невыразимо страдал и монсеньор Франческо де Арагон, вконец измученный ее
ежедневными изнурительно долгими и предельно откровенными исповедями,
после которых у бедного епископа шла кругом голова и ему не хватало сил
даже для столь любимых им благочестивых наставлений...
Торжественное открытие турнира подошло к концу. Все высокие гости
были названы и надлежащим образом протитулованы; затем герольды огласили
имена зачинщиков сегодняшних состязаний. Публика на холмах приветствовала
их весьма бурно - мужчины выкрикивали "слава!", женщины хлопали в ладоши и
громко визжали.
Филипп обратил внимание, что при представлении Александра Бискайского
не был упомянут его титул графа Нарбоннского, каковым он был благодаря
браку с Бланкой; а чуть раньше, когда оглашали имена присутствующих на
турнире вельмож и дам, Бланка была названа сестрой и дочерью королей
Кастилии и Леона, графиней Нарбонской, но не графиней Бискайской.
"Что же это такое? - недоумевал Филипп. - Не спит с ним, да еще
всячески отмежевывается от него. Я буду не я, если не выясню, в чем тут
дело. Надо будет как-то порасспросить Маргариту в постели; с пристрастием,
так сказать..."
Когда стали зачитывать окончательный список рыцарей, изъявивших
желание сразиться с зачинщиками и, по праву первенства либо волею жребия,
допущенных к первому дню состязаний, Филипп навострил уши. Вчера поздно
вечером, едва он улегся спать, к нему заявился Шатофьер и сообщил, что
какой-то неизвестный господин обратился через своего слугу к трем первым
рыцарям во второй семерке с просьбой уступить ему право вызова Филиппа
Аквитанского и получил от них согласие. Естественно, Филиппу было
интересно, кто же так жаждет сразиться c ним.
Одиннадцатым в списке значился Серхио де Авила-и-Сан-Хосе. Филипп
знал этого кастильского кабальеро и недолюбливал его за откровенную
симпатию к иезуитам, к тому же тот принадлежал к партии графа Саламанки,
номинальным вождем которой был Фернандо Уэльва, но вместе с тем никаких
трений между ними лично до сих пор не возникало.
- Странно, - пробормотал Филипп. - Очень странно... Кстати, Габриель,
тебя не удивляет, что первым оказался Хайме де Барейро?
Габриель, исполнявший на турнире обязанности главного оруженосца
принца, отрицательно покачал головой:
- Ничуть не удивляет. Это все Инморте наколдовал.
Филипп криво усмехнулся; он не верил россказням о колдовских
способностях гроссмейстера иезуитов.
И вот еще что, - добавил Габриэль. - Обратите внимание: вторым в
списке идет московский рыцарь.
- Ха! Что может быть общего у фанатиков-ортодоксов и таких же, по
крайней мере с виду, ревностных поборников католичества?
- Не знаю, Филипп, я плохо разбираюсь в теологии. Однако и с теми и
другими у меня связаны весьма неприятные воспоминания.
- Гм, понятно... А как ты думаешь, Инмортов ублюдок вызовет меня?
- Вполне возможно. Но если он спутался с московитами...
- Так что?
- К вашему сведению, тот московит, что под вторым номером, двоюродный
брат боярина, с которыми у нас... мм... словом, были определенные
недоразумения.
- Ага! - только и сказал Филипп.
Покончив со списком вызывающих рыцарей, главный герольд разразился
многословной и крайне банальной сентенцией о рыцарской доблести,
немеркнущей славе ратных подвигов, любви прекрасных дам и прочих подобных
вещах. Король Наварры дал знак рукой, маршал-распорядитель турнира
повторил его жест, громко заиграли трубы, заглушив последние слова
герольда, и на арену въехали семь первых рыцарей.
- Великолепный и грозный сеньор Хайме, граф де Барейро, - объявил
герольд и сделал выразительную паузу.
От группы отделился всадник в черных, как ночь, доспехах и уверенно
направился к первому от помоста шатру.
- Вызывает на поединок великолепного и грозного сеньора Александра,
графа Бискайи, наместника Басконии.
