, а бедра. Иногда их хоронят в вертикальном положении, и
они очень плохо сохраняются. Наполовину разложившиеся от
постоянного стремления к небу, они охраняют черепки, на которых
выцарапано имя "Иегуда" или слово "шахор" - "черное". По углам
гробниц - следы костров, в ногах у них- пища, на поясе - нож.
Рядом - останки разных животных, в одной могиле овцы, в другой
коровы или козы, а там курицы, свиньи или олени, в детских
могилах - яйца. Иногда рядом с покойными лежат их орудия -
серпы, клещи, ювелирные инструменты. Их глаза, уши и рты, как
крышками, прикрыты кусочками черепицы с изображением
семиконечного еврейского подсвечника, причем эта черепица
римского происхождения, III или IV века, а рисунки на ней VII,
VIII или IX века. Рисунки подсвечника (меноры) и других
еврейских символов выцарапаны на черепице заостренными
инструментами очень небрежно, как будто в большой спешке, а
может быть, и тайком, кажется, будто они не осмеливались
изображать их красиво. Возможно также, что они не помнят как
следует тех предметов, которые изображают, как будто они
никогда не видели подсвечник, совок для пепла, лимон, бараний
рог или пальму, а изображают их по чужому описанию. Эти
украшенные изображениями крышки для глаз, ртов и ушей должны
препятствовать демонам проникнуть в их могилы, но эти куски
черепицы разбросаны по всему кладбищу, будто какая-то могучая
сила - прилив земного притяжения - сорвала их со своих мест и
разбросала, так что ни один теперь не лежит на том месте, где
был положен охранять от демонов. Можно далее предположить, что
какая-то неизвестная, страшная и спешная необходимость,
возникшая позже, перенесла сюда эти крышки для глаз, ушей и
ртов из других гробниц, открывая дорогу одним демонам и
закрывая ее перед другими..."
В этот момент все звонки на двери начали звонить и в дом
ворвались гости, Джельсомина Мохоровичич вошла в вызывающих
сапожках с прекрасными, неподвижными глазами, будто сделанными
из драгоценных камней. Мать профессора Сука в присутствии всех
гостей вручила ей виолончель, поцеловала ее между глаз, оставив
на месте поцелуя еще один глаз, нарисованный губной помадой, и
сказала:
- Как ты думаешь, Джельсомина, от кого этот подарок?
Отгадай! От профессора Сука! Ты должна написать ему хорошее
письмо и поблагодарить его. Он молодой и красивый господин. И я
всегда берегу для него самое лучшее место во главе стола!
Углубленная в свои мысли, тяжелая тень которых могла бы
отдавить ногу, как сапог, госпожа Сук рассадила своих гостей за
столом, оставив почетное место пустым, как будто она все еще
ожидает самого важного гостя, и рассеянно и торопливо посадила
д-ра Сука рядом с Джельсоминой и остальной молодежью возле
хорошо политого фикуса, который у них за спиной потел и
слезился листьями так, что было слышно, как капли падают на
пол.
В тот вечер за столом Джельсомина повернулась к д-ру Суку,
дотронулась до его руки своим горячим пальчиком и сказала:
- Поступки в человеческой жизни похожи на еду, а мысли и
чувства - на приправы. Плохо придется тому, кто посолит черешню
или уксусом польет пирожное...
Пока Джельсомина произносила эти слова, д-р Сук резал хлеб
и думал о том, что она одних лет с ним и других - с остальным
миром.
Когда после ужина профессор Сук вернулся в свою комнату в
гостинице, он вытащил из кармана ключ, достал лупу и принялся
изучать его. На золотой монете, которая служила головкой, он
прочитал еврейскую букву "X"...
...Д-р Сук заснул на рассвете с мыслями о том, что никогда
не узнает, что сказала ему в тот вечер Джельсомина. К ее голосу
он был совершенно глух.
