думье, уставившись взглядом в какую-то точку на суаре, вышитой
золотом руками хорасанских вышивальщиц. [Х-012]
В зале было тихо -- пролетит муха, и ту слышно. Султан обеи-
ми руками резко расправил усы и бороду, тряхнул головой, покры-
той тяжелыми прядями черных пречерных волос. И снова рассмеялся.
Звонко эдак. По-молодому. И глаза его сощурились при этом. И ли-
цо его просияло...
-- Что же из всего сказанного следует? -- обратился его вели-
чество к хакиму. -- А?
Омар Хайям сказал:
-- Из этого следует, твое величество, что надо пить, надо
наслаждаться жизнью и...
Султан весьма повеселел и хлопнул в ладоши. Изволил прика-
зать, чтобы танцевали, чтобы играла музыка, И сказал визирю:
-- Ты слышал?
Тот кивнул.
-- Нет, ты слышал? А ну ка повтори, господин Хайям.
Ученый в точности повторил свои слова.
-- Слышал? -- снова вопросил султан, обращаясь к своему визи-
рю. Затем ему захотелось узнать: есть ли ответ ученого -- ответ
философа или поэта? То есть приходят ли в полную гармонию меж
собою философия и поэзия ?
-- Наверняка, -- сказал Омар Хайям.
Султан спросил визиря:
-- Тебя этот ответ устраивает?
-- Пожалуй, ответил визирь.
-- Меня тоже, -- сказал султан. И опустошил фиал -- медленно, [Ф-006]
неторопливо, вкушая сладость вина.
И он увидел перед собою трех красавиц, тела которых были гиб-
ки, как лозы. Одна из них была нубийка, другая туранка, а третья [Т-006]
румийка. Их бедра и груди соперничали меж собою. Красавицы были
слишком земными, чтобы думать о смерти. И если бы груди их мог-
ли звенеть, как колокольчики, они при каждом движении бедер выз-
ванивали бы серебристыми голосами: "Жизнь! Жизнь! Жизнь!"
15
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
ОБ ОДНОМ ГОСТЕ ИЗ НИШАПУРА
Хаким Омар Хайям производил сложные геометрические вычисле-
ния, когда вошел привратник и доложил о прибытии некоего ремес-
ленника из Нишапура. Хаким терпеть не мог, когда прерывали его
работу. Это он запрещал строго настрого. Однако при слове "Ниша-
пур" хаким отложил в сторону книгу, которую держал на коленях,
-- это был старинный, тяжелый фолиант.
-- Из Нишапура, говоришь? -- осведомился хаким.
-- Да, господин. Он говорит, что привез письмо от мужа твоей
сестры имама Мухаммеда ал-Багдади. [И-004]
Омар Хайям живо поднялся со своего места и сказал слуге:
-- Веди его сюда.
И вскоре в комнату вошел человек небольшого роста, худощавый
и загорелый, возрастом лет пятидесяти. Судя по одежде, был он
среднего достатка.
Нишапурец остановился на пороге, словно бы не решаясь перес-
тупить его, низко поклонился и сказал:
-- Мир дому сему, в котором изволит проживать знаменитый и
многоуважаемый господин Омар эбнэ Ибрахим.
-- Добро пожаловать, -- сказал хаким. -- Кто ты и правда ли,
что ты из Нишапура?
-- Зовут меня Бижан эбнэ Хуррад, -- сказал нишапурец и сде-
лал шаг вперед. -- Я призываю аллаха ниспослать тебе здоровья на [А-017]
долгие и счастливые годы.
Хаким двинулся навстречу гостю.
-- Да, годы идут, -- продолжал гость, -- и они неумолимы: все
стареет и меняется под их воздействием. И они уродуют нас до
неузнаваемости. -- И повторил, приложив руку ко лбу: -- До неуз-
наваемости...
-- Воистину так, -- согласился хаким, напрягая свою память,
чтобы распознать, кто же этот пришелец.
Омар Хайям усадил гостя поудобнее, велел привратнику принес-
ти вина и холодной воды.
Бижан эбнэ Хуррад говорил:
-- Время делает человека совершенно иным. С одной стороны,
оно как бы наделяет его мудростью, а с другой нагоняет такую не-
мощь, которая делает почти из лишней эту самую мудрость. Не так
ли, Омар?