На лице графа отразилось искреннее удивление, которое Филипп ошибочно
принял за испуг и презрительно фыркнул.
- Великолепный и грозный сеньор Василий Козельский из далекой страны
Московии...
- Ну и ну! - сказал Филипп, обращаясь к Габриелю. - Твое
предположение не так уж и безумно, как это кажется на первый взгляд.
Доспехи-то у московита лузитанские.
Между тем Василий Козельский подъехал к шатру Филиппа и прикоснулся
копьем к его щиту. Герольд с несколько глуповатым воодушевлением сообщил:
- Вызывает на поединок великолепного и грозного сеньора Филиппа
Аквитанского, принца Беарнского, графа Кантабрии и Андорры, соправителя
Гаскони.
- Хочет отомстить за кузена, - прокомментировал Филипп, при помощи
Габриеля и Гоше взбираясь на лошадь. - Так сказать, поквитаться со мной за
попранную фамильную честь. Что ж, пусть попытается - попытка не пытка...
Но может таковой обернуться.
Когда последний из первой семерки рыцарей вызвал единственного
оставшегося после шести предыдущих вызовов зачинщика - Эрика Датского, все
семь пар противников заняли свои места по оба конца арены.
Приглашение маршала-распорядителя, неуместные откровения герольдов,
призывное завывание труд - и, выставив вперед копья, Александр Бискайский
и Хайме де Барейро во весь опор понеслись навстречу друг другу.
Противники сшиблись, копья у обоих разлетелись в щепки, но при этом
граф Бискайский потерял равновесие, и лишь в последний момент ему удалось
ухватиться за шею ставшего на дыбы коня и избежать падения. Маршалы
единодушно признали его побежденным.
Как бы невзначай, главный герольд обронил:
- Слава победителю, великолепному и грозному сеньору Хайме де
Барейро.
С невозмутимым видом граф де Барейро направился к шатру, ранее
принадлежавшему графу Бискайскому. По правилам состязаний, место
потерпевшего поражение зачинщика занимал рыцарь, победивший его.
Между тем на трибунах, где зрителями были преимущественно
простолюдины и дворяне мелкого пошиба, начались беспорядки. Противники
иезуитов, искренне возмущенные весельем сторонников последних, убедившись
в своем численном превосходстве, вознамерились проучить наглецов.
Вскорости стычки переросли в грандиозную потасовку, в связи с чем возник
незапланированный перерыв, и пока стражники вместе с королевскими
гвардейцами унимали буянов, высокие гости от всей души забавлялись этим
зрелищем.
Наконец страсти поостыли и турнир возобновился. Филипп в прекрасном
стиле вышиб из седла Василия Козельского, чем доставил немалое
удовольствие собеседнику отца, князю Гедимину - как выяснилось
впоследствии, старший брат этого боярина был царским наместником в
Карелии.
Возвращаясь обратно, Филипп увидел, что над шатром Александра
Бискайского уже развевается красно-черное знамя ордена
иезуитов-меченосцев, под которым выступал граф де Барейро. Не будучи
посвященным иезуитом, он, тем не менее, занимал пост губернатора провинции
Садо Лузитанской области ордена Сердца Иисусова, что приравнивалось к
званию командора.
В пяти остальных поединках первого круга уверенную победу одержали
зачинщики. Особенно лихо расправились со своими противниками Тибальд
Шампанский и Гуго фон Клипенштейн.
Когда на арену въехала вторая семерка рыцарей, Филипп ожидал вызова
со стороны Серхио де Авилы-и-Сан-Хосе, но упомянутый кабальеро предпочел
сразиться с графом Оской. Зато следующий...
- Великолепный и грозный сеньор Хуан Родригес, - объявил герольд.
"Родригес... Родригес... - лихорадочно перебирал в памяти Филипп, тем
временем как закованный в блестящие латы всадник с опущенным на лицо
забралом и черным щитом без герба и девиза приближался к его шатру. - Есть
что-то знакомое, но что?.."
- ...Вызывает на поединок великолепного и грозного сеньора Филиппа
Аквитанского...
