созерцание чужих мучений доставляет ему какое-то противоестественное
удовольствие. Одним словом, граф Прованский не тот человек, кого я желал
бы видеть мужем моей единственной дочери. - Император пристально посмотрел
герцогу в глаза. - Я понимаю это так, что ты... - он сделал выжидательную
паузу.
- Да, Цезарь. От имени моего сына Филиппа я прошу у тебя руки твоей
дочери Анны Юлии.
Губы императора тронула добродушная улыбка:
- Я согласен, вельможа. Если ты не возражаешь, наши министры могут
тотчас приступить к составлению брачного контракта. А что касается
гарантий выполнения нашей устной договоренности...
- Август Юлий! - гордо вскинул голову герцог. - Я ничуть не
сомневаюсь в нерушимости твоего слова.
- И равно не позволишь подвергать сомнению нерушимость своего, -
добавил император. - Боюсь, ты превратно истолковал мои слова,
достопочтенный; впрочем, и я сам выразился далеко не лучшим образом, за
что прошу великодушно простить меня. Я лишь хотел сказать, что составление
брачного контракта может затянуться, а между тем было бы желательно еще до
его подписания внести определенную ясность в наши отношения, чтобы не
только мы, но и все прочие не сомневались в серьезности наших намерений.
Поверь, я гораздо больше, чем ты, заинтересован в этом браке - и как отец
Анны, и как король Италии. Твой сын непременно станет великим государем.
Наследство моей дочери отнюдь не является определяющим, оно лишь облегчит
ему выполнение своего предначертания, но ничто не в силах
воспрепятствовать его возвышению. И я, разумеется, кровно заинтересован в
том, чтобы наши страны и наши народы жили в мире и согласии друг с другом.
- Ты льстишь моему отцовскому тщеславию, Цезарь, - сказал герцог.
- Вовсе нет, мой благородный вельможа, никакая это не лесть. Должно
быть, тебе известно, что я всерьез занимаюсь астрологией, и мои скромные
достижения в этой области человеческого знания высоко ценятся многими
видными учеными не только христианского, но и арабского мира. Так вот, еще
восемь лет назад я составил гороскоп на твоего сына Филиппа, а затем
ежегодно уточнял полученные результаты - звезды определенно сулят ему
великое будущее, и чем дальше, тем определеннее, - а звезды, поверь мне,
никогда не врут, надо только суметь правильно истолковать их предсказания.
Теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему я, уж прости за столь вольное
выражение, не хочу упускать такого зятя, как твой сын.
"Ты смотри, - подумал герцог. - Наши желания в точности совпадают.
Такой невестки, как Анна, я тоже не хочу упускать".
- Кроме того, - продолжал император, - твой сын явно нуждается в
более твердых гарантиях, нежели мое приватное обещание. Ведь поверив мне
на слово, он будет лишен возможности жениться на Маргарите Наваррской - мы
же не сарацины какие-нибудь, чья неугодная Богу вера позволяет им иметь по
нескольку жен сразу.
- Твоя правда, Цезарь, - согласился герцог.
- В таком случае ничто не мешает нам объявить о предстоящей
помолвке... - Вдруг император усмехнулся и добавил: - А ведь нас, чего
доброго, сочтут плохими родителями, если узнают, с какой неподобающей
поспешностью мы распорядились судьбой наших детей. Впрочем, насчет этого у
меня есть идея.
Он встал с кресла и поднял руку, призывая всех присутствующих к
вниманию.
- Господа! Я рад сообщить вам приятную для меня и, возможно,
небезынтересную для вас новость. После продолжительных консультаций с
достопочтенным герцогом Аквитанским мы, наконец, пришли к обоюдному
согласию по всем принципиальным моментам, и с чувством глубокого
удовлетворения я сообщаю, что отдаю дочь мою Анну в жены высокородному
принцу Филиппу, сыну герцога и наследнику Гаскони.
Вельможи в зале одобрительно зашумели - правда, не все. Король
Наварры обалдело взглянул на герцога и императора, расточавших в ответ на
поздравления лучезарные улыбки: потом украдкой ущипнул себя за руку и,
убедившись, что не бредит, мысленно выругался. Дурные предчувствия,
овладевшие им, когда Филипп избрал королевой любви и красоты Анну Юлию
Римскую, оказались не напрасными. А ведь еще накануне дочь уверяла его,
что ее брак с Филиппом Аквитанским дело решенное, - и на тебе!.. А он-то
так надеялся...
