ибо был надимом его величества. Он слышал от его величества [Н-001]
больше других и часто взирал на окружающее глазами его величес-
тва. И что же он видел и что понимал?
Все сложно, противоречиво и порою непонятно в этом дворце. Ибо
так же сложно, противоречиво и порою неясно вовне его, на бес-
крайних просторах государства от Средиземного моря до Ганга, от
Глевешелана до океана на юге. Возьмем главное, что есть на этом
свете, главное, на чем зиждется основа основ этого государства,
-- величайшую из религий -- ислам. Как это ни горько, но прихо-
дится согласиться с теми, которые утверждают, что он раскололся,
словно орех. Разве сунниты и шииты не есть единоутробные дети
матери-ислама? Да, разумеется. Великий муфтий точно определяет
время зарождения ислама, границы его роста и -- увы! -- раскола.
Великий муфтий не верит в магию слова. Раскол содержит в себе
семена катастрофы. Но катастрофа не от самого слова как таково-
го, а от самого факта. Зачем ходить далеко? Разве с просторов
северного прибрежья не докатывается до стен Исфахана возмути-
тельная и воинствующая ересь шиитов, которые тоже расколоты, по-
добно ореху, на многие части?
Да и так ли монолитно само население дворца, как это может
показаться непосвященному со стороны? Главный визирь Низам ал
Мулк крепко держит бразды правления государства в руках своих.
Он предан исламу, он правоверен до мозга костей и ненавидит вся-
ческую ересь. И он говорит: "Ересь в исламе есть начало ереси в
государстве, которая подтачивает стены дворцовые..." Он говорит
так, ибо он мудр, и он живет в вере своей, подобно шелковичному
червю в коконе. Но червь этот воистину велик умом и духом, и жи-
лище его прекрасно и величественно, ибо оно есть постамент неру-
шимой веры его...
Великий муфтий, когда перед ним открыли двери обсерватории,
оглянулся, чтобы посмотреть на мир, который за спиною будто про-
щался с ним. Ему казалось, что входит он в иной мир, и хотелось
ему убедиться, что позади него земля и солнце, созданные алла-
хом от века, и пребывают они в замыслах создателя в своей перво-
бытной чистоте. Поэтому невольно обострялась мысль о скверне,
которая здесь, за порогом, за этими дверьми. Но не знать, что
делается здесь, не увидеть все собственными глазами было бы тру-
состью, которая не дозволяется истинной верой.
Здесь, на пороге обсерватории, невольно спрашиваешь себя: "А
что есть это странное кирпичное здание, в чем сила его и как со-
поставить его с великой мечетью и великим дворцом его величес-
тва? Что общего меж ними и в чем разница, которая непременно
должна быть, ибо каждая вещь имеет свою природу и свое назначе-
ние?"
Великий дом аллаха не нуждается ни в каких объяснениях, сущ- [А-017]
ность его светла и ясна. Пока живет душа человека, пока обитает
она в потустороннем мире, будет жить и здравствовать великий дом
аллаха. Ибо в нем сила и красота человека от сотворения Адама, [А-017]
от скрижалей Моисеевых и великого воинства Мухаммеда.
А дворец?.. Разве не есть он средоточие не только высшей
власти, но и высшего лицемерия? Разве визири преданы его вели-
честву так, как они громогласно говорят об этом, как изъявляют
свою верноподданность и покорность? И нет ли среди них носите-
лей ереси и духа непокорности, который дует с туранских степей? [Т-006]
Если в народе через каждое сердце, бьющееся в нем, проходит тре-
щина, то почему бы этой трещине не быть и во дворце? Разве дво-
рец так уж прочно отгорожен от всего того, что происходит за его
стенами? Нет ли тут связующих нитей? Есть, есть! -- утверждает
великий муфтий. И не могут не быть! Хотя и сказано в великой
Книге: "Он избрал вас и не устроил для вас в религии никакой тя-
готы..." Хотя и сказано в Книге: "Держитесь за аллаха! Он ваш
покровитель. И прекрасен покровитель, и прекрасен помощник!"
Неужели же жизнь сильнее Книги?