К Филиппу подбежал один из младших герольдов:
- Монсеньор, вызывавший вас рыцарь отказался сообщить свое настоящее
имя, ссылаясь на принесенный им в прошлом году обет в течение пяти
последующих лет совершать ратные подвиги инкогнито.
Филипп пренебрежительно фыркнул.
- Так вот оно что! Стало быть, Родригес - вымышленное имя?
- Да, монсеньор. И у нас нет никакой уверенности, что этот господин
на самом деле посвященный рыцарь и вправе скрестить с вами копье. Так что
вы можете...
- Правила мне известны, милостивый государь, - перебил герольда
Филипп. - Коли сей рыцарь принес обет, я не буду настаивать, чтобы он
нарушил его, публично назвав свое имя. Я готов переговорить с ним с глазу
на глаз.
Когда все семеро рыцарей выбрали себе противников,
маршал-распорядитель велел немного обождать с началом поединков, а главный
герольд в изысканных выражениях объяснил публике, в чем причина заминки.
Филипп и "Хуан Родригес" съехались в центре арены.
- Господин рыцарь, - сказал Филипп. - Меня вполне удовлетворит, если
вы сообщите свое настоящее имя и какого вы рода. Даю слово чести, что
никому не открою вашего инкогнито без вашего на то позволения.
В ответ "Хуан Родригес" молча поднял забрало.
- Ба! - пораженно воскликнул Филипп. - Родриго де Ортегаль! Выходит,
грош цена заверениям вашего преемника, что вы находитесь под стражей,
ожидая суда ордена.
- Он не солгал, - сухо ответил бывший прецептор. - Это я четыре дня
назад сбежал из тюрьмы.
- Чтобы взять реванш?
- Да!
Глаза его засияли ненавистью.
- Я требую смертного поединка.
Филипп отрицательно покачал головой:
- А я отказываюсь, господин иезуит. Мы будем сражаться турнирным
оружием.
- Ага, вы испугались!
Филипп бросил на Родриго де Ортегаля презрительный взгляд.
- Вы пытаетесь рассердить меня, надеясь, что в гневе я соглашусь на
смертный поединок. Напрасно, сударь, я стою неизмеримо выше вас и любых
ваших оскорблений и не позволю вам испортить праздник кровавым побоищем.
- Это ваше окончательное решение? - спросил иезуит.
- Да, окончательное.
- Ну, что ж. У меня не остается иного выхода, кроме как публично
обозвать вас трусом.
Филипп побледнел.
- В таком случае, я буду вынужден сообщить маршалам, что не считаю
вас вправе сразиться со мной. И тогда, если вы не скажете им свое имя, вас
с позором выдворят с ристалища, а назоветесь - арестуют, как беглого
преступника.
Тяжело вздохнув, бывший прецептор опустил забрало на лицо.
- На сей раз ваша взяла, монсеньор. Но берегитесь, - в голосе его
явственно проступили зловещие нотки, - и покрепче держитесь в седле. Если
я сшибу вас, пощады не ждите; а тогда будь что будет, магистрат ордена
позаботится о моем освобождении.
- Хорошо, господин иезуит, я приму ваше предупреждение к сведению.
С этими словами Филипп повернул лошадь, пришпорил ее и возвратился к
своему шатру.
Он крепко держался в седле, и при первом же столкновении Родриго де
Ортегаль был повержен.
- Мы еще встретимся, монсеньор, - простонал иезуит, когда Филипп
проезжал мимо него.
- Надежда умирает последней, - высокомерно усмехнулся Филипп. - Лично
я не горю желанием снова встретиться с вами.
Во втором круге выбыл из состязаний Педро Оска и его место занял
Серхио де Авила-и-Сан-Хосе, впрочем, ненадолго - после следующего круга
над пятым от помоста шатром взвилось знамя Монтальбанов.
Эрнан де Шатофьер доказал свое превосходство над Ричардом
Гамильтоном, причем весьма эффектно: тот с такой силой грохнулся оземь,
что не смог самостоятельно подняться, и его пришлось уносить с ристалища.