* ИЗ ЗЕЛЕНОЙ КНИГИ *
Исламские источники о хазарском вопросе
ЯБИР ИБН АКШАНИ (XVII век) - по мнению лютнистов из
Анатолии, некоторое время это имя носил шайтан, и под этим
именем он явился одному из самых известных музыкантов XVII века
- Юсуфу Масуди**. Ибн Акшани и сам был исключительно искусным
музыкантом. Сохранилась его запись одной мелодии, по которой
ясно, что при игре он использовал более десяти пальцев. Он был
крупного сложения, не отбрасывал тени и носил на лице мелкие
глаза, как две полувысохшие лужицы. О своем понимании смерти он
не хотел говорить людям, но давал об этом понять косвенно,
рассказывая истории, советуя им, как толковать сны или как
добраться до понимания смерти с помощью ловцов снов. Ему
приписывают два изречения: 1) смерть - это однофамилец сна,
только фамилия эта нам неизвестна; 2) сон - это каждодневное
умирание, маленькое упражнение в смерти, которая ему сестра, но
не каждый брат в равной степени близок своей сестре. Однажды он
решил на деле показать людям, как действует смерть, и проделал
это, взяв для примера одного христианского военачальника, имя
которого дошло до нашего времени: его звали Аврам Бранкович*, и
воевал он в Валахии, где, как утверждал шайтан, каждый человек
рождается поэтом, живет вором и умирает вампиром...
Ябир Ибн Акшани некоторое время жил скитальцем. Вместе со
своим музыкальным инструментом, сделанным из панциря белой
черепахи, он бродил по селам Малой Азии, играл и гадал, пуская
в небо стрелы, воровал и выпрашивал по два сита муки каждую
неделю... Он как будто выжидал, когда придет его время.
Однажды, решив, что это время пришло, он потребовал от одного
крестьянина, у которого была рыжая корова, привести ее за плату
на определенное место и в определенный час. На этом месте уже
целый год не было слышно ни единого звука. Крестьянин
согласился, привел корову, и она проткнула Ибн Акшани рогами,
так что он упал замертво там, где стоял. Умер он легко и
быстро, будто заснул, и под ним в этот момент появилась тень,
может быть, только для того, чтобы встретить его тело. После
него осталась лютня из панциря белой черепахи, в тот же день
превратившаяся в черепаху, ожившую и уплывшую в Черное море.
Лютнисты верят, что, когда Ябир Ибн Акшани вернется в мир, его
черепаха опять станет музыкальным инструментом, который заменит
ему тень...
По другому преданию, Ябир Ибн Акшани вообще не умирал.
Однажды утром в 1699 году в Царьграде он бросил лист лавра в
лохань с водой и сунул голову в воду, чтобы вымыть свой чуб.
Его голова оставалась под водой несколько мгновений. Когда он
вынул голову из воды, вдохнул воздух и выпрямился, вокруг него
больше не было ни Царьграда, ни царства, в котором он умывался.
Он находился в стамбульском отеле высшей категории "Кингстон",
шел 1982 год от Псы, у него была жена, ребенок и паспорт
гражданина Бельгии, он говорил по-французски, и только на дне
раковины марки F. Primavesi & Son, Corrella, Cardiff лежал
мокрый лист лавра.
АТЕХ**** (начало IX века) - по исламскому преданию, при
дворе хазарского кагана жила его родственница, известная своей
красотой... Атех, кроме того, писала стихи, но достоверно
известно лишь одно ее изречение, которое звучит так: "Разница
между двумя "да" может быть большей, чем между "да" и "нет".
Все остальное ей только приписывается.
Считается, что в арабских переводах сохранилось многое из
ее стихов или текстов, созданных при ее участии. Особое
внимание исследователей истории хазар в период обращения этого
народа в новую религию привлекли стихи, посвященные хазарской
полемике. По некоторым оценкам это были любовные стихи,
использованные позже в качестве аргументов в вышеупомянутой
полемике, когда начала вестись хроника событий того времени.
Как бы то ни было, Атех участвовала в этой полемике с огромным
жаром и успешно противостояла и еврейскому, и христианскому ее
участникам, так что в конце концов она помогла представителю
ислама, Фараби Ибн Коре**, и вместе со своим властелином,
хазарским каганом, перешла в ислам. Грек, участвовавший в
полемике, почувствовав, что проигрывает, объединился с
еврейским посланцем, и они вместе решили выдать принцессу Атех
властителям двух адов - еврейскому Велиалу и христианскому
Сатане. Для того чтобы избежать такого конца, Атех решила
добровольно отправиться в третий ад, исламский, предаться в
руки Иблиса. Так как Иблис был не в состоянии полностью