"Ну, все! - злобно подумал король, не в силах сдержать зубовный
скрежет. - Хватит мне панькаться с нею! Терпение мое лопнуло... Да, да,
лопнуло! - в бессильной ярости храбрился он.
Остались Оска, Шампань, племянники Педро и Рикард - и вот с одним из
них она непременно поженится. Если надо будет, силой приволоку ее к
алтарю..."
А тем временем император, усаживаясь в свое кресло, сказал герцогу:
- Мне кажется, достопочтенный, что такая гарантия удовлетворит всех
нас - и тебя, и меня, и твоего сына.
- Безусловно, - кивнул тот.
16. МАРГАРИТА ИЗБАВЛЯЕТСЯ ОТ НАВАЖДЕНИЯ,
А ФИЛИПП ВИДИТ СЛАДКИЕ СНЫ
Теперь, после этого небольшого, но крайне важного отступления,
вернемся к Филиппу и Маргарите. Как мы уже знаем, Филипп, оставшись
наедине с принцессой, сказал:
- Итак, сударыня, не соблаговолите ли объяснить, что привело вас ко
мне в столь поздний час?
Маргарита резко вскочила на ноги.
- Извольте хотя бы не лежать в присутствии дамы! - в голосе ее
прозвучали истерические нотки. - Ишь как развалились! Как... как ленивая
свинья - вот как!
Филипп вздохнул и принял сидячее положение.
- Это даму удовлетворит? Или дама желает, чтобы я упал перед ней на
колени? - утомленно, а потому со злостью произнес он.
Лицо Маргариты вспыхнуло ярким румянцем негодования.
- Что за тон, милостивый государь?! Нет, каков нахал, подумать
только! А вырядился - тоже мне римский сенатор!
- Галльский, - машинально уточнил Филипп. - Вы меня поражаете,
любезная кузина. Я не понимаю, что вам от меня надо.
Вдруг Маргарита вся как-то сникла, опустилась рядом с ним на диван,
положила голову на его плечо и тихонько заплакала.
- Ну, это уже никуда не годится, - растерянно пробормотал Филипп. -
Прекрати, слышишь!
- Помолчи, Филипп, - сквозь слезы взмолилась Маргарита. - Прошу тебя,
молчи... Жестокий ты, бездушный!..
Так они и сидели: она плакала, а Филипп, превозмогая сон, думал о
том, сможет ли он когда-нибудь постичь иррациональную сущность этих
удивительных и загадочных созданий - женщин.
Наконец Филипп поднял тяжелые, точно налитые свинцом веки.
- Хочешь остаться со мной? - вяло спросил он.
Маргарита вытерла влажное от слез лицо о его тогу и утвердительно
кивнула:
- Да, милый, хочу.
- Ну, так пойдем. Только прихвати свечу, не то споткнемся.
- Умгу.
В спальне Филипп скинул с себя тогу и нижнее белье и забрался в
постель.
- Раздевайся сама, - сказал он Маргарите. - У меня нет сил помогать
тебе.
Маргарита быстренько разделась донага и спросила:
- Свечу гасить?
- Нет, пожалуй, не надо, - ответил Филипп, восхищенно глядя на нее. -
Боже, ты такая хорошенькая! Я никак не могу налюбоваться тобой... Иди ко
мне, милочка. Скорее!
Маргарита юркнула под одеяло, крепко прижалась к Филиппу и покрыла
его лицо жаркими поцелуями. Ее поцелуи были столь страстны, что Филипп,
мигом позабыв об усталости, с таким пылом принялся осыпать ласками ее
тело, будто бы в нем через края расплескивалась энергия и, вдобавок, он не
занимался любовью, по меньшей мере, месяца два.
Впрочем, хватило его ненадолго. Вскоре Филипп вконец выдохся и
бессильно уронил голову на ее прелестный животик.
- Что с тобой, милый? - обеспокоено спросила Маргарита.
- Прости, дорогая, не могу. Я слишком устал... Как собака устал...
Прости.
Маргарита удрученно вздохнула:
- Что ж, на нет и суда нет... Только вот так и лежи.
