события развивались так стремительно, что не успел он отдать
соответствующие распоряжения, как неожиданное вмешательство Елены,
явившейся среди ночи повидаться с братом, напрочь спутало все его карты.
Когда же ему доложили о ночной встрече Рикарда с принцессой, граф
вообще запаниковал и решил было пуститься в бега, даже пробрался по
тайному ходу в предместье Памплоны, где держал наготове конную заставу, -
но в конечном итоге оказалось, что дела обстоят не столь уж плачевно. Судя
по всему, Маргарита не собиралась мириться с бывшим любовником, а тот, в
свою очередь, предпочел не упускать возможности одним махом поправить свое
финансовое положение и отвести от себя угрозу лишения наследства.
Теперь Александр мог спокойно приступить к устранению ставшего
опасным сообщника, подстроив ему несчастный случай, однако... Успех его
грандиозного по своей дерзости замысла во многом зависел от кузена Иверо,
и было уже поздно что-либо менять. Рикарду отводилась ключевая роль в
предстоящем фарсе, и просто так, механически, заменить его кем-нибудь
другим, тем более в последний момент, увы, не представлялось возможным. У
Александра был небогатый выбор - или отказаться от всей этой затеи и
спрятать концы в воду, или все-таки рискнуть, понадеявшись, что безумие,
алчность и ненависть возьмут в Рикарде верх над некстати проснувшейся
совестью, а его раздоры с Маргаритой будут продолжаться.
Решение было предопределено - ставка была столь высока, что
оправдывала какой угодно риск, и тем не менее граф долго и мучительно
размышлял. Стоило ему вспомнить о совести, как она тут как тут - вернее,
то, что осталось от нее после многих лет нравственного выхолащивания. "Ты
так добр", - сказала Жоанна. "Добр... Добр... Добр..." - как удары
колокола звучало в его голове. Это и был голос совести. Жоанна заменяла
ему утраченную совесть - а теперь он потерял и ее. Она ушла... И хоть он
сам решил отказаться от нее - той памятной ночью, две недели назад, - все
же она ушла. И сказала на прощание: "Ты так добр... добр... добр..."
- Замолчи, проклятая! - схватившись за голову, простонал Александр. -
Замолчи! Замолчи! Замолчи!..
Он потерял свою совесть - даже ту, что не была его собственной.
Впрочем, теперь совесть ему ни к чему - ни своя, ни чужая. Корона лежит за
пределами добра и зла, над ней не властны нравственные законы.
КОММЕНТАРИИ
княжна (contina) - дочь графа или герцога.
fortissimo con brio - громко, с задором (итал., муз.)
pianissimo - очень тихо (итал., муз.)
Имеется в виду Гай Юлий Цезарь Октавиан Август.
Имеется в виду Александр Македонский.
Корнелий Великий (541 - 592) - римский император из династии Юлиев,
основатель объединенного королевства Италия.
При написании этой главы, за неимением лучших источников, были
использованы сведения, подчерпнутые из романа Вальтера Скотта "Айвенго".
Автор сам не уверен, что он, собственно, хотел написать и что у него, в
итоге, получилось - подражание или пародия.
Юлия - родовое имя. В то время в Арагоне правила династия Юлиев
Арагонских - младшая ветвь рода Юлиев Римских.
Здесь под дуумвиратом Филипп подразумевает совместное правление двух
королей.
Цезарь - принятое в Средние века обращение к королю Италии.
Александр I Завоеватель - Алессандро Савелли, выдающийся итальянский
полководец, один из консулов Рима, впоследствии - основатель королевства
Наваррского и первый король Наварры.
Олег АВРАМЕНКО
ПРИНЦ ГАЛЛИИ
Пишу о том, чего сам я не видел, ни от других не
слышал, о том, чего нет, да и быть никогда не могло, и,
следовательно, у читателей моих нет никаких оснований
написанному верить.
Луциан из Самосаты
Большинство книг - фантастические истории,
которые могли бы случиться.
Сэмюэл Дилэни
ОТ АВТОРА
Да простит мне читатель мою дерзкую самонадеянность, если я выскажу
свое мнение, что альтернативная история - жанр более честный и даже
порядочный по сравнению с традиционным историческим. Авторы романов о
нашем прошлом беззастенчиво эксплуатируют историю, глумятся над ней,
извращают ее в угоду своему замыслу - иногда столь блестяще и виртуозно,
что сводят насмарку все старания добросовестных историков донести до людей
правду о событиях дней минувших. Альтернативная же история не соперничает
с академической наукой, она начинается там, где ученые мужи говорят, что,
дескать, история не имеет сослагательного наклонения, что вопрос: "А что
было бы, если бы...?" - в высшей степени ненаучен, нелеп и не заслуживает
мало-мальски серьезного рассмотрения. Альтернативная история честна, ибо
не лжет; она не искажает прошлое, а создает свое собственное, генетически
связанное с нашим, но отличное от него. Если воспользоваться аналогией с
живописью, то автор традиционного исторического романа вносит свои
коррективы в уже написанную картину, добавляя новые штрихи, мазки и лица,
затушевывая кое-что неугодное ему, тогда как авторы
альтернативно-исторического жанра начинают практически с чистого холста и
создают целиком собственное произведение - в меру своих сил и
способностей. Как и абстрактная живопись, альтернативная история по сути
своей конструктивна, созидательна. Она заставляет нас по-новому взглянуть
на мир, в котором мы живем, и задуматься над тем, что мы упустили, а чего
наоборот - избежали...
