королю и прямо сказать: ну-ка, дядя, освободи место на троне... Конечно,
так я не поступлю. Королевская власть священна, и не гоже ронять ее в
глазах подданных, низвергая помазанника Божьего силой. Но я потребую от
дяди и Сената безусловного признания меня наследником престола и
соправителем королевства, независимо от того, будут у королевы Марии дети
или нет. Постепенно в моих руках сосредоточится вся реальная власть, а за
дядей Робером останется лишь титул, от которого он, надеюсь, впоследствии
отречется добровольно, без малейшего принуждения с моей стороны. А если
нет, я предложу Сенату принять закон о дуумвирате . Так, или иначе, но
самое большее через пять лет мы с Анной станем королем и королевой.
- Подобные рассуждения я уже слышал, - заметил Габриель. - Но тогда
речь шла о Наварре и госпоже Маргарите.
- А теперь этот номер не пройдет. В сложившихся обстоятельствах мой
брак с Маргаритой не сделает наш род доминирующим в Галлии.
- Почему?
- Вот почемучка! - рассердился Филипп. - Думай, прежде чем
спрашивать. Учти, что вскоре Людовик Прованский выходит из-под опеки
короля Робера - и тут уж сам собой напрашивается его брак с Анной, вряд ли
этому помешает то, что она старше него на полгода. Либо он, либо я -
другой альтернативы нет. Прибавь к Провансу Готию, Руэрг и Перигор, не
забудь также о поддержке герцога Савойи, который примет сторону
сильнейшего, чтобы избежать междоусобицы, - и корона в руках у этого
мальчишки. Поверь, я искренне сожалею о преждевременной кончине виконта
Готийского, сокрушившей мои надежды на объединение Галлии и Наварры в
единое государство. Но если виконту и суждено было умереть бездетным, то
умер он вовремя и, к счастью, я узнал об этом до официального объявления о
моей помолвке с Маргаритой, иначе пришлось бы забрать свое слово назад,
что отнюдь не сделало бы мне чести.
- А кстати, откуда вы узнали? - поинтересовался Габриель. - Что-то я
не слышал никаких толков на этот счет.
- Лишь вчера вечером император получил письмо от маркиза Арманда, так
что слухи по понятным причинам еще не успели распространиться. А поведала
мне об этом Анна, как я подозреваю, не без умысла - то ли по наущению
отца, то ли по собственной инициативе.
Габриель с сомнением покачал головой.
- Вряд ли по собственной инициативе. Уж больно она юная, к тому же
девчонка.
- Не будь таким снобом, дружок! - фыркнул Филипп. - Я уже встречал
одну четырнадцатилетнюю девчонку, с которой в сообразительности могли
тягаться лишь очень немногие мужчины; это Бланка. А что касается Анны, то
у нее не просто мужской склад ума. При всей своей женственности, она
здорово смахивает на парнишку в девичьем платьице... Впрочем, как бы там
ни было, мне определенно дали понять, что я совершаю большую ошибку,
сватаясь к Маргарите.
- А что думает по этому поводу ваш отец? Или он еще ничего не знает?
- Да нет, знает. Перед уходом я разговаривал с ним, правда, недолго.
- И что вы решили?
- Тогда ничего. Я был слишком возбужден, чтобы принимать столь важное
для всей нашей семьи решение.
- А теперь?
- Теперь я немного успокоился, собрался с мыслями и решил.
- Отказать госпоже Маргарите и просить у дона Августа Юлия руки его
дочери?
- Да ну! Как ты догадался, черт возьми? - с притворным изумлением
произнес Филипп, растягиваясь на диване. - Ну, если ты у нас такой
сообразительный, будет тебе порученьице. Разыщешь моего отца - он, должно
быть, еще пирует, вернее, выторговывает лишнее сольдо за каждого наемника,
- так вот, передашь ему, что я...
Что следовало передать герцогу, Филипп сказать не успел. В этот
момент дверь настежь распахнулась и в комнату, спотыкаясь, вбежал д'Обиак.
Не устояв на ногах, он грохнулся ничком на пол.