Великий муфтий при этой мысли испуганно озирается, ибо в нем
добрый испуг, испуг доброго мусульманина, который в чем то хи-
тер, но в чем-то истинный мусульманин -- послушатель воли алла-
ха. Однако у него есть голова, и он обязан смотреть глазами
своими и думать своим умом. А иначе беда!..
Взглянув на круглое кирпичное здание, великий муфтий говорит
себе: "Да, трещина проходит через многие сердца и во дворце. Это
истина непреложная. Что это так -- немало тому доказательств...
Вот хотя бы недавний разговор с главным визирем..."
Его превосходительство спросил:
"Так ли чисто стадо, как это кажется?"
Говоря "стадо", он имел в виду стадо аллаха, которому несть
числа и которое под дланью его величества,
"Стадо едино, -- уклончиво ответил великий муфтий. -- А ина-
че оно называлось бы другим именем. Само имя его свиде-
тельствует о единстве его".
Его превосходительство Низам ал-Мулк видит дальше и слышит
громче, чем это может показаться наивному.
"Нет силы сильнее аллаха, нет длани сильнее его длани, а мы
-- пыль на его стопах. -- Так сказал главный визирь. Был час
дневного отдыха, и он пил вместе с великим муфтием холодную во-
ду. -- И стадо свое бережет аллах. Это есть истина истин... Но [А-017]
так ли едино это стадо и не нужен ли за ним глаз да глаз?"
Великий муфтий не стал кривить душой. Он знал чистоту помыс-
лов главного визиря, жизнь которого была в угоду аллаха. И ска- [А-017]
зал великий муфтий одно небольшое слово:
"Нужен".
Главный визирь отставил чашу с водою и спросил:
"Значит, стадо не едино?"
"Я этого не говорил..."
"Тогда зачем глаз?"
"О, твое превосходительство, разве это помешает? Сказано в
Книге: "А если они с тобой препираются, то скажи: "Аллах лучше [А-017]
знает то, что вы делаете!" Из этих слов ты можешь заключить, что
даже сам аллах допускал препирательства в стаде своем". [А-017]
Низам ал-Мулк погладил бороду в глубокой задумчивости и про-
говорил, как бы находясь наедине с самим собою:
"Не туда идет стадо, и бич пастуха заметно ослабел..."
"Это не так", возразил муфтий.
На что визирь ответил:
"Истинно так! Я предвижу многие сложности. И меня беспокоят
молодые люди, в головах которых ветер. Им нет дела до святых
слов и святой Книги, они преисполнены жажды власти, и дело у
них, к сожалению, идет вслед за словами".
"Что ты говоришь?!" воскликнул вдруг перепугавшийся муфтий.
"То, что слышал. И я говорю это обдуманно и только для тебя.
Его величество скоро все узнает. Он уже кое о чем осведомлен. Мы
укажем ему на болезнь, подскажем, какое существует от нее лекар-
ство. И тогда дело за ним".
Главный визирь был спокоен, но в словах его чувствовалась
тревога. Он продолжал, ибо хотелось ему, как видно, поделиться с
кем-нибудь из верных людей:
"Исмаилиты подымают голову. Под фальшивым словом о свободе
они готовят ниспровержение религии и власти. Есть меж ними и
вовсе горячие головы. Эти люди отпетые и жаждущие крови, наподо-
бие шакалов. Их пока мало, однако они опасны именно своим малым
количеством. Эта малая часть может увлечь за собою большую часть
народа. Наиболее действенную силу народа. И тогда положение мо-
жет создаться отчаянное. Недавно я повелел отрезать язык и уши
одному такому молодцу. Он гниет в темнице. Но жестами руки и те-
лодвижением своим он грозит всем нам и попирает имя аллаха". [А-017]
Так сказал главный визирь, и слова его до сих пор грозно зву-
чат в ушах великого муфтия. И он недоверчиво взирал на кирпичи,
которые были сложены полукругом, переходящим в полный круг. И
муфтий подумал о связи между словами визиря, миром, который за
спиною, и этим кирпичным зданием, где тоже мысли... Но какие это
мысли? И почему вдруг сейчас, у дверей, пришло странное озаре-
ние: а нет ли взаимосвязи между всеми этими домами -- дворцом,
мечетью, обсерваторией -- и теми самыми горячими головами, кото-
рые грозятся ниспровергнуть все сущее? А если есть, то какова
эта взаимосвязь? Должны ли все эти силы взаимодействовать гармо-
нично на благо державы или противоборствовать меж собою для то-
го, чтобы повергнуть в прах великое здание государства, освящен-
ное именем аллаха?.. [А-017]
Великий муфтий не мог ответить на это точно и безошибочно. В
эту самую минуту навстречу ему направлялся Омар Хайям со своими
друзьями. Они шли гурьбой, неторопливо, но и не медленно. Цели с
достоинством и радушием, ибо так положено доброму хозяину.
