душой поворотится она. Госпожа Поэзия к тому же учительница --
требовательная и скупая на похвалы. И когда меня кое-кто по не-
домыслию называет поэтом, я внутренне трясусь от страха и стыда!
Говорю это тебе без ложной скромности: я всего-навсего прилеж-
ный ученый, идущий по стопам великих. А по должности -- астро-
лог его величества. Вот откуда этот страх, о котором говорю тебе.
Васети слушал со вниманием и сочувствием. Все, что бы ни де-
лал или ни говорил Омар эбнэ Ибрахим, он делал и говорил серьез-
но, обдуманно, убежденно. И вместе того чтобы затевать спор со
своим другом, Васети прочитал рубаи. Он читал стоя, торжествен-
но, правда, не совсем умело.
Рябой рыбак прислушался к Васети. И он крикнул молодому рыба-
ку, сидевшему на берегу, чуть поодаль:
-- Баба! Поди-ка сюда, здесь идет соревнование поэтов,
Тот, которого звали Баба', живо откликнулся, позвал еще ко-
го-то.
Васети продолжал читать рубаи, и даже лучше, чем наедине с
Хайямом.
Хаким поднял голову и увидел светящиеся глаза, воистину ту-
рецкие красивейшие глаза бедных, тщедушных на вид людей. Они бы-
ли рады. Они благодарно взирали на Васети, подбодряли его.
А когда Васети передохнул, один молодой рыбак принялся чи-
тать сам -- бейты и рубаи, газели и касыды, Читал нараспев, с [Б-010],[Г-001],[К-006]
удовольствием, самозабвенно. И на конец устал. Тогда слово пе-
рехватил пожилой человек, седобородый и скуластый. Он читал вы-
разительно, обращаясь ко всем поочередно. Читал про любовь и ро-
зы, про вино и женщин, про битвы и разлуку...
-- А теперь ты, уважаемый господин, -- попросил он Васети.
Меймуни Васети провозгласил стихами тост за любовь. А потом
он показал, иллюстрируя рубаи, как меджнун разбил чашу о камень.
Это очень понравилось рыбакам.
-- Нашстояший мушшина! -- сказал рябой.
-- Повтори-ка снова, уважаемый господин, -- попросили его
друзья,
Васети повторил. Потом прочел про жизнь и про смерть, и про
то, что поэт не верит в рай, а желает рая здесь, на земле, на
зеленой лужайке вместе с сереброгрудой...
Это привело рыбаков в восторг. Они просили, требовали еще,
умоляли еще!..
Васети, кажется, исчерпал рубаи. Он указал на Хайяма :
-- Просите его.
Омар Хайям глухо, негромко полупропел рубаи о неверности кра-
савиц. Однако меджнуна из рубаи успокаивало одно: он сам неве-
рен красавицам... Потом прочитал несколько рубаи о гончаре и
жестоком боге, который разбивает свои творения, подобно непри-
годным кувшинам. А потом еще о тайнах мироздания, которые отга-
дывай -- не отгадаешь. И еще о том, что не верит в кредит и тре-
бует от бога наличными здесь, на земле. И наконец, о том, что не
желает славы, что она для истинного меджнуна, влюбленного в
жизнь и красавиц, подобна барабанному бою над ухом..,
-- Все! -- сказал он и резко поднялся с места.
На него восхищенно смотрели рыбаки, и потрескавшиеся рыбац-
кие губы шептали слова благодарности.
-- Кто ты? спросил его рябой.
-- Случайный гость, -- ответил Омар Хайям. И, не говоря
больше ни слова, заспешил назад, к мосту.
А за ним Васети.
14
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
О ТОМ, КАК ОМАР ХАЙЯМ
ПОБЫВАЛ ВО ДВОРЦЕ В ЧАС
ДОСУГА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА
Его величество хлопнул в ладоши. Довольно громко. Чтобы услы-
шали его музыканты. Барабан и рубаб мигом умолкли. А ней продол- [Р-007],[Н-002]
жал звучать еще некоторое время. И тоже умолк. Танцовщицы засты-
ли.
Малик-шах дал понять, что хочет говорить. Он откинулся на ни-
зеньком кресле и обратился к главному визирю, который сидел от
него по правую руку.
-- Я задам один вопрос уважаемому хакиму...
Его превосходительство Низам ал-Мулк подал знак стольничему,
и тот повелел удалиться танцовщицам в соседнюю комнату. А музы-
канты остались на своих местах.