Следом за ним, размеренно цокая каблуками по паркету, вошла
Маргарита.
Завидев ее, Габриель мигом вскочил на ноги, а Филипп лишь перекинулся
на бок и подпер голову левой рукой, приняв позу древнего римлянина,
возлежащего в триклинии за обеденным столом.
- Добрый вечер, принцесса, - сказал он, весело поглядывая на пажа,
который сидел на полу и потирал ушибленные колени. - Присаживайтесь,
пожалуйста. Вы уж простите великодушно, что я не приветствую вас стоя, но
для этого имеется уважительная причина: я очень устал.
Бросив на него испепеляющий взгляд, Маргарита села в кресло напротив
дивана и гневно произнесла:
- Слыханное ли дело, сударь, чтобы наследной принцессе в ее дворце
преграждал путь какой-то там паж!
- Я в отчаянии, ваше высочество! - с виноватым видом отозвался
д'Обиак, поднимаясь на ноги. - Но, осмелюсь заметить, что вы превратно
истолковали мои намерения. Я лишь хотел по форме доложить монсеньору...
- Молчи, негодный мальчишка! - визгливо выкрикнула Маргарита. - Поди
вон!
- И в самом деле, Марио, - поддержал принцессу Филипп. - Уберись-ка
отсюда подобру-поздорову. - (При этом он украдкой подмигнул парню: мол, ты
же видишь, в каком она состоянии). - И ты, Габриель, тоже ступай. Надеюсь,
ты понял, что надо передать моему отцу?
- Да, понял.
- Тогда доброй ночи.
Габриель молча поклонился Маргарите и вышел. Вслед за ним,
затравленно озираясь на принцессу, из комнаты выскользнул д'Обиак.
Когда дверь затворилась, Филипп, не меняя позы, холодно взглянул на
Маргариту и с наигранным безразличием в голосе осведомился:
- Итак, сударыня, не соблаговолите ли объяснить, что привело вас ко
мне в столь поздний час?
15. СВАТОВСТВО ПО-ГАСКОНСКИ
Что ответила Маргарита на эту издевательскую реплику, мы узнаем
несколько позже; а сейчас последуем за Габриелем де Шеверни, который
отправился выполнять поручение Филиппа.
Герцога он разыскал без труда. Как и предполагал Филипп, его отец еще
не покинул пиршественный зал - правда, беседовал он не с литовским князем
Гедимином, но с императором Римским, который излагал ему свою теорию о
том, что подлинным автором написанной в начале прошлого века "Божественной
комедии" был вовсе не наследный принц Италии Марк-Антоний Юлий, а некий
Данте Алигьери, придворный поэт императора Августа Х. Ловкий и
изворотливый политик, в частной жизни Август ХII был воплощением
кристальной честности и порядочности. Не понаслышке зная, как тяжелы
бывают муки творчества и какие крепкие узы связывают настоящего художника
с каждым его творением, он всей душой ненавидел плагиат и не прощал этот
грех никому, даже собственным предкам. Во многом благодаря ему имя
великого Данте не кануло в безвестность, подобно именам других мастеров,
чью славу незаслуженно присвоили сильные мира сего.
Габриель уже несколько минут расхаживал по залу, то и дело бросая на
герцога и императора нетерпеливые взгляды, но не решался подойти ближе и
вмешаться в их разговор. Август ХII первый заметил его и, прервав свой
неторопливый рассказ, обратил внимание собеседника на это обстоятельство:
- Мне кажется, достопочтенный, что дворянин твоего сына страстно
желает поведать тебе нечто крайне важное и безотлагательное.
Он обращался к герцогу в единственном числе, так как разговор велся
на той своеобразной итализированной латыни, что в те времена еще довольно
широко употреблялась в среде римской аристократии и в международном
общении.
Проследив за взглядом императора, герцог утвердительно кивнул, сразу
же извинился, что вынужден ненадолго отлучиться, и поднялся с кресла.
Облегченно вздохнув, Габриель спешно направился к нему.
- Вас прислал мой сын, виконт? - спросил герцог, когда тот подошел.
