ты и не сознаешь, какая ты счастливица, что там, у себя на
Вавеле, не знаешь этого ужаса, в котором я живу. Представь
себе, что в постели, когда ты обнимаешь своего мужа, тебя
кусает и целует ктото другой. Между Исааком и мной лежит и
всегда будет лежать какойто бородатый сарацин с зелеными
глазами! Он откликается на каждое мое движение раньше Исаака,
потому что он ближе к моему телу, чем тело Исаака. И этот
сарацин не выдумка! Этот скот-левша, и он больше любит мою
левую грудь, чем правую! Какой ужас, Доротка! Ты не любишь
Исаака, как я, скажи мне, как объяснить ему все это? Я оставила
тебя и Польшу и приехала сюда ради Исаака, а в его объятиях
встретила зеленоглазое чудовище, оно просыпается ночью, кусает
меня беззубым ртом и хочет меня всегда. Исаак иногда заставляет
меня кончать на этом арабе. Он всегда тут! Он всегда может...
Наши стенные часы, Доротка, этой осенью спешат, а весной
они будут отставать...
6. Октябрь 1978.
Доротея,
араб насилует меня в объятиях моего мужа, и я больше уже
не знаю, с кем я наслаждаюсь в своей постели. Из-за этого
сарацина муж кажется мне иным, чем раньше, я теперь вижу и
понимаю его поновому, и это невыносимо. Прошлое внезапно
переменилось: чем больше наступает будущее, тем сильнее
изменяется прошлое, оно становится опаснее, оно непредсказуемо,
как завтрашний день, в нем на каждом шагу закрытые двери, из
которых все чаще выходят живые звери. И у каждого из них свое
имя. У того зверя, который разорвет Исаака и меня, имя
кровожадное и длинное. Представляешь, Доротка, я спросила
Исаака, и он мне ответил. Он это имя знал все время. Араба
зовут Абу Кабир Муавия**. И свое дело он уже начал как-то
ночью, в песке, недалеко от водопоя. Как и все звери.
7. Тель-Авив, 1 ноября 1978.
Дорогая, забытая Доротка,
ты возвращаешься в мою жизнь, но при ужасных
обстоятельствах. Там, в твоей Польше, среди туманов таких
тяжелых, что они тонут в воде, ты и не представляешь себе, что
я тебе готовлю. Пишу тебе из самых эгоистических соображений. Я
часто думаю, что лежу с широко открытыми глазами в темноте, а
на самом деле в комнате горит свет и Исаак читает, а я лежу,
закрыв глаза. Между нами в постели по-прежнему этот третий, но
я решилась на маленькую хитрость. Это трудно, потому что поле
боя ограничено телом Исаака. Уже несколько месяцев я бегу от
губ араба, передвигаюсь по телу моего мужа справа налево. И вот
когда я уже решила, что выбралась из западни, на другом краю
Исаакова тела налетела на засаду. На еще одни губы араба. За
ухом Исаака, под волосами я наткнулась на второй шрам, и мне
показалось, что Абу Кабир Муавия запихал мне в рот свой язык.
Ужас! Теперь я действительно в западне-если я сбегаю от одних
его губ, меня ждут вторые, на другом краю тела Исаака. Что мне
думать об Исааке? Я не могу больше ласкать его - от страха, что
мои губы встретятся с губами сарацина. Вся наша жизнь теперь
проходит под его знаком. Смогла бы ты в таких условиях иметь
детей? Но самое страшное случилось позавчера. Один из этих
сарацинских поцелуев напомнил мне поцелуй нашей матери. Сколько
лет я не вспоминала ее, и теперь вдруг она напомнила о себе. И
как! Пусть не похваляется тот, кто обувается так же, как тот,
кто уже разулся, но как это пережить?
Я прямо спросила Исаака, жив ли еще египтянин. И что, ты
думаешь, он ответил? Жив и даже работает в Каире. Его шаги, как
плевки, тянутся за ним по свету. Заклинаю тебя: сделай
что-нибудь! Может быть, ты спасла бы меня от этого незваного
любовника, если бы отвлекла его похоть на себя, ты бы спасла и
меня, и Исаака. Запомни это проклятое имя-Абу Кабир Муавия,- и
давай возьмем каждая свое: ты бери этого леворукого араба в
свою постель в Кракове, а я попытаюсь сохранить для себя
Исаака.
