читает еврей. Они встретились в назначенное время уже в
костюмах и под масками, и Риги клялся перед судом, что был
уверен: на повозке везут, как и всегда на масленицу,
Кривоносовича, который, переодетый в еврея, стоит под виселицей
и сносит удары, плевки и другие унижения - в общем, все, чего
требует представление этого жанра... Когда в Лучарице перед
домом господина Лукаревича настало время в соответствии с
обычным сценарием повесить "жида"", Риги накинул ему на шею
петлю, по-прежнему убежденный, что под маской скрывается актер
Кривоносович. Но тогда тот, что был под маской, вместо
прощального слова прочитал какие-то стихи или что-то в этом
роде, бог его знает что, обращаясь при этом вот так, с петлей
на шее, к госпоже Ефросиний Лукаревич, которая с волосами,
вымытыми яйцом дятла, стояла на балконе своего палаццо. Этот
текст ничем не был похож на прощальное слово еврея из
"жидиады".,.
Только тут, услышав слова, которые могут относиться к
комедии масок, а никак не к "жидиаде", и которые совсем не
напоминали прощальное слово еврея, актеры и зрители
заподозрили, что что-то не так, и тогда Риги решил сорвать
маску с того, кто это читал. Под маской, к изумлению
присутствующих, вместо актера Кривоносовича оказался настоящий
еврей из гетто - Самуэль Коэн. Этот "жид" добровольно сносил
все удары, унижения и плевки вместо Кривоносовича - за это
Никола Риги ни в коем случае не может нести ответственность,
поскольку он не знал, что под маской возит по городу Коэна,
подкупившего Кривоносовича, который уступил ему свое место и
обещал, что будет об этом молчать. Таким образом, неожиданно
для всех получилось, что Риги не виноват в оскорблениях и
издевательствах над Самуэлем Козном, а, напротив, сам Коэн
нарушил закон, который запрещает евреям на масленицу находиться
среди христиан. Поскольку Коэн недавно был выпущен из тюрьмы
после своего визита к иезуитам, новый приговор стал лишним
аргументом за то, чтобы этого жида, который "свою голову не
бережет" и который где-то в Герцеговине смотрит у турок за
кладбищами лошадей, изгнать из города. Единственное, что было
неизвестно, вступится ли еврейская община за Коэна и будет ли
защищать его, что может затянуть решение этого дела и даже
вообще изменить его. Таким образом, пока Коэн сидел в тюрьме,
все ждали, что скажет гетто.
А в гетто решили, что огня зимой не ждут долго. И на
второлуние айяра-месяца того года раби Абрахам Папо и Ицхак
Нехама просмотрели и описали бумаги и книги в доме Коэна.
Потому что вести о его визите к монахам встревожили не только
иезуитов, но и гетто.
Когда они пришли к его дому, там никого не было. Они
позвонили и по звуку поняли, что ключ в колокольчике. Он был
подвешен к язычку. В комнате горела свеча, хотя матери Коэна не
было. Они нашли ступку для корицы, гамак, подвешенный так
высоко, что, лежа в нем, можно было читать книгу, прижатую к
потолку над глазами, песочницу, полную пахнущего лавандой
песка, трехконечный светильник с надписями на каждой ветви,
которые означали три души человека: нефеш, руах и нешмах. На
окнах стояли растения, и по их сортам посетители могли сделать
вывод, что защищают их звезды созвездия Рака. На полках вдоль
стен лежали лютня, сабля и 132 мешочка из красной, синей,
черной и белой грубой ткани, а в них рукописи самого Коэна или
чьи-то еще, но переписанные его рукой... Из книг внимание
посетителей привлекли три, найденные на полу комнаты возле
самого окна, где Коэн обычно читал. Было очевидно, что читал он
их попеременно, и такое чтение напоминало многоженство... Раби
Абрахам Папо открыл окно, и порыв южного ветра влетел в
комнату, Раби раскрыл одну из книг, прислушался на мгновение,
как трепещут на сквозняке страницы, и сказал Ицхану Нехаме:
- Послушай, тебе не кажется, что это шуршит слово: нефеш,
нефеш, нефеш?
