-- Моя голова и все существо мое заполнены мыслями об обсер-
ватории. Только о ней!
Ученый посмотрел на луну. Она была очень яркая, как эта суф-
ра на холодном каменном полу. Она плыла меж прозрачных облаков,
и вместе с ней плыли все светила великого Зодиака, недосягаемо-
го для взоров и ума человека.
Тогда визирь прочитал на память еще рубаи. В четырех стихах,
срифмованных строка к строке, восславлялась женщина, ее любовь,
красота плоти ее, И снова сощурил глаз визирь, будто пытался
уличить своего гостя в чем-то недозволенном.
-- Чьи это слова? -- спросил визирь, имея в виду стихи.
-- Возможно, и мои, -- уклончиво ответил Омар. -- Однако я
приехал в этот прекрасный город не стихи писать, но заниматься
астрономией. -- Он воодушевился: -- В наше время над всем духов-
ным господствуют математика и философия. Только они способны
возвеличить душу и ум человеческий!
Визирь не стал горячить ученого обостренным спором. Но заме-
тил, отхлебнув шербета:
-- А поэзия?
-- У поэзии свое место. Несравненный Фирдоуси это доказал
всей своей прекрасной жизнью. Однако мой учитель Ибн Сина отда-
вал предпочтение философии и медицине, то есть наукам, которые
есть следствие большой работы ума, нежели души. Ибн Сина -- об-
разец для меня до конца дней моих!
Тут луна выглянула из за причудливой алебастровой решетки,
которой сверху была украшена терраса, и в полную силу осветила
лицо хакима: оно было вдохновенно, и великая горячность души его
отображалась в глазах. Визирь сказал себе, что не ошибся, приг-
лашая Омара эбнэ Ибрахима по прозвищу Хайям в столицу Исфахан.
Если молодому человеку суждено совершить в своей жизни нечто, то
он совершит это именно здесь, в Исфахане. Разве в нынешнее вре-
мя могут дать ему средства, необходимые для строительства обсер-
ватории, даже такие города, как Бухара или Самарканд, не говоря
уже о родном Хайяму Нишапуре?..
-- Омар, я не знаю, продолжаешь ли ты писать рубаи, -- ска-
зал визирь. -- Я не хочу вникать в это. Ты полон сил, а я уже на
грани старости и могу оценить то, что звездой горело во мне и
теперь уже затухает... Увы, увы, это так -- затухает...
Визирь велел нубийцу принести уксуса, а заодно зажаренных
цыплячьих грудок. Холодных. Пусть на столе полежат эти поджарен-
ные румяные грудки, может быть, и приглянутся...
Раб исполнил это...
Хаким тут же взял одну из хрустящих грудок. Он ел, но чув-
ствовалось, что ел он, совсем не думая о еде, и не от голода, а
как-то не отдавая себе отчета. Его занимало нечто более важное.
-- О великий, я прибыл сюда в надежде сделать кое-что по час-
ти астрономии и математики, а также философии, -- говорил Омар.
-- Я хочу, чтобы ты, чья поддержка расширяет мою грудь и при-
дает силу моей душе, заверил его величество, что ни один динар [Д-010]
не пойдет на поэзию, но будет служить единой цели: науке, и
только науке!
-- Похвально, -- с улыбкой сказал визирь и, поискав глазами
фиал с шербетом, взял его и с удовольствием освежил свое сердце. [Ф-006]
-- Но тот, в ком есть высокое призвание поэзии, уже болен.
Больше того: он одержим!
Омар запротестовал. Особенно горячо. Может быть, потому, что-
бы до ушей его величества не дошли рассуждения о поэзии, о ее
превосходстве над наукой или даже равенстве с наукой. Ибо его
величество Малик шах при всем своем уважении к газелям и касы- [Г-001]
дам, рассчитывает иметь собственную обсерваторию, собственных
ученых при дворе, с тем чтобы астрология, так необходимая для
благополучного управления делами, опиралась на прекраснейшую,
современную во всех отношениях обсерваторию. Вот на что предназ-
начал он динары и дирхемы. [Г-010]
Омар говорил, и слова его, сказанные негромко, достигали ушей
визиря, и слушал тот хакима без всякого напряжения...