-- Уважаемый, -- ответствовал хаким, -- в твоих словах заклю-
чена большая правда. Однако в этом неумолимом воздействии време-
ни я вижу нечто благотворное. Оно заключается в том, что люди,
объединенные в одно сообщество, имеют в среде своей как все-
сильную юность, так и многоопытную старость. Это сочетание необ-
ходимо для жизни, для людей. Невозможно представить себе юность,
которая порхает, как бабочка, без зрелости, которая смотрит на
мир особенными глазами. Что юность без зрелости?
Гость кивнул. И почтительно спросил:
-- Если ты, уважаемый Омар, не смог узнать своего друга дет-
ства, то возможно ли расценить время иначе, как беспощадное?
-- Друга детства? -- удивился Омар Хайям.
Он внимательно пригляделся к гостю, вороша свою память, но
все еще пребывал в полном неведении: кто перед ним, когда они
виделись и где?
-- Бижан... Бижан, -- повторял хаким. И вдруг заключил гостя
в горячие объятия друга.
Не часто хаким обнимал людей, не часто давал волю своим чув-
ствам. Все, даже те, кто знал его близко, утверждали, что хаким
чуждается людей, что предпочитает одиночество, что не ищет собе-
седников, если к тому не вынуждает его важное дело...
-- Да, тот самый Бижан, -- сказал гость. -- Если припомнишь,
мы ходили в одно и то же медресе, позже -- к одному и тому же [М-008]
учителю. Это было в Нишапуре ни много, ни мало тридцать пять лет
назад.
Омар Хайям был рад этой встрече с другом детства. С давних
пор судьба безжалостно развела их: Омар -- в Исфахане, а Бижан
занимается тем, чем занимался отец хакима, -- ремеслом палаточ-
ника.
-- Я делаю палатки, -- рассказывал Бижан эбнэ Хуррад, -- я
шью их так, как учил твой отец, покойный Ибрахим. Их охотно по-
купают купцы из Балха и Бухары и даже из самого Самарканда.
Хаким слушал Бижана, а сам думал о тех далеких, но счастли-
вых годах, когда родной кров казался красивейшим дворцом в мире,
когда ячменная лепешка могла соперничать с лучшими яствами Индии
и Багдада. Хаким вспомнил смуглого мальчонку, с которым бегал по
садам и улочкам, с которым набирался ума разума у седовласого
имама. [И-004]
-- Послушай, -- говорит Бижан, -- я тебя тотчас же узнал.
Прямо с порога. Да, это ты, мальчик Омар, только немного пов-
зрослевший. Поверь мне: твои черты не слишком изменились. И я
тебя узнал бы даже в базарной сутолоке.
Омару Хайяму было вручено письмо от имама Мухаммеда ал-Багда- [И-004]
ди, его шурина. Мухаммед писал, что сестра его жива и здорова,
что оба они, Мухаммед с женою, соскучились по хакиму, слава ко-
торого докатилась и до Нишапура. Шурин выражал надежду, что в
свое время хаким вспомнит свою истинную родину и вернется к ней,
чтобы служить ей наукой и стихами. Мухаммед писал, что это
письмо передаст ему друг детства Бижан эбнэ Хуррад, тот самый
Бижан, который вместе с Омаром ходил в медресе. Бижан славный [М-008]
ремесленник, однако его притесняет местный правитель, и Мухам-
мед надеется, что Бижан, друг детства Омара Хайяма, найдет у
последнего хороший прием и защиту, ибо Омар близок к его вели-
честву и к визирям его величества...
Прочитав письмо, хаким угостил своего гостя обедом и только
за фруктами и разными сладостями начал расспрашивать о деле, ко-
торое привело друга детства в далекую столицу.
Бижан эбнэ Хуррад сообщил, что Мухаммед и его жена, сестра
Омара Хайяма, живут вполне сносно. Мухаммед посвящает много вре-
мени занятиям алмукабалой и геометрией. В этих науках он преус-
певает, и не исключено, что скоро ученый мир прочитает его сочи-
нения. Соседи, которых, наверное, помнит хаким, все, слава алла-
ху, живы, но сильно постарели. Жизнь течет в Нишапуре, как вез-
де: одних аллах дарует здоровьем, других призывает к себе. Моло- [А-017]
дое поколение сменяет старое. Этот закон, может быть, и хорош
для аллаха, но слишком уж суров. Непонятно, почему аллах одной [А-017]
рукой создает живых существ, а другой -- вынимает душу из них?
Нет ли тут несоответствия?
Омар Хайям поддержал старого друга, говоря:
-- Полнейшее несоответствие, дорогой Бижан! Если творение рук
твоих нравится тебе, не разрушай его. Если не нравится, если те-
бя грызет сомнение, не сотворяй его. Не правда ли?
