ПАРАЛЛЕЛЬНЫМИ
Омар Хайям вошел в обсерваторию улыбающийся, довольный прек-
расной утренней погодой и видом своих друзей. Впрочем, Меймуни
Васети -- широкоплечий, полнеющий, с изрядной лысиной и карегла-
зый -- выглядел бледным и усталым. И это понятно: он провел ночь
там, наверху, тщательно обследуя небо и занося каждое новое яв-
ление в особую книгу, которая называлась "Суточные изменения не-
бесной сферы".
-- Поздравьте меня, -- весело проговорил Омар Хайям и сбро-
сил кабу. [К-002]
Исфизари -- высокий и худой, горбоносый шатен знал об удач-
ной покупке господина Хайяма. Он слегка склонил голову и поже-
лал успеха заядлому холостяку.
Омар Хайям немного обиделся.
-- Почему "заядлому"?
-- Тот, кто не женился в сорок четыре, не женится и в шес-
тьдесят.
-- Это почему же? Ты знаешь, Абу Хатам. что я люблю определе-
ния точные, доводы ясные. Почему это я, по твоему, заядлый хо-
лостяк?
Исфизари обратился к своим друзьям, Он сказал:
-- Если я не прав, пусть рассудят они.
-- Пусть! -- согласился Омар Хайям.
Меймуни Васети всю ночь наблюдал движения светил. Его взгляд
переходил от одного созвездия к другому. А в созвездии Близне-
цов он обратил внимание на некое свечение, которого не было
прежде и которое никем не описывалось. В это утро ум его был
поглощен более серьезными делами, нежели проблема холостяцкой
жизни господина Хайяма. Он сказал, что никто не может сказать,
когда мужчина влезет в хомут семейной жизни. А посему сегодня
"заядлый" холостяк, а завтра "заядлый" семьянин. Не так ли?
-- Господа, -- сказал Исфизари, -- наш уважаемый Хайям при-
вел в дом прекрасную румийку с Кипра. Точнее, с невольничьего
рынка. Но предупреждаю: она всего-навсего служанка в его доме.
-- И ухмыльнулся.
-- Слышите? -- сказал Омар Хайям. -- Это сущая правда: имен-
но служанка! И просьба не путать с госпожою дома, как называли
жену в стародавние времена. И тем не менее я действительно в хо-
рошем настроении, что, как вам известно, бывает со мною нечасто.
Вы спросите меня: почему же у меня такое хорошее настроение? Не
правда ли?
-- Правда, -- подтвердил Лоукари. -- Нам небезынтересно знать
по возможности больше о своем товарище и наставнике.
Лоукари был малоразговорчивым, сухощавым человеком, настоя-
щим ученым и с виду, и по сути. Провести ночь под звездным не-
бом, наблюдая за светилами, что может быть лучше? Пожалуй, ниче-
го, если не считать библиотеки, где время проходит еще быстрее
за чтением книг. Книги и небесная сфера -- вот две любимые сти-
хии Абу-л-Аббаса Лоукари, которому совсем недавно исполнилось
сорок три года.
-- Ну что ж, -- сказал Хайям, -- не скрою причину своей ра-
дости. -- Он прошелся неторопливым взглядом по лицам своих дру-
зей. -- Я знаю, что вы только что подумали обо мне и какое при
этом слово произнесли про себя. Я знаю это слово, если даже нач-
нете отпираться. -- Хайям прищурил глаза, подбоченился, слегка
согнувшись в пояснице. -- Вы сказали про себя: "женщина". Вы
сказали: женщина -- причина его радости. -- И замолчал, словно
ожидая, что его начнут упрашивать продолжать рассказ.
Но все почтительно молчали. Эти воспитанные люди не торопили
собеседника, не выказывали своего нетерпения. Они умели ждать...
Хайям махнул рукой. И сказал:
-- Женщина -- сама собою. Она всегда приносит радость, осо-
бенно если ты купил ее по дорогой цене, особенно если вызвал в
ком-нибудь зависть и ревность. Но я сейчас не о женщинах. Я всю
ночь думал о линиях -- самых различных и больше всего о парал-
лельных. Да, да!
-- Может быть, мы сядем? -- сказал Васети.
В самом деле, почему бы не сесть и не поговорить по душам? А
то получается как то на ходу...