8
Department of Slavic studies
University of Yale USA
October 1980.
Дорогая мисс Квашневская,
пишет тебе твоя д-р Шульц. Я пишу в перерыве между двумя
лекциями. У нас с Исааком все в порядке. Уши мои еще полны его
засушенных поцелуев. Мы почти помирились, и теперь наши постели
на разных континентах. Я много работаю. После почти
десятилетнего перерыва я снова участвую в научных конференциях.
И скоро мне опять предстоит поездка, на этот раз ближе к тебе.
Через два года в Царьграде состоится научная конференция по
вопросам Черноморского побережья. Я готовлю доклад. Ты помнишь
профессора Wyke и твою дипломную работу "Жития Кирилла и
Мефодия, славянских просветителей"? Помнишь исследование
Дворника, которым мы тогда пользовались? Сейчас он выпустил
второе, дополненное издание (1969), и я его буквально
проглотила, настолько оно интересно. В моей работе речь пойдет
о хазарской миссии Кирилла * и Мефодия *, той самой, важнейшие
сведения о которой - записи самого Кирилла - утеряны.
Неизвестный составитель жития Кирилла пишет, что свою
аргументацию в хазарской полемике *** Кирилл оставил при дворе
кагана в особых книгах, так называемых "Хазарских проповедях".
"Кто хочет найти полностью эти проповеди, -отмечает биограф
Кирилла,-найдет их в книгах Кирилла, которые перевел учитель
наш и архиепископ Мефодий, брат Константина Философа, поделив
их на восемь проповедей". Просто невероятно, что целые книги,
восемь проповедей христианского святого и создателя славянской
письменности, написанные на греческом и переведенные на
славянский язык, исчезли без следа! Не потому ли, что в них
было слишком много еретического? Не было ли в них
иконоборческой окраски, что было полезно в полемике, но не
соответствовало догматам, из-за чего потом их и изъяли из
употребления? Я еще раз перелистала Ильинского, всем нам хорошо
известный "Обзор систематизированной библиографии Кирилла и
Мефодия" до 1934 года, а потом его продолжателей (Попруженко,
Романского, Петковича и т. д.). Снова прочла Мошина. И потом
перечитала всю приведенную там литературу о хазарском вопросе.
Но нигде нет упоминания о том, что "Хазарские проповеди" особо
привлекли чье-то внимание. Как могло получиться, что все
бесследно исчезло? Этот вопрос все оставляют без внимания. А
ведь существовал не только греческий канонический текст, но и
славянский перевод, из чего можно сделать вывод, что это
произведение некоторое время имело очень широкое хождение.
Причем не только в хазарской миссии, но и позже; его
аргументация должна была бы использоваться и в славянской
миссии братьев из Салоник, и даже в полемике со сторонниками
"трехъязычия". Иначе зачем бы им было переводить это на
славянский язык? Я думаю, что наверное можно напасть на след
"Хазарских проповедей" Кирилла, если искать методом
сопоставления. Если систематически пересмотреть исламские и
еврейские источники о хазарской полемике, наверняка там
что-нибудь да всплывет о "Хазарских проповедях". Но дело в том,
что я не могу сделать это сама, это вообще не по силам одним
славистам, нужно участие и востоковедов, и специалистов по
древней еврейской культуре, Я посмотрела у Dunlop'a (History of
Jewish Khazars, 1954), но и там нет ничего, что могло бы
навести на след утраченных "Хазарских проповедей" Константина
Философа.
Видишь, не только ты в своем Ягеллонском университете
занимаешься наукой, я здесь тоже. Я вернулась к своей
специальности, к своей молодости, которая по вкусу похожа на
фрукты, доставленные пароходом с другого берега океана. Я хожу
в соломенной шляпе вроде корзинки. В ней можно, не снимая ее с
головы, принести с рынка черешню. Я 'старею всякий раз, как в
Кракове бьет полночь на городских часах, и просыпаюсь, когда
над Вавелем раздается звон часов. Я завидую твоей вечной
молодости. Как поживает твой Абу Ка-бир Муавия? Действительно
ли у него, как в моих снах, два копченых сухих уха и хорошо
выжатый нос? Спасибо, что ты его взяла на себя. Вероятно, ты
уже все знаешь о нем. Представь, он занят делом, весьма близким
к тому, чем занимаемся мы с тобой! Мы с ним работаем почти что
в одной области. Он преподает в Каирском университете
сравнительную историю религий Ближнего Востока и занимается
древнееврейской историей. Ты с ним мучаешься так же, как и я?