- Да, монсеньор. Он велел передать, что согласен.
- А поконкретнее?
- К сожалению, монсеньор, обстоятельства не располагали к тому, чтобы
давать мне более конкретное поручение. Однако из нашего разговора,
предшествовавшего появлению этих обстоятельств, можно с уверенностью
предположить, что монсеньор сын ваш не станет возражать, если вы
воспользуетесь удобным случаем и попросите у императорского величества
руки его дочери.
Герцог усмехнулся.
- А вы довольно сообразительный молодой человек, виконт. Благодарю
вас. Ступайте и, если позволят упомянутые вами обстоятельства, передайте
моему сыну, что пусть он не беспокоится - я все улажу.
Габриель поклонился и отошел в сторону, но зал не покинул, решив
дождаться более определенных результатов.
Между тем герцог возвратился на свое место и снова попросил у
императора прощения за вынужденную отлучку. Терпеливо выслушав в ответ
пространные рассуждения о незавидной участи державных мужей, которых даже
в редкие минуты досуга не оставляют в покое государственные дела, герцог
сказал:
- Увы, ты прав, Цезарь. Вот и сейчас дворянин моего сына вернул меня
с небес на землю. Если ты не возражаешь, я хотел бы поговорить с тобой о
вещах более приземленных, чем поэзия.
Август ХII заметно оживился.
- С превеликим удовольствием, достопочтенный - ответил он. - Не
угодно ль тебе сообщить о предмете предстоящей беседы?
По тому, как замешкался герцог, окружавшие его и императора дворяне
догадались, что намечается конфиденциальный разговор. Все они в одночасье
вспомнили о каких-то неотложных делах, и вскоре двое могущественных
вельмож остались в этой части зала одни.
- Август Юлий, - веско произнес герцог. - Как ты, наверное,
догадался, речь пойдет о твоей дочери Анне.
- Да, - кивнул император. - Я предполагал это.
- В таком случае я не вижу оснований хитрить и изворачиваться...
Август ХII нетерпеливо щелкнул пальцами.
- Прости, что перебиваю тебя, достопочтенный, но я даже настаиваю на
откровенности. Когда дело касается наших детей, это слишком серьезно,
чтобы юлить и прибегать к обычным дипломатическим уверткам, без которых
иной раз обойтись просто невозможно. Однако в данной ситуации прямота -
самая лучшая политика. Прежде чем ты скажешь то, что я надеюсь от тебя
услышать, я хотел бы ради установления между нами полного доверия
сообщить, что вчера я получил от Арманда Готийского письмо. Он просит как
можно скорее выдать Анну замуж, ибо хочет удостовериться, что после
смерти, приближение коей чувствует все явственнее, его владения попадут в
надежные руки.
- И как ты находишь эту просьбу? - поинтересовался герцог.
- Вполне законной, вельможа. Я считаю, что человек, от которого моя
дочь получит в наследство добрую четверть Галлии, а затем, возможно, и
королевский венец, - такой человек вправе ставить мне определенные
условия. К тому же Анна, несмотря на свой юный возраст, уже зрелая девушка
и, думаю, раннее замужество пойдет ей только на пользу... - Тут щека
императора нервно дернулась, но герцог предпочел не замечать этого. -
Особо достопочтенный Арманд обратил мое внимание на двух возможных
кандидатов в мужья Анны, самых достойных по его мнению, - это твой сын и
граф Людовик Прованский. Надобно сказать, что я склонен согласиться с ним.
- Извини за нескромный вопрос, Цезарь, но кому из них двоих ты лично
отдаешь предпочтение?
- Разумеется, твоему сыну. Граф Людовик в свои тринадцать лет уже
успел отличиться далеко не с лучшей стороны. Он слишком злобен, вздорен,
неукротим и неуравновешен, больно много в нем спеси, праздного тщеславия и
бессмысленной жестокости, стремления причинять страдания другим, и вовсе
не в интересах дела, по суровой необходимости, но зачастую лишь ради
собственной прихоти, потакая своим низменным страстям. И, мало того,