В своем романе я не прибегаю к весьма распространенному приему
"привязки" сюжета к нашей реальности - вроде того, как наш современник
попадает в прошлое и постепенно убеждается в том, что это не то прошлое, о
котором он читал в книгах. Все мои персонажи - дети своего времени, своей
эпохи, своей реальности; они принимают ее такой, какая она есть, и даже в
мыслях не допускают, что история могла бы развиваться по другому сценарию.
Я старался вести повествование в таком ключе, будто пишу для людей из
будущего того мира, где в действительности происходили описываемые мною
события. Работая над книгой, я исходил из предпосылки, что моим
гипотетическим читателям прекрасно известно, что во времена варварства,
наступившие после падения Римской империи, некий Корнелий Юлий Абруцци,
ставший затем Великим, далекий потомок божественного Октавиана Августа,
объединил все итальянские земли в одно государство и провозгласил себя
Римским императором, королем Италии, а его потомки впоследствии двинулись
на север, чтобы вновь покорить Европу. Для людей той реальности
представляется само собой разумеющимся, что орды хана Батыя никогда не
вторгались в Центральную Европу, поскольку в битве под Переяславом
потерпели сокрушительное поражение и были отброшены на восток. Для них нет
ничего удивительного в том, что Византия так долго и успешно противостояла
турецкой угрозе, а выражение "латинские завоевания Константинополя" звучит
для их ушей так же дико, как для нас, к примеру, "походы греков на
Норвегию"...
Я мог бы продолжать и дальше, но боюсь, что в таком случае мое
предисловие грозит превратиться в сравнительный анализ двух исторических
линий - а это не входит в мои планы. Пускай читатель строит собственные
догадки и предположения на сей счет - если пожелает, конечно. А ежели нет,
то пусть воспринимает написанное как нетрадиционный исторический роман,
где вымышлены не отдельные действующие лица, а все без исключения
персонажи - от слуг и крестьян до королей и пап; где плодом авторского
воображения являются не только конкретные ситуации и жизненные коллизии,
но и события глобального масштаба.
Тем не менее, я полностью отдаю себе отчет в том, что предлагаемый на
суд читателя роман все же сильно адаптирован к нашей действительности. В
частности это относится к терминологии, некоторым идиоматическим
выражениям, личным именам и географическим названиям. Кроме того, в тексте
упоминаются Боккаччо, Петрарка и Данте, а художника Галеацци кое-кто может
отождествить с Джотто или Микеланджело, хотя они жили в разные времена. С
другой же стороны, какой прок излишне запутывать читателя, говоря,
например, Бордугала и заставлять его постоянно держать в уме, что это не
что иное как Бордо? Здесь я пошел на компромисс, как мне кажется, вполне
разумный и обоснованный. Впрочем, об этом судить самому читателю, а
напоследок я просил бы его отложить в сторону все книги по истории и на
время позабыть о них. Если же для удобства ориентировки ему захочется
иметь под рукой карту, то для этого сгодится и современный атлас мира.
Итак, иная историческая реальность, середина XV века от Рождества
Христова...
Светлой памяти Романа Лукаша -
моего друга и первого читателя.
КНИГА ПЕРВАЯ. КРАСАВЧИК
ПРОЛОГ. ФИЛИПП. ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ВЕСНА
Горы были высокие, а ночное небо над ними - чистое и глубокое. В
небе, окруженная россыпью звезд, медленно и величаво плыла ущербная луна,
заливая призрачным светом громадный древний замок, приютившийся в
междугорье на высоком холме с пологими склонами вблизи горной реки, что
несла свои быстрые воды с юга на север - с гор в равнину.
Вокруг замка, на склонах холма и у его подножия, раскинулся город.
Как это часто бывает, замок вельможи, возведенный в глуши, но в
стратегически важном месте, притягивал к себе людей, как магнит
притягивает железные опилки, и постепенно обрастал домами, где селились
рыцари и слуги, торговцы и ремесленники, придворные чины и просто дворяне
мелкого пошиба, желавшие жить по соседству со своим сеньором, дабы не
упустить исходящих от него милостей.
Так и возник этот город меж гор. А со временем он стал настолько
большим по тогдашним меркам, что был опоясан внешней крепостной стеной и
глубоким рвом, заполненным проточной водой из реки - всегда чистой и
свежей. От главных городских ворот начиналась широкая, хорошо утоптанная
дорога, которая, извиваясь змеей между соседними холмами, исчезала вдали
среди гор.
В этот поздний час и замок, и город спали крепким сном, и дорога была
почти пуста; лишь один-единственный всадник, молодой человек лет двадцати,
одетый в добротный дорожный костюм, не спеша, будто в нерешительности,
ехал в направлении замка. Время от времени он и вовсе останавливался и
осматривался вокруг. В такие моменты взгляд юноши становился мечтательным
и чуточку грустным, а затаенная нежность в его глазах безошибочно
указывала на то, что этот горный край был его родиной, страной его
детства, которую он, по собственной ли воле, то ли по принуждению, покинул
много лет назад и теперь, после долгого отсутствия, вновь оказался в
родных местах, среди высоких гор, где прошли его детские годы. Тот древний
замок на холме вблизи быстрой горной реки некогда был его домом...
Горы не звались Пиренеи, река - Арьеж, замок - Тараскон, а тот
молодой человек, о котором мы только что говорили, был Филипп Аквитанский,
граф Кантабрии и Андорры. Изредка его называли Коротышкой, ибо был он
невысок ростом, но чаще всего - красивым или Красавчиком, и прозвище это