-- В таком случае я не скоро отпущу вас от себя, -- серьезно
сказал Хайям. -- Да, да! Потому что эти самые параллельные ли-
нии, которые вот уже полтора десятка лет не выходят у меня из
головы, славные линии. Но в довершение ко всему это линии таин-
ственные. Однако я это скорее добавляю для себя, чем для вас.
Ибо вы не хуже меня осведомлены об этом. Вот эти самые линии
причина особой радости. Клянусь аллахом! [А-017]
Ученые сели на ковер. А Меймуни Васети облокотился о не-
большую горку жестких подушечек: ночная усталость сказывалась.
-- Начнем с самого простого, -- сказал Хайям, -- с пятого
постулата его величества Евклида...
Он замолчал. И все молчали. Ожидая, что Хайям продолжит свою
фразу, завершит свою мысль... А он спросил :
-- Кто помнит пятый постулат?
Попробовал было припомнить Васети, но где то на середине
осекся. Лоукари тоже запутался в начальной фразе. Хазини сказал
Хайяму:
-- Зачем ты нас испытываешь? Тебе ничего не стоит прочитать
наизусть.
Действительно, память у Омара Хайяма была потрясающая: стои-
ло ему раз пробежать глазами какой-нибудь текст, как он мог с
удивительной точностью воспроизвести его спустя месяц или год.
Хайям порою даже хвастал немножко этой своей памятью..,
-- Так слушайте же, -- сказал он и процитировал дословно
Евклида на арабском языке (из книги, написанной а Каире): -- "И
если прямая, падающая на две прямые, образует внутренние и по
одну сторону углы меньше двух прямых, то продолженные эти две
прямые неограниченно встретятся с той стороны, где углы меньше
двух прямых".
Цитата была прочитана без запинки.
-- Так, -- проговорил Хазини. -- А дальше?
-- Дальше? Дальше значительно сложнее. Полтора десятка лет
тому назад... Нет, еще раньше, там, в Самарканде, я начал ре-
шать эту задачу...
-- Какую? спросил Васети.
-- Я же сказал: пятый постулат Евклида...
-- А зачем ее решать?.. Постулат есть постулат. Это все рав-
но, что доказывать: трава зеленая, а песок серый.
-- Не совсем так, -- возразил Хайям. -- Ты полагаешь, Мейму-
ни, что все те, кто рассматривал этот постулат как теорему, тре-
бующую доказательств, были дураки ?
Васети сказал:
-- Тогда остается предположить, что сам Евклид поместил свой
постулат не туда, куда следует...
-- Пожалуй, так.
Ученые переглянулись: что это Омар вдруг решил уличать Евкли-
да в неточности? Евклида надо принимать, как он есть. Евклид --
бог в геометрии. Вот и все!
-- Друзья, -- сказал Хайям, -- я, пожалуй, ослышался: разве
боги занимаются наукой? Наукой занимается человек. А человеку
свойственно ошибаться, каким бы он ни был великим. Я не могу по-
нять: почему бы не подвергнуть доказательному рассмотрению этот
самый, я бы сказал, пресловутый пятый постулат?
-- Очень просто! -- Васети потер лоб. -- Тогда придется пос-
троить новую геометрию.
-- Необязательно, Меймуни... Доказать -- значит утвердить
Евклида в самой его основе... Я понимаю, когда Евклид пишет, что
"все прямые углы равны между собою" или "ограниченную прямую
можно непрерывно продолжать по прямой", -- это не требует ника-
ких доказательств. Это все слишком самоочевидно. А вот что ка-
сается двух параллельных линий, тут дело посложнее.
Меймуни покачал головою: дескать, не все понимаю. Остальные
молчали, размышляя над словами Хайяма.
-- Хаким, -- почтительно обратился к Хайяму Исфизари, -- вот
уже более тысячи лет ученые пытаются, вернее, ломают свои голо-
вы над тем, чтобы опровергнуть или утвердить этот постулат
Евклида. Но тщетно!.. Может быть, не стоит более заниматься этим
и беспрекословно положиться на славного грека?
-- Чтобы мысль застыла? -- бросил Хайям.
-- Нет, почему же? Для мысли простор безграничен. И для при-
ложения ее к чему либо можно найти массу разных способов.
Хайям налил в чашу воды из кувшина. Отпил глоток. Поставил
чашу на столик.
