первый персидский поэт, который ввел в свои стихи идею конфликта
между поэтом и творцом, а коллизию поэт -- судьба, наметившуюся
в литературе Х в., разработал в целостную поэтико-философскую
концепцию.
Хайям многократно варьирует мысль о враждебности судьбы к че-
ловеку:
Злое небо над нами расправу вершит.
Им убиты Махмуд и могучий Джамшид. [М-006],[Д-005]
Пей вино, ибо нету на землю возврата
Никому, кто под этой землею лежит.
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0188]
Знай, рожденный в рубашке, любимец судьбы:
Твой шатер подпирают гнилые столбы.
Если плотью душа, как палаткой, укрыта --
Берегись, ибо колья палатки слабы!
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0019]
Мотив карающего неба, безжалостной судьбы в четверостишиях
обретает разные художественные формы, нередко аллегорические, но
это лишь различные выражения мысли об универсальной, всеохваты-
вающей власти неотвратимого рока:
Не давай убаюкать себя похвалой --
Меч судьбы занесен над твоей головой.
Как ни сладостна слава, но яд наготове
У судьбы. Берегись отравиться халвой!
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0350]
Поутру просыпается роза моя,
На ветру распускается роза моя.
О жестокое небо! Едва распустилась --
Как уже осыпается роза моя.
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0052]
Столкновение индивида с судьбой (небом, этим миром) в стихах
Хайяма не ведет к мирному исходу, личность в этой схватке терпит
поражение, она гибнет. Однако дух лирического героя не сломлен,
он не раскаивается и не признает себя побежденным.
Омар Хайям в своих стихах не предлагает читателю стройной,
положительной концепции мироздания и человеческой личности, он
не пишет о том, каким представляется ему идеальный мир, каким,
по его мнению, должен быть человек, какими положительными качес-
твами тот должен обладать. Он только отрицает существующее, от-
рицает то, что изображается положительным и святым в Коране, от-
вергает мораль и нравственные устои, навязанные людям мусульман-
ством. Он прекрасно владеет логикой и часто использует ее как
оружие против мусульманских догм, вскрывая противоречия, содер-
жащиеся в Коране, отрицая здравый смысл Священного писания му-
сульман.
Но логика -- инструмент ученого, в поэзии же на первый план
выступают задачи эмоционального воздействия на читателя. В этом
смысле интересны стихи, в которых лирический герой как бы выяс-
няет свои взаимоотношения с творцом. Омар Хайям страстно, поры-
висто протестует против смерти, призывает к радостной, полной
мирских, чувственных наслаждений жизни. Смерть противоестествен-
на -- и однако по воле и желанию творца она неизбежна. Поет
вступает в полемику с богом, выражая свой гневный бунт против
неумолимой смерти:
Отчего всемогущий творец наших тел
Даровать нам бессмертия не захотел?
Если им совершенны -- зачем умираем?
Если несовершенны -- то кто бракодел?
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0083]
Коль скоро смерть неотвратима, а жизнь -- быстротечна, она
кажется Хайяму бессмысленной, лишенной какой-либо положительной
цели. Но и в мир иной Хайям не верит, подвергая, таким образом,
сомнению одну из основ ислама. Он резко восстает против надежды
на загробную жизнь и призывает получить от реальной жизни все
возможное:
"Как там -- в мире ином?" -- я спросил старика,
Утешаясь вином в уголке погребка.
"Пей! -- ответил. -- Дорога туда далека.
Из ушедших никто не вернулся пока".
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0190]
Характерная особенность лирического героя в стихах Хайяма --
это полное отрицание им всего того, что считается святым у пра-
воверных мусульман, отказ от покорности богу, Однако нет основа-
ний изображать Хайяма законченным атеистом, как это делают в не-
которых современных изданиях. Лирический герой Омара Хайяма от-
чуждает себя от творца, не признает справедливости его пригово-
ра, справедливости предопределения, но самого творца он не отри-
цает. Он полемизирует с богом, укоряет его, восстает против не-
го, -- но не подвергает сомнению его существование.
Хайям не отрицает бога, но он отрицает многое в религии: ве-
ру в загробную жизнь, существование рая и ада. Легенда о рае
служит ему одним из поэтических средств для оправдания земных
чувственных наслаждений:
Сад цветущий, подруга и чаша с вином --
Вот мой рай. Не хочу очутиться в ином.
Да никто и не видел небесного рая!
Так что будем пока утешаться в земном.
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0423]
Если гурия кубок наполнит вином, [Г-003]
Лежа рядом со мной на ковре травяном, --
Пусть меня оплюют и смешают с дерьмом,
Если стану я думать о рае ином!
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0311]
Хайям не только не отрицает бога, напротив, он признает его
могущество, способность определять все сущее, все явления во
вселенной. Полагая господа первопричиной всех людских поступков,
Хайям этим оправдывает свое "право на грех" -- в духе рассужде-
ний средневековых богословов:
Если я напиваюсь и падаю с ног --
Это богу служение, а не порок.
Не могу же нарушить я замысел божий,
Если пьяницей быть предназначил мне бог!
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0355]
Вину за людские грехи Хайям возлагает на бога:
Мы с тобою -- добыча, а мир -- западня.