В зале было светло: горели все светильники -- такие высокие,
медные, начищенные мелом и особым горным песком, который мельче
мела, если его растереть в порошок.
Омар эбнэ Ибрахим, казалось, не обратил внимания на музыку,
которая умолкла, и на исчезнувших танцовщиц. По видимому, он ду-
мал о чем-то своем. А иначе как мог он вдруг оглохнуть или ос-
лепнуть? Он держал в руке прекрасный фиал, украшенный бирюзой, и [Ф-006]
все время смотрел куда то вдаль: не на танцовщиц, которые гибче
лозы, не на музыкантов, чье искусство не знает себе равного от
Хорасана до области Багдада. А в даль. Беспредельную. [Х-012]
Когда его величество изволил сказать: "Я задам один вопрос",
-- Омара точно разбудили от сна. Он обратил к его величеству
свое лицо и слегка наклонился вперед, показывая тем самым, что
он весь слух, весь внимание.
Главный визирь, сидевший по правую руку, тоже склонился в
сторону его величества. И он услышал то, что услышал...
-- Нельзя ли было бы узнать, -- сказал его величество, не
спуская глаз с ученого, -- о чем думает в эти минуты господин
Омар Хайям? Я понимаю моего главного визиря, который равнодушен
и к музыке, и к танцам, ибо он слишком правоверен. Ну а что ка-
сается уважаемого хакима, тут я немножко озадачен...
Ученый и рта не успел открыть, как его властно остановил сул-
тан.
-- Не торопись с ответом, -- сказал он. -- Я знаю, что ты
сейчас далеко отсюда в своих мыслях, Я вижу то, что вижу. Я не
сидел бы на этом троне, если бы не разбирался в вещах сравни-
тельно несложных. Я полагаю, что тебе не стоит отпираться, если
все видно и понятно даже постороннему наблюдателю.
Омар Хайям посмотрел на визиря, словно бы ища у него поддер-
жки. И снова встретился со взглядом его величества. "Неужели ты
должен придумывать свой ответ?" -- как бы вопрошал султан.
Омар эбнэ Ибрахим сказал:
-- У меня нет мыслей, которые мог бы утаить от твоего вели-
чества. Сердце мое открыто для тебя, как бывает открыта дверь
богобоязненного человека, поджидающего добрых гостей. Я действи-
тельно был далеко отсюда. Я был далеко именно потому, что нахо-
дился очень близко.
Левая бровь султана вопросительно приподнялась:
-- Как это понимать, уважаемый Омар? -- Его величество повер-
нулся к своему визирю. -- Разве "далеко" и "близко" понятия сов-
местимые?
Низам ал-Мулк ничего не сказал, ибо вопрос не был прямо обра-
щен к нему.
-- Я скажу, -- ответил Омар Хайям. -- Сидя на этом месте,
слушая музыку и любуясь танцами, то есть всем своим естеством
пребывая в этом зале, возле твоего величества, я думал -- при-
чем невольно -- совсем о другом. И это другое я бы определил
словом "далеко".
-- Мне нравится ход твоего рассуждения, -- сказал султан. И
главный визирь кивнул. -- Но надо ли понимать твои слова в том
смысле, что тебе скучно здесь?
-- Отнюдь, -- сказал Омар Хайям,
-- В таком случае поясни свою мысль
-- Твое величество, я это сделаю весьма охотно. И если выра-
зить ее в двух словах, то вместил бы в два противоположных поня-
тия: "жизнь и смерть".
Его величество удивился.
-- Как, ты думаешь за столом о смерти? -- сказал он.
Омар Хайям опустил голову в знак согласия.
-- Так, -- продолжал его величество, все больше любопытствуя.
-- Что же напоминает тебе о смерти? Неужели здесь, в этом зале,
есть предмет, который навевает столь мрачную мысль? Укажи на не-
го -- и я распоряжусь убрать его!
-- Бесполезно, -- проговорил ученый.
-- Что бесполезно?
-- Убирать этот предмет,
-- Почему ?
-- Это невозможно...
Его величество подбоченился. Прошелся внимательным взглядом
по стенам, потолку, полу, окнам с причудливыми решетками и две-
рям, которые инкрустированы костью и красной медью.
-- Я не вижу ничего невозможного...
Одно слово Омара эбнэ Ибрахима, и, казалось, любая вещь выле-
тела бы отсюда в мгновение ока.