Хазини сказал, что вполне согласен с хакимом. Если в голове
засел этот самый постулат, если он будоражит, надо браться за
него. Даже безрезультатность в таких случаях тоже можно посчи-
тать за результат. Пусть тысячи лет ломали ученые головы. На ты-
сяча первом году кто нибудь да постигнет истину. И она может
оказаться очень простою. Если постигнет... А ежели нет?..
Хазини переглянулся с Васети. Потом с Лоукари. Как бы ища от-
вета в их словах, которые готов услышать. Но ища поддержки, ра-
зумеется.
Хайям постукивал пальцами о столик и размышлял, не упуская ни
единого слова друзей. Он ценил их ум, а еще больше -- их откро-
венность. Они могли бы противоречить даже самому султану, если
бы это могло послужить добром научной истине. Друзья не раз
вступали в спор с уважаемым Хайямом, глубокоуважаемым хакимом.
Хайям упорно молчал.
-- Если постигнет снова неудача, будут думать другие, -- ска-
зал Васети, пригубив свежей воды. -- Мысль человеческая никогда
не устанет, она будет работать вечно,
-- Вечно? -- задумчиво произнес Хайям.
-- Да, дорогой хаким, вечно!
-- Это хорошо... Васети тихо засмеялся. Вечно -- это хорошо?
Но что такое вечность ? Год, два, тысяча лет или тысячи ты-
сяч?..
-- Да нет же, -- сказал Хайям, -- вы не хуже меня знаете, что
такое вечность... Вы же помните ту индийскую притчу?.. Ну, нас-
чет алмазного столба.
-- Разумеется, -- сказал Лоукари.
Васети тоже кивнул. Утвердительно.
-- Позвольте, -- сказал Исфизари, -- я что-то запамятовал...
Какой алмаз? Какой столб?
-- Ты это серьезно? -- спросил Хайям.
-- Вполне! Ну могу же я забыть кое-что? Или не могу?
Хайяму нравилась эта притча, и он с удовольствием повторил ее
уже в который раз.
-- Да ты, наверное, вспомнишь ее, -- продолжал Хайям. -- Это
про алмазный столб... Одного мудреца спросили: что есть веч-
ность? И он ответил: "Я не знаю, что такое вечность, но пред-
ставляю себе один миг вечности". Его попросили объяснить, что
есть миг вечности. И он сказал так: "Вы видите Луну? Вообразите
себе столб из алмаза высотою от нас до Луны. А потом вообразите
ее ее, что каждый день садится на вершину столба некая птица и
чистит свой клюв об алмаз. Она при этом слегка стирает столб, не
правда ли?.. Так вот, -- продолжал мудрец, -- когда птица опус-
тится до земли, источив весь столб, это и будет миг вечности".
-- М-да-а. Я теперь вспомнил эту притчу, -- проговорил Исфи-
зари. -- Я слышал ее еще в детстве.
-- Детская память самая острая, -- сказал Хайям. Но я, на-
деюсь, не наскучил тебе повторением уже знакомого?
Исфизари был слишком серьезен, чтобы заподозрить какую либо
иронию в словах хакима. И он вздохнул:
-- О вечность, вечность...
И в тон ему сказал хаким:
-- О бесконечность, бесконечность! -- Проговорил он это полу-
шутливо. И уже совсем серьезно, почти озадаченно продолжил: --
Видите ли, греки, на мой взгляд, не могли принять как абсолют-
ную данность понятие бес конечности. То есть расстояние, кото-
рое нельзя измерить при помощи шагов или движения каравана.
Евклид был грек и сын Греции. Причем достойнейший. Разве мог он
принять, притом беспрекословно, понятие бесконечности?.. В смыс-
ле геометрическом. Что бы он с ним делал? Просто ничего! Поэто-
му то, -- Хайям положил руки на стол, -- он и перенес теорему о
параллельных линиях в число постулатов. Если угодно, чтобы не
возиться с этим чрезмерно расплывчатым и малодоказуемым поня-
тием -- бесконечность!
Меймуни Васети слушал очень внимательно. Он сказал, что все
это очень любопытно, но...
Хайям взглянул на него вопросительно. Дескать, что же дальше?
--...но, -- продолжал Меймуни, медленно рассекая воздух ука-
зательным пальцем правой руки, -- но спрашивается: разве поня-
тие бесконечности стало более ясным в наше время?
Хайям не торопился с ответом. Он хотел выслушать своих дру-
зей. Да вообще, можно ли торопиться в таком сложном деле? Легко