- Нравится?
- Очень.
- Хорошо. Я усну у тебя на коленях, - сонно пробормотал Филипп и
умолк.
Спустя некоторое время Маргарита прошептала:
- Ты еще не спишь, Филипп?
- Нет.
- Почему?
- Думаю.
- О чем?
- О турнирах. О том, что они делают с людьми. Ведь это
противоестественно - лежать в постели с такой аппетитной крошкой и ничего
с ней не делать.
- Пожалуй, ты прав, - согласилась Маргарита. - Ненавижу турниры!
В спальне опять воцарилось молчание, и вновь первой его нарушила
Маргарита:
- Филипп.
- Да?
- Вот что я тебе скажу...
- Что?
- Ничего у нас не выйдет, милый.
- О чем ты?
- О нашем браке.
Филипп подтянулся к подушке и изумленно спросил:
- Как! Ты уже знаешь?
- Знаю, давно знаю. Просто до сих пор я боялась посмотреть правде в
глаза.
- Не понял.
- Мы не созданы друг для друга, Филипп. Более того, мы несовместимы.
- Несовместимы, говоришь? А мне казалось, что напротив - у нас много
общего.
- Да, слишком уж много. И как раз поэтому мы несовместимы. Между нами
нет настоящей любви, есть только безумная страсть; мы способны заниматься
любовью дни и ночи напролет, но никогда не станем друзьями, соратниками,
единомышленниками. С самого начала каждый из нас стремился подавить
другого подчинить его своей воле - ты оказался сильнее и победил. Я не
могу, не хочу мириться с этим.
- Стало быть, та даешь мне отставку?
Этот невинный вопрос вызвал совершенно неожиданную реакцию. Маргарита
уткнулась лицом в подушку и горько зарыдала. Филипп поднялся на локте и
тронул ее за плечо.
- Что с тобой, любимая?.. Прекрати реветь-то... Ч-черт! - Он
всхлипнул: плач Маргариты был очень заразителен. - Хоть скажи, почему
плачешь - быть может, я тоже всплакну.
- Н-не м-могу... Н-не м-могу...
- Что ты не можешь?
- Дать тебе отставку не могу. Я... я хочу тебя, хочу всегда быть с
тобой... Это какое-то наваждение. Ведь я не люблю тебя, ведь я... я...
я... О-о, как я тебя ненавижу!!!
Маргарита подхватилась, опрокинула Филиппа навзничь и уселась на него
сверху, стиснув коленями его бока.
- Прошу тебя, умоляю, откажись от меня. Будь великодушным, дорогой...
Будь безжалостным, непреклонным, ни за что не женись на мне. Даже если я
на коленях буду пресмыкаться перед тобой - не соглашайся, не губи меня,
дай мне жить по-человечески... Ну! Ну! Ну! - и в исступлении она принялась
наотмашь хлестать его по щекам.
Налицо были явные признаки истерического состояния, поэтому Филипп,
не долго думая, влепил ей две сильные пощечины и резко оттолкнул ее от
себя. Упав на бок, Маргарита мигом успокоилась и, свернувшись калачиком,
тихонько захныкала.
- Я буду великодушным, жестоким и непреклонным, - заявил он. - Я не
позволю тебе губить свою жизнь. Ты свободна.
Маргарита перестала хныкать и недоверчиво посмотрела на него.
- Правда?
- Клянусь хвостом Вельзевула, как говаривает Эрнан. Теперь уже ничто
не заставит меня жениться на тебе.
- Ты в самом деле отказываешься от меня? - с робкой надеждой и
немалой долей горечи в голосе переспросила она.
- Наотрез. Я не хочу прослыть деспотом и эгоистом, единолично
присвоившим себе такое бесценное сокровище, как ты. Ведь никто в здравом
уме не поверит, что ты не изменяешь мне по собственной воле, и обо мне
будут рассказывать ужасные истории, что якобы я регулярно подвергаю тебя
жесточайшим пыткам, чтобы принудить к супружеской верности. Постепенно
вокруг тебя возникнет ореол мученицы... Черт возьми! Снова плачешь?
- Это я от радости, дорогой... И самую чуточку - от грусти. Когда ты
уедешь, мне будет очень не хватать тебя. А ты? Ты будешь хоть изредка