-- Твое превосходительство, есть своего рода поэзия и в мате-
матике, скажем, алгебре и алмукабале. В чистой геометрии тоже. [А-004]
Архимед и Евклид оставили нам прекрасные образцы этой математи-
ческой поэзии.
Визирь попробовал миндаля в уксусе. Он с любопытством разгля-
дывал своего собеседника, который был моложе его чуть ли не на
тридцать лет... Много ума... Уйма энергии... Вера в науку... Не
такие ли одержимые творят чудеса на поле брани, в делах государ-
ственных, в науке и поэзии?.. Он полюбил этого Омара по прозви-
щу Хайям еще при встрече с ним в городе Самарканде и переманил
ко двору его величества Малик шаха. Здесь, в Исфахане, главный
визирь убеждается в том, что выбор его не был ошибочным.
Омар продолжал:
-- Я хочу решить этот постулат. Его нужно и можно доказать.
-- Да? -- удивился визирь.
-- Да, да! -- воскликнул воодушевленный вниманием визиря Омар
Хайям. -- Я думал обо всем этом еще там, в Нишапуре. Потом в Бу-
харе. Потом в Самарканде. Я разговаривал с великими учеными. Я
читал трактаты математиков и философов. Я видел во сне только
параллельные линии. Я думаю сейчас, что они не столь уж просты,
как кажутся на первый взгляд, и что решение задачи о парал-
лельных линиях обещает нечто большее, чем решение просто одной
задачи!
-- Похвально, -- заметил визирь, -- похвально. что столь нео-
бычные вещи тревожат твой ум. Но я вижу, что ты почти не ешь и
мало пьешь. Разве такое поведение гостя не огорчит хозяина, кто
бы он ни был: султан, туранский хакан, ученый или владеющий [Т-006],[Х-002]
краюхой хлеба дервиш? Учти: это вино только ради тебя. Это нару-
шение моего правила...
Визирь поднял фиал так, чтобы полный диск луны оказался над [Ф-006]
ним, словно выходящий из него. Его светлость сказал, не спуская
глаз с фиала и с лунного диска : [Ф-006]
-- Что бы хотел его величество?.. Чего он ждет от тебя и от
твоих помощников?.. Определения и уточнения положения светил на
небесной сфере? Да, конечно. Уточнения круговращения Земли, о
котором, кажется, говорил ученый Бируни? Да, конечно. Определе-
ния погоды наперед по расположению светил? Да, конечно. Более
точных астрологических гороскопов? Именно! Главным образом это-
го... Что ты скажешь? Тебе не кажется, что придворный астролог
немного отстранился от своих прямых обязанностей? Я бы не желал,
чтобы такое замечание исходило от его величества...
Говоря это, главный визирь выпил фиал до дна и вытер салфет- [Ф-006]
кой губы, бороду и усы.
Хаким молчал. Он оперся руками о колени поджатых ног и не то-
ропился с ответом. Более того, он пытался получше уяснить себе
смысл всех слов, которые были сказаны визирем.
А луна между тем уплывала все вправо, все вправо. Она то
скрывалась за алебастровой решеткой, то появлялась вновь, и тог-
да становилось светло, как от ста бедуинских костров, разложен-
ных в пустыне.
Омар эбнэ Ибрахим долго думал, прежде чем ответить его свет-
лости. Он вообразил себе, что рядом с ним сидят его молодые
друзья -- математики и астрономы Абдрахман Хазини, Абу-л-Аббас
Лоукари, Абу-Хатам Музаффари Исфизари, Меймуни Васети. И против-
ника своего дней ранней молодости в Нишапуре и дней нынешних --
Газали тоже вообразил сидящим напротив себя, рядом с его свет-
лостью. Что бы сказали они, если бы узнали об ответе Омара, ко-
торый услышит сейчас главный визирь?
-- Если бы я был счастливым Аладдином из одной арабской сказ-
ки, -- сказал тихо Омар, -- и если бы сумел добыть еще столько
динаров, сколько надо обсерватории, я бы ответил так: я займусь [Д-010]
более важным делом, чем астрология...
-- Чем же, Омар?
-- Истинной наукой.
Хайям был освещен луной до возможного предела, и главный ви-
зирь не только хорошо слышал слова ученого, но и прекрасно ви-
дел выражение его глаз. А глаза, как говорят мудрецы, душа чело-
века. Главный визирь сказал очень твердо:
-- Я этих слов не слышал от главного астролога его величес-
тва...