Любящая тебя д-р Шульц.
9. Иерусалим, январь 1981.
Доротка,
произошло невероятное. Вернувшись из Америки, я нашла в
нераспечатанной почте список участников той самой конференции о
культурах Черноморского побережья. Ты себе не представляешь,
кого я увидела в этом списке! А может, ты это узнала раньше
меня благодаря своей провидческой душе, которой не требуется
парикмахерская завивка? Араб, собственной персоной, тот самый,
с зелеными глазами, который изгнал меня из постели моего мужа.
Он будет на конференции в Царьграде. Однако не хочу вводить
тебя в заблуждение. Он приедет не для того, чтобы повидаться со
мной. Но я еду в Царьград, чтобы наконец-то его увидеть. Я уже
давно рассчитала, что наши профессии близки настолько, что
достаточно просто участвовать в научных конференциях, чтобы в
конце концов пересеклись и наши пути. В моей сумке лежит доклад
о хазарской миссии Кирилла и Мефодия, а под ним - S&W модель
36, калибр 38. Спасибо тебе за напрасные попытки взять на себя
д-ра Абу Кабира Муавию. Теперь я беру его на свою душу. Люби
меня так же, как ты не любишь Исаака. Сейчас мне это нужнее,
чем когда бы то ни было. Наш общий отец нам поможет...
10. Царьград, отель "Кингстон", 1 октября 1982.
Дорогая Доротея,
наш общий отец мне поможет, так я написала тебе в
последний раз. Что ты знаешь о нашем общем отце, бедная моя
глупышка? В твоем возрасте и я ничего не знала, так же как ты
сейчас. Но моя новая жизнь дала мне время, чтобы думать. Знаешь
ли ты, кто твой настоящий отец, детка? Ты думаешь, тот самый
поляк с бородой, похожей на пук травы, который дал тебе фамилию
Квашневская и отважился жениться на твоей матери, Анне Шолем?
Думаю, что нет. Попытайся вспомнить того, кого мы не могли
никак запомнить? Помнишь некоего Шолема Ашкенази, юношу на
фотографиях, с криво сидящими на носу очками и с другой их
парой, торчащей из жилетки. Того, который курит вместо табака
чай и у которого красивые волосы налезают на сфотографированные
уши. Того, который, как нам рассказывали, говорил, что "нас
спасет наша мнимая жертва". Помнишь брата и первого мужа нашей
матери, Анны Шолем, псевдоЗакевич в девичестве, Шолем по
первому и Квашневскую по второму мужу? И знаешь ли ты, кто был
первым отцом ее дочерей, твоим и моим? Ну, вспомнила наконец
через столько лет? Твой дядя и брат матери прекрасно мог быть и
нашим отцом, не правда ли? А почему, собственно, им не мог бы
быть муж твоей матери? Что ты думаешь о таком раскладе, дорогая
моя? Может быть, госпожа Шолем не имела мужчин до брака и не
могла повторно выйти замуж девушкой? Возможно, поэтому она
напоминает о себе таким неожиданным образом, неся с собой ужас.
Как бы то ни было, ее старания не пропали даром, и я думаю, что
моя мать, если и сделала так, была права тысячу раз, и если я
могу выбирать, то я выбираю отцом охотнее, чем кого бы то ни
было, брата моей матери. Несчастье, дорогая моя Доротея,
несчастье учит нас читать нашу жизнь в обратном направлении...
Здесь, в Царьграде, я уже кое с кем познакомилась. Мне не
хочется показаться кому-то странной, и я болтаю со всеми, не
закрывая рта. Один из моих коллег, приехавший на эту
конференцию,доктор Исайло Сук **. Он археолог, медиевист,