-- Его величество ждет, -- напомнил ученому главный визирь.
-- Это невозможно по одной причине, -- сказал Омар Хайям. --
Предмет, который сию минуту навевает мысль о смерти, -- это
жизнь.
-- Как?! -- воскликнул удивленный султан.
-- Жизнь, -- повторил Омар.
-- Эта жизнь? -- Его величество широким жестом обвел рукою
зал.
-- В данном случае эта, А в общем, любая жизнь в любой ее
форме.
Султан скрестил руки на груди. На кончике языка его вертелся
один вопрос. Его величество только соображал, кому его задать:
ученому или визирю? И остановил свой выбор на последнем:
-- Как это понимать?
Главный визирь сказал, что, как утверждают ученые, еще Пла-
тон доказывал, что жить -- это умирать. То есть смерть есть
следствие жизни. Не будь жизни, не было бы и смерти.
-- Это ясно, -- вздохнул султан, которого вдруг заставили ду-
мать о смерти в этот прекрасный вечер, Стало быть, уважаемый
Омар, наблюдая жизнь в любой ее форме, невольно думает о конце
ее. Иначе говоря, о смерти. Это объяснение верно? -- спросил
султан ученого.
-- Совершенно. -- сказал Омар.
Его величество отпил глоток вина.
-- Значит, -- как бы размышляя, сказал султан, наша сегодняш-
няя беседа, наша скромная трапеза, музыка и танцы наводят на
мысль о смерти? Чьей же? -- И он глянул на ученого исподлобья.
Эдак недоверчиво, эдак подчеркнуто вопросительно...
Омар ответил:
-- Речь идет о некой субстанции, которая может выразить и
жизнь и смерть. Как если бы из одной вытекала другая.
Его величество признался:
-- Слишком тонкая философия. Нельзя ли ее высказать примени-
тельно к этому? -- И его величество указал рукою на стол, на
пол, на потолок, на музыкантов.
Молодой ученый кивнул. И начал с того, что поставленный в та-
кой форме вопрос скорее приведет к поэзии, нежели к философии.
-- И это хорошо! -- обрадовался султан.
-- Это сильно затруднит дело, -- сказал ученый.
-- Почему же?
-- Очень просто, твое величество. Философия отвечает на слож-
ный вопрос умозрительным заключением. Философия без труда прими-
ряет эти два понятия -- жизнь и смерть, между тем, как поэзия
никогда не приемлет смерти. А почему? Я отвечу: потому что это
слишком жестоко, а все, что жестоко, не может быть принято,
одобрено поэзией в любой форме. Поэзия есть течение мыслей, рож-
денных в сердце. А сердце никогда не примирится со смертью.
Его величество взял в руки фиал и смочил в нем ту бы. Разго- [Ф-006]
вор, но его мнению, принял слишком отвлеченный характер. Его
вопрос -- первоначальный -- предполагал более конкретный ответ.
Удовлетворительный ответ пока. не получен, а его величество рас-
считывал именно на него.
-- Любуясь танцовщицами, -- пояснил ученый, -- и вслушиваясь
в гармонию звуков, я невольно думаю о смерти...
-- Почему? -- перебил его султан.
-- Не знаю. Может быть, потому, что хотелось бы вечно наслаж-
даться жизнью.
Султан расхохотался.
-- И телом?..
-- Да, и телом.
-- Прекрасно! -- Его величество указал на фиал, стоящий пе- [Ф-006]
ред Омаром, и на фиал, стоящий перед визирем.-- Выпьем за чудес- [Ф-006]
ную плоть!
-- В наши годы? -- прошептал визирь.
Султан расхохотался пуще прежнего.
-- А почему бы и нет?! Разве любовь -- удел только молодых?
А? Почему мы должны целиком уступить ее господину Хайяму? Только
потому, что он моложе? А? Нет, я не уступлю! А ты?
Главный визирь угрюмо молчал.
Ученый сказал:
-- У тебя, твое величество, всегда хорошо. Хорошо для сердца
и ума, для глаз и ушей. Здесь, под твоим добрым взглядом, вырас-
таешь на целую голову. И когда я думал о смерти, я хотел ска-
зать, что невозможно представить себе расставания со всем этим.
Причем расставания навеки. И знать, что больше этой красоты не
увидишь никогда...
-- Никогда, -- как эхо повторил его величество. И вдруг заг-
рустил. Он поставил на место фиал. И погрузился в долгое раз- [Ф-006]