9
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
О МОЛОДОМ СТИХОТВОРЦЕ
ИЗ БАЛХА И О ТОМ,
ЧТО УСЛЫШАЛ ОН ИЗ УСТ
ОМАРА ХАЙЯМА
Хаким обедал в своей комнате, которая при обсерватории, слу-
житель по имени Али, очень умный, не хотел тревожить хакима. Но
молодой человек, назвавшийся поэтом из города Балха, настаивал
на немедленной встрече. Он сказал, что для этого проделал путь в
сотни фарсангов и не сойдет с места, пока не увидит великого [Ф-003]
поэта.
Али спросил его, чтобы не было недоразумения, о каком вели-
ком поэте идет речь. Ибо в обсерватории, насколько ему известно,
имеются великие ученые мужи, а вот о великом поэте он не слыхи-
вал. Неизвестно, говорил ли Али это искренне или чтобы отвадить
молодого человека из Балха от обсерватории, где должно быть ти-
хо, где должно быть покойно, чтобы зрела ученая мысль в полную
силу.
Молодой человек был весьма настойчив. Его загорелое лицо сви-
детельствовало о том, что долгое время провел он под палящими
лучами солнца. И, наверное, не врал, что из далекого Балха, что
шел с караваном, что повидал свет и изведал лихо. И что песок
был у него на зубах и пыль застилала глаза. И что часто днем де-
лалось темно, как ночью. И дышать становилось трудно, потому что
песок хлестко бьет по щекам, по рукам, по всему живому на этом
пути. В такие часы верблюды, обученные умелыми погонщиками, ло-
жатся на песок, а люди прилипают к их бокам. И тогда верблюды и
люди одно целое. И это есть спасение от беды.
Молодой человек показывал руки, которые обожжены, на которых
словно бы следы уколов и укусов. И следы ожогов. На самом деле
не уколы и не укусы, а от горячего воздуха, песка и мелких кам-
ней. А когда кончается буря, будто наступает рассвет: черная пе-
лена медленно опускается на землю, сквозь нее все явственнее
проглядывает солнце, и наконец оно снова начинает жечь все жи-
вое, и вскоре земля как раскаленная сковородка.
-- Надо все это испытать самому, чтобы лучше понять, что есть
жизнь и что есть смерть, -- говорил молодой человек. -- Я пер-
вый раз отправился в такое далекое путешествие. И то с отцом,
который не хотел брать меня с собою, говоря: "Зачем тебе подвер-
гать себя опасности? Поживи в городе, пока не окрепнешь вполне и
не сделаешься подлинным мужем". А мне хотелось! Мне не терпе-
лось увидеть великого поэта, послушать его стихи.
Али спросил:
-- И ты проделал такой путь только ради этого?
-- Да! -- пылко ответил молодой человек.
-- Чтобы выслушать два три стишка?
-- Нет. Чтобы поговорить с его превосходительством Омаром Ха-
йямом.
Али мрачно поправил:
-- Здесь нет его превосходительства. Здесь работает хаким,
который выше его превосходительства. Ты меня понял ?
-- Пусть будет по твоему. Однако я должен видеть его!
Этот молодой человек из далекого Балха был настойчив свыше
всякой меры. В его глазах, воспаленных на солнце и ветру, изъе-
денных пылью пустыни, обрамленных выцветшими ресницами, горел
неукротимый огонь, И Али понял, что отделаться от него невозмож-
но. Этот из тех, о ком говорят: "Выгони в дверь -- влезет в ок-
но". Несмотря на длительное путешествие, молодой человек был
одет чисто, даже можно сказать, изысканно. Его каба свиде- [К-002]
тельствовала о достатке, а чувяки были расшиты серебром.
-- Твой отец погонщик? -- недоверчиво спросил Али.
-- Погонщик двадцати верблюдов, -- ответил молодой человек
гордо. -- Мой отец не очень беден и не очень богат. Все, что
имеет, отдает своим детям.
-- А много вас?
-- Четверо, -- последовал ответ. -- И все четверо -- мужчины.
Али почему то обрадовался:
-- О, храни вас аллах! Твой отец будет счастлив, если все его [А-017]
сыновья столь же настойчивы, как ты!