Потом раби дал слово следующей книге, и ясно и громко
послышалось, как ее страницы, переворачиваясь на ветру,
выговаривают слово: руах, руах, руах. - Если третья проговорит
слово "нешмах",- заметил Папо,- мы будем знать, что книги
призывают души Коэна.
И как только Абрахам Папо раскрыл третью книгу, оба они
услышали, что она шепчет слово: нешмах, нешмах, нешмах!
- Книги спорят из-за чего-то, что находится в этой
комнате, - сделал вывод раби Папо,- какие-то вещи здесь хотят
уничтожить другие вещи.
Они уселись неподвижно и начали вглядываться в темноту. На
светильнике вдруг появились огоньки, будто их вызвали своим
шепотом и шорохом книги. Один огонек отделился от светильника и
заплакал на два голоса, и раби Папо сказал:
- Это плачет по телу первая, самая молодая душа Коэна, а
тело плачет по душе.
Потом эта душа приблизилась к лютне, лежащей на полке, и
прикоснулась к струнам, отчего послышалась тихая музыка, душа
сопровождала свой плач музыкой...
Так она долго делала что-то с собой, пока не превратилась
в настоящую копию Коэна, с красными глазами и одним седым усом.
Потом взяла с полки саблю и присоединилась к первой душе.
Третья же душа Коэна, самая старая, парила высоко под потолком
в форме огонька. В то время как первые две души прижались к
полке с рукописями, третья была отдельно, враждебно держась в
стороне, в углу под потолком, царапая буквы, написанные над
гамаком...
Теперь раби Папо и Ицхак Нехама поняли, что души Коэна
поссорились из-за мешочков с рукописями, но их было так много,
что казалось невозможным пересмотреть все. Тогда раби Абрахам
спросил: - Думаешь ли ты о цвете этих чехлов то же, что и я?
- Разве не видно, что они того же цвета, что и пламя? -
заметил Нехама.- Посмотри на свечу. Ее пламя состоит из
нескольких цветов: голубой, красный, черный, этот трехцветный
огонь обжигает и всегда соприкасается с той материей, которую
он сжигает, с фитилем и маслом. Вверху, над этим трехцветным
огнем, второе белое пламя, поддерживаемое нижним, не обжигает,
но светит, то есть это огонь, питаемый огнем. Моисей на горе
стоял в этом белом пламени, которое не обжигает, а светит, а мы
стоим у подножия горы в трехцветном огне, пожирающем и
сжигающем все, кроме белого пламени, которое есть символ самой
главной и самой сокровенной мудрости. Попробуем же поискать то,
что мы ищем, в белых чехлах!
Книг было немного - все поместилось в одном мешке. Они
нашли там одно из изданий Иуды Халеви ****, опубликованное в
Базеле в 1660 году, с приложением перевода текста с арабского
на древнееврейский, автором которого был раби Иегуда Абен
Тибон, и комментариями издателя на латыни. В остальных чехлах
были рукописи Коэна...
Переглянувшись в полумраке, раби и Нехама пересмотрели
оставшиеся белые чехлы и не нашли в них ничего, кроме
нескольких десятков сложенных по алфавиту различных слов, то
есть то, что Коэн называл "Хазарским словарем" ("Lexicon
Cosri") и что, как они поняли, было сложенными в алфавитном
порядке сведениями о хазарах, об их вере, обычаях и обо всех
людях, связанных с ними, с их историей и их обращением в
иудаизм. Это был материал, похожий на тот, что за много веков
до Коэна обработал Иуда Халеви в своей книге о хазарах, однако
Коэн пошел дальше, чем Халеви, он попытался глубже войти в суть
вопроса о том, кто были неназванные в книге Халеви христианский
и исламский участники полемики ****. Коэн стремился узнать
имена этих двоих, их аргументы и восстановить их биографии для
своего словаря, который, как он считал, должен был охватить и
те вопросы, которые в еврейских источниках о хазарах остались
без внимания. Так в словаре Коэна оказались и наброски
жизнеописания одного христианского проповедника и миссионера,
очевидно, того самого, о котором Коэн расспрашивал иезуитов, но
они были очень скудны, там не было имени, которое Коэну не
удалось узнать, и этот материал нельзя было включить в словарь.