-- Что верно, то верно, -- согласился Бижан. Но не пахнет ли
тут богохульством?
-- Почему же богохульством?
-- Очень просто: мы подвергаем сомнению его деяния.
Хаким промолчал.
-- Впрочем, -- продолжал старый друг, -- тебя обвиняют имен-
но в богохульстве.
Омар Хайям посмотрел на Бижана испытующе и мягко заметил, что
гость простодушен, что говорит он обо всем искренне, без задней
мысли. Но почел за благо перевести разговор на другую тему:
-- Скажи, дорогой Бижан, какая нужда заставила тебя проде-
лать столь длинный путь от Нишапура до Исфахана? Несомненно,
что-то важное. И чем могу помочь тебе?
Бижан эбнэ Хуррад выпил холодной воды, от вина отказался и
сказал:
-- В самом деле, не так-то легко идти с караваном от Нишапу-
ра до Исфахана. Но если ты сидишь на горячем гвозде? Если в бо-
ку у тебя заноза, не дающая тебе ни сна, ни покоя? То как же
тогда? Сидеть сложа руки? Хуже будет! Не обращать внимания, тер-
петь? Но это совершенно невозможно. Поверь мне, старый друг, я
тебя никогда бы не побеспокоил, если бы не важная причина. Вот
сюда дошло... И пришелец из Нишапура указал на свой кадык. Это
значило, что нечем уже дышать, что терпение лопается: куда же
выше кадыка?
Хакнм попивал вино мелкими мелкими глотками и думал о жизни,
которая уродует человека раньше времени. Какой же славный и неж-
ный был поэт Бижан в юные годы. А сейчас он худ и жилист, глаза
его плохо видят -- постоянно щурится Бижан, -- и пальцы его ста-
ли кривые от трудов, и голос охрип от времени. Омар Хайям гля-
дит прямо в глаза Бижана, он пытается угадать черты того, юного
Бижана. Но где же тот Бижан? Где та юность? Позвольте, тот ли
это Бижан?..
И почему то представляет себе речку, которая сверкает на сол-
нце искрами и всеми цветами радуги, которая вырывается на свет
божий и радует всех сущих на земле: радует, веселит и вдруг ис-
чезает где-то в песках, "уходит в небытие". Так существовала ли
речка? Было ли соцветье красок? Где все это? Куда девалось?
-- Слушай, -- говорит хаким своему другу, -- жизнь что речка.
Жизнь что светлячок. Жизнь что молния. Она сверкает, она взви-
вается к небу истовым огнецветом. А потом? А потом?
Старый, милый друг умилен. Он хватает руку хакима, Пытается
ее поцеловать. Омар Хайям противится этому. Зачем? Разве возмож-
но такое между друзьями? Разве в этом проявление дружбы?
Омар Хайям уже сочинил рубаи про жизнь и про речку, про свет-
лячка и про жизнь. Рубаи вертятся в голове. Надо только запи-
сать на бумаге. Где перо и самаркандская бумага? Только на хоро-
шей бумаге, только хорошими чернилами пишутся добрые и необыч-
ные слова.
Омар Хайям наполняет чашу вином. Лучшим вином, которое есть у
него. Однако этот Бижан, кажется, слишком правоверный, правовер-
нее самого муфтия... Этот Бижан предпочитает воду или, в край-
нем случае, шербет. Этот Бижан не желает терять лицо перед вели- [Ш-007]
ким поэтом. Он не говорит об этом. Но он дает понять хакиму Ома-
ру Хайяму.
Хозяин поначалу не очень разумеет гостя. О чем речь? О том,
чтобы не пить вина? Но разве это предмет спора? Кто сравнивает
воду с вином? Кто смеет поставить рядом эти две жидкости, хотя и
та и эта одинаково жизнетворны ?
-- Омар, тебя называют большим вольнодумцем, -- говорит Би-
жан. -- Об этом свидетельствуют и твои стихи.
Омар Хайям недоумевает:
-- При чем здесь стихи?
-- Их читают так, словно пьют воду из чистого колодца. Осо-
бенно молодые.
-- Не знаю! Ничего об этом не ведаю...
Бижан эбнэ Хуррад почувствовал, что разговор о стихах не
очень приятен Омару Хайяму. И он поступает совершенно верно, пе-
рейдя к своей просьбе, ради которой он и прибыл сюда, в Исфахан.