Вечный ловчий нас травит, к могиле гоня,
Сам во всем виноват, что случается в мире,
А в грехах обвиняет тебя и меня.
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0440]
Существование бога для Хайяма -- реальность, печальная дейст-
вительность. Он восстает против этой действительности, клянет
бога за несправедливость, отсутствие милосердия, даже за отсутс-
твие здравого смысла:
Удивленья достойны поступки творца!
Переполнены горечью наши сердца,
Мы уходим из этого мира, не зная
Ни начала, ни смысла его, ни конца.
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0028]
Ты задался вопросом: что есть Человек?
Образ божий. Но логикой бог пренебрег:
Он его извлекает на миг из пучины --
И обратно в пучину швыряет навек.
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0372]
Разумеется, называть Хайяма атеистом, равно как и утверждать,
что он стоял на материалистических позициях, совершенно неправо-
мерно, Омар Хайям признавал существование бога и полемизировал с
ним, -- о последовательном материализме нечего и говорить. Но
вместе с тем нельзя не признать, что в стихах Хайяма постоянно
проходят мысль о вечном круговороте физического субстрата всех
вещей, материи, мысль, которая в корне подрывает идею о вечности
духа; а его настойчивое отрицание загробной жизни, рая и ада
противоречит одному из основных религиозных догматов о воздаянии
на том свете.
Идея вечного круговорота материи (в понимании того времени) в
стихах Хайяма выражена в теме гончара, который лепит кувшины из
глины -- вчерашнего праха умерших, в непрестанных превращениях
глины в человека, человека в прах, в теме вырастающих из праха
травы и цветов.
Я однажды кувшин говорящий купил.
"Был я шахом! -- кувшин безутешно вопил. --
Стал я прахом. Гончар меня вызвал из праха -
Сделал бывшего шаха утехой кутил".
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0006]
На зеленых коврах хорасанских полей
Вырастают тюльпаны из крови царей.
Вырастают фиалки из праха красавиц,
Из пленительных родинок между бровей...
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0050]
Особенно поэтичны и выразительны рубаи, в которых кувшин или
чаша обретают дар речи и вступают в беседу с лирическим героем.
Неодушевленные предметы оживают, сквозь неживую материю просту-
пают черты мыслящего существа, человеческие черты. Однако это
слияние природы с человеком (или человека с природой) не походит
на суфийское мистическое растворение всего сущего, всего живого
и неживого в абсолютном божестве. У суфиев человек умирает, что-
бы вернуться в безбрежный, бесконечный океан божественной сущ-
ности. У Хайяма человек перестает существовать материально, что-
бы превратиться в другой вид материи. В суфийской поэзии лири-
ческий герой -- ничто, а бог -- все, Хайяму такое противопостав-
ление чуждо, в его стихах равны глина, прах человеческий и сам
человек, ибо они -- проявления одной и той же материальной осно-
вы.
Художественный прием, к которому Хайям прибегает в четверос-
тишиях, условно группируемых вокруг темы гончара, необычайно эк-
спрессивен. Собственно, это один из видов прозопопеи (олицетво-
рения) европейской поэтики. Эта разновидность олицетворения ши-
роко применяется Хайямом в его четверостишиях и несомненно явля-
ется одной из его творческих особенностей: в произведениях его
предшественников этот прием почти не встречается.
В поэзии Хайяма в отличие от других произведений персидской
поэтической классики выразительность преобладает над изобрази-
тельностью, экспрессивность над образностью. У Хайяма мало срав-
нений и метафор, нет детализации описания, у него вообще отсутс-
твует красочное описание (васф), столь характерное для персидс-
кой поэзии в целом. Попробуем сравнить, как описывают вино Руда-
ки и Хайям (отметим, что в плане соотношения изобразительности и
экспрессивности Рудаки стоит ближе к Хайяму, чем другие поэты).
Рудаки пишет:
Налей вина мне, отрок стройный, багряного, как темный лал,
Искристого, как засверкавший под солнечным лучом кинжал.
Оно так хмельно, что бессонный, испив, отрадный сон узнал,
Так чисто, что его бы всякий водою розовой назвал.
Вино -- как слезы тучки летней, а тучка -- полный твой фиал. [Ф-006]
Испей -- и разом возликуешь, все обретешь, чего желал.
Где нет вина -- сердца разбиты, для них бальзам --
Глотни мертвец его хоть каплю, он из могилы бы восстал.
И пребывать вино достойно в когтях орла, превыше скал,
Тогда -- прославим справедливость! -- его бы низкий не достал.
(Пер. В. Левика)
В этом отрывке вино описано весьма красочно, зримо, и вместе
с тем дано изображение его воздействия, в описании сочетаются
изобразительное и выразительное начала, причем изобразительность
доминирует над экспрессивностью. Сравним теперь с этим стихотво-
рением рубаи Хайяма:
Ни держава, ни полная злата казна --
Не сравнятся с хорошею чаркой вина!
Ни венец Кей-Хосрова, ни трон Фаридуна -- [К-013],[К-017],[Ф-001]
Не дороже затычки от кувшина!
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0049]
Художественная структура здесь основана на едином принципе
антитезы, одна антитеза (чарка вина -- держава, казна) сменяется
другой (затычка от кувшина -- венец Кей-Хосрова, трон Фаридуна).