"Иуда Халеви,- записал Коэн в комментарии к этой незаконченной
биографии, - его издатели и другие еврейские комментаторы и
источники называют имя только одного из трех участников в
религиозной полемике при дворе хазарского кагана. Это еврейский
представитель - Исаак Сангари***, который истолковал хазарскому
правителю сон о явлении ангела. Имен остальных участников
полемики - христианского и исламского - еврейские источники не
называют, там говорится только, что один из них философ, а про
другого, араба, даже не сообщают, убили ли его до или после
полемики. Может быть, где-то на свете, - писал дальше Коэн,-
кто-то еще собирает документы и сведения о хазарах, так же как
это делал Иуда Халеви, и составляет такой же свод источников
или словарь, как это делаю я. Может быть, это делает кто-то,
принадлежащий к иной вере - христианин или приверженец ислама.
Может быть, где-то в мире есть двое, которые ищут меня так же,
как я ищу их. Может быть, они видят меня во снах, как и я их,
жаждут того, что я уже знаю, потому что для них моя истина -
тайна, так же как и их истина для меня - сокрытый ответ на мои
вопросы. Не зря говорят, что шестидесятая доля каждого сна -
это истина. Может, и я не зря вижу во сне Царьград и себя в
этом городе вижу совсем не таким, каков на самом деле, а ловко
сидящим в седле и с быстрой саблей, хромым и верующим не в того
бога, в которого верую я. В Талмуде написано: "Пусть идет,
чтобы его сон был истолкован перед троицей!" Кто моя троица? Не
рядом ли со мною и второй, христианский охотник за хазарами, и
третий, исламский? Не живут ли в моих душах три веры вместо
одной? Не окажутся ли две мои души в аду и лишь одна в раю? Или
же всегда, как и в книге о сотворении света, необходима троица,
а кто-то один недостаточен, и поэтому я не случайно стремлюсь
найти двух других, как и они, вероятно, стремятся найти
третьего. Не знаю, но я ясно прочувствовал, что три мои души
воюют во мне, и одна из них с саблей уже в Царьграде, другая
сомневается, плачет и поет, играя на лютне, а третья против
меня. Та, третья, еще не дает о себе знать или же никак не
может до меня добраться. Поэтому я вижу во снах только того
первого, с саблей, а второго, с лютней, не вижу. Рав Хисда
говорит: "Сон, который не истолкован, подобен письму, которое
не прочитано", я же переиначиваю это и говорю: "Непрочитанное
письмо подобно сну, который не приснился". Сколько же мне снов
послано, которые я никогда не получил и не увидел? Этого я не
знаю, но знаю, что одна из моих душ может разгадать
происхождение другой души, глядя на чело спящего человека. Я
чувствую, что частицы моей души можно встретить среди других
человеческих существ, среди верблюдов, среди камней и растений;
чей-то сон взял материал от тела моей души и строит из него
свой дом где-то далеко. Мои души для своего совершенства ищут
содействия других душ, так души помогают друг другу. Я знаю,
мой хазарский словарь охватывает все десять чисел и 22 буквы
еврейского алфавита; из них можно построить мир, но вот ведь я
этого не умею. Мне не хватает некоторых имен, и некоторые места
для букв из-за этого останутся незаполненными. Как бы я хотел,
чтобы вместо словаря с именами можно было взять только одни
глаголы! Но человеку это не дано. Потому что буквы, которые
составляют глаголы, происходят от Элохима, они нам неизвестны,
и они суть не человечьи, но божьи, и только те буквы, которые
составляют имена, те, что происходят из Геенны и от дьявола,
только они составляют мой словарь, и только эти буквы доступны