Хаким чему-то радовался. Это сразу подметил великий муфтий.
-- Твой приход -- великий подарок, -- сказал Омар Хайям. Он
почтительно склонил голову.
Великому муфтию почудилось, что полуоткрытые глаза хакима ис-
точают чуть приметное лукавство. Знатный гость не сразу перешаг-
нул через порог.
-- Спасибо, -- сказал он. -- Я надеюсь, что услышу от тебя
нечто такое, что усугубит мои познания о природе вещей, в чем я,
сказать по правде, не особенно силен.
Хаким кивнул. И широким жестом пригласил в помещение. В круг-
лое. Странное на вид.
12
ЭТА ГЛАВА ЯВЛЯЕТСЯ
ПРОДОЛЖЕНИЕМ ПРЕДЫДУЩЕЙ
Знатного гостя Омар Хайям провел на самый верх -- на плоскую
и круглую кровлю обсерватории. Муфтий и сопровождавшие его лица,
о которых трудно сказать что-либо определенное, кроме того, что
они все время молчали, прошлись по кругу, несмело посмотрели
вниз.
-- Высоко, -- заметил муфтий и отошел подальше от границы
круга. Он обратил сугубое внимание на изразцовый пол, который
гладок и на котором выложены радиальные линии, хорды и концен-
трические круги. А по краю круга пол градуирован при помощи из-
разцовых плит раз ной окраски: градусы красного цвета, минуты
желтого. А весь круг смолисто черный, такой блестящий и прочный.
"Дорогая штука", подумал муфтий.
Омар Хайям давал пояснения. А друзья его -- Исфизари, Васети,
Хазини и Лоукари -- вставляли словечки, когда Хайям устремлял в
их сторону вопросительный взгляд.
-- Этот круг, называемый азимутальным, разделен на триста
шестьдесят градусов, -- говорил хаким. Градусы и минуты отмече-
ны соответственно.
-- А секунды? -- спросил муфтий.
-- Они помечены особой краской, и, чтобы разглядеть их, надо
подойти к самому краю... А от твоих ног к большой окружности ле-
жит радиус, выполненный из благородного сплава. Это подвижной
радиус, и по нему легко отсчитать число градусов, минут и секунд.
-- Значит, радиус, -- проговорил муфтий.
-- По нему ориентирована горизонтальная ось вот этой астроля-
бии...
Омар Хайям подвел высокого гостя к центру круга, где на спе-
циально устроенной металлической перекладине на бронзовой цепи
была подвешена тонкой работы латунная астролябия.
-- Это немножко трудно, но мы можем определить любой нужный
нам угол в горизонтальной плоскости небесной сферы, -- объяснял
хаким. -- Причем надо учесть, что мы сию минуту стоим на исфа-
ханском меридиане и смотрим точно на юг. А за спиною у нас точ-
но север. Меридиан этот выложен голубыми плитами.
-- Вижу, вижу, -- сказал муфтий, выказывая внешнюю заинтере-
сованность всеми этими меридианами, горизонталями и астролябия-
ми. Говоря по правде, все это было не очень понятно, но любопыт-
но. Однако главное было впереди: к чему все это, что даст все
это в итоге? До поры до времени муфтий скрывал нетерпение, но и
слушать все эти ученые речи было ему довольно таки тягостно.
Сама по себе астролябия оказалась незаурядной вещью. Навер-
ное, тот, кто смастерил ее, был большой мастак. Разумеется, не
так то просто подобрать металл. Но еще труднее выковать из него
этот вертикальный диск, отшлифовать его, нанести градусы и мину-
ты, приделать алидаду, которая должна ходить по кругу, изобра-
жая из себя овеществленный диаметр. Эта алидада, будучи на прав-
