этот ужаснейший парадокс поставил учеников перед настоящей загадкой:
<кто это был? что это было?> Потрясённое и до глубины оскорблённое
чувство, подозрение, что такая смерть может быть опровержением их
дела, страшный вопросительный знак <почему именно так?> - такое
состояние слишком понятно. Здесь всё должно было быть необходимо,
всё должно было иметь смысл, разум, высший разум; любовь ученика не
признаёт случайности. Теперь только разверзлась пропасть: <кто его
убил? кто был его естественным врагом?> - этот вопрос блеснул, как
молния. Ответ: господствующее иудейство, его высшее сословие. С
этого мгновенья почувствовали в себе возмущение против порядка,
вслед за тем поняли и Иисуса, как возмущение против порядка. До сих
пор в его образе недоставало этой черты - воинственной, отрицающей
словом и делом; даже более, в нём было обратное этому. Очевидно,
маленькая община именно не поняла главного, символического в таком
способе смерти, свободу, превосходство над всяким чувством
ressentiment: признак того, как мало вообще они его понимали! Сам
Иисус ничего не мог пожелать в своей смерти, как только открыто дать
сильнейший опыт, доказательство своего учения. Но его ученики были
далеки от того, чтобы простить эту смерть, - что было бы в высшей
степени по-евангельски, - или отдать себя такой же смерти с нежным и
мягким спокойствием души... Всплыло наверх как раз в высшей степени
неевангельское чувство, чувство мести. Сделалось невозможным, чтобы
дело окончилось с этой смертью: явилась нужда в <возмездии>, в
<суде> (и, однако, что может быть более неевангельским, чем
<возмездие>, <наказание>, <суд>!). Ещё раз явилось на переднем плане
популярное ожидание Мессии; исторический момент был уловлен;
<Царство Божье> наступит, чтобы судить его врагов... Но этим всё
сделалось непонятным: <Царство Божье> как заключительный акт, как
обещание! Евангелие было именно бытие, исполнение, действительность
этого Царствия. Именно такая смерть была как раз <Царством Божьим>.
Теперь только включили в тип учителя всё презрение и горечь к
фарисеям и теологам и этим сделали из него фарисея и теолога. С
другой стороны, необузданное прославление этих совершенно
выскочивших из колеи душ не выдерживало более того евангельского
утверждения равенства всех как детей Божьих, которому учил Иисус;
местью их было неумеренно поднять Иисуса, отделить его от себя:
совершенно так, как некогда иудеи из мести к своим врагам отделились
от своего Бога и подняли его на высоту. Один Бог и один Сын Божий:
оба порождения ressentiment...
41
- И вот теперь всплыла абсурдная проблема: <как мог Бог допустить
это!> На это повреждённый разум маленькой общины дал такой же
поистине ужасный по своей абсурдности ответ: Бог отдал своего Сына
для искупления грехов, как жертву. Так разом покончили с Евангелием!
Очистительная жертва, и притом в самой отвратительной, в самой
варварской форме, жертва невинным за грехи виновных! Какое страшное
язычество! Иисус уничтожил даже самое понятие <вины>, он совершенно
отрицал пропасть между Богом и человеком, он жизнью своей представил
это единство Бога и человека как своё <благовестие>... А не как
преимущество! - С этого времени шаг за шагом в тип Спасителя
внедряется учение о Суде и Втором Пришествии, учение о смерти как
жертвенной смерти, учение о Воскресении, с которым из Евангелия
фокуснически изымается всё понятие <блаженства>, единственная его
реальность, в пользу состояния после смерти!.. Павел со всей
наглостью раввина, которая так ему присуща, дал этому пониманию,
этому распутству мысли, такое логическое выражение: <если Христос не
воскрес, то вера наша тщетна>. - И разом из Евангелия вышло самое
презренное из всех неисполнимых обещаний, - бесстыдное учение о
личном бессмертии... Павел учил о нём даже как о награде!..
42
Теперь уже видно, чему положила конец смерть на кресте: новому,
самобытному стремлению к буддистскому спокойствию, к
действительному, а не только обещанному счастью на земле. Ибо - как
я уже указывал - основным различием между обеими религиями-decadence
остаётся то, что буддизм не обещает, но исполняет, христианство же
обещает всё, но не исполняет ничего. - За <благой вестью>
последовала по пятам весть самая скверная: весть Павла. В Павле
воплотился тип, противоположный <благовестнику>, гений в ненависти,
в видениях ненависти, в неумолимой логике ненависти. Чего только не
принёс этот dysangelist в жертву своей ненависти! Прежде всего
Спасителя: он распял его на своём кресте. Жизнь, пример, учение,
смерть, смысл и право всего Евангелия - ничего более не осталось,
когда этот фальшивомонетчик путём ненависти постиг, в чём
единственно он нуждается. Не в реальности, не в исторической
истине!.. И ещё раз жреческий инстинкт иудея учинил то же великое
преступление над историей, - он просто вычеркнул вчера, позавчера
христианства, он изобрёл историю первого христианства. Даже более:
он ещё раз извратил историю Израиля, чтобы представить её как
предварительную историю для своего дела; все пророки говорили о его
<Спасителе>... Церковь извратила позже даже историю человечества,
обратив её в предысторию христианства... Тип Спасителя, учение,
практика, смерть, смысл смерти, даже то, что было после смерти, -
ничто не осталось неприкосновенным, ничто не осталось даже
напоминающим действительность. Павел просто переложил центр тяжести
всего того бытия за это бытие - в ложь о <воскресшем> Иисусе. В
сущности, ему не нужна была жизнь Спасителя - ему нужна была смерть
на кресте и кое-что ещё... Поистине, было бы явной niaiserie со
стороны психолога доверять Павлу, родиной которого была столица
стоического просвещения, когда он выдавал за доказательство
посмертной жизни Спасителя галлюцинацию, или доверять хотя бы даже
его рассказу, что он имел эту галлюцинацию: Павел хотел цели,
следовательно, он хотел и средства... Во что не верил он сам, в то
верили те идиоты, среди которых он сеял своё учение. - Его
потребностью была власть; при помощи Павла ещё раз жрец захотел
добиться власти, - ему нужны были только понятия, учения, символы,
которыми тиранизируют массы, образуют стада. Что единственно
заимствовал позже Магомет у христианства? Изобретение Павла, его
средство к жреческой тирании, к образованию стада: веру в
бессмертие, т. е. учение о <Суде>...
43
Когда жизненный центр тяжести переносят из жизни в <потустороннее> -
в ничто, то тем самым вообще лишают жизнь центра тяжести. Великая
ложь о личном бессмертии разрушает всякий разум, всякую
естественность в инстинктах; всё, что есть в инстинктах
благодетельного, что способствует жизни, ручается за будущее, -
возбуждает теперь недоверие. Жить так, чтобы не было более смысла
жить, - это становится теперь <смыслом> жизни... К чему дух
общественности, к чему ещё благодарность за происхождение и предков,
к чему работать вместе, к чему доверять, к чему способствовать
общему благу и иметь его в виду?.. Всё это <соблазны>, всё это
отклонения от <истинного пути> - <единое есть на потребу>... Чтобы
каждый, как <бессмертная душа>, был равен каждому, чтобы в
совокупности всего живущего <спасение> каждой отдельной единицы
смело претендовать на вечность, чтобы маленькие святоши и на три
четверти чокнутые смели воображать, что ради них постоянно
нарушаются законы природы, такое беззастенчивое возведение всякого
рода эгоизма в бесконечное, в бесстыдное, надо клеймить презрением в
полной мере. И однако же, христианство обязано своей победой именно
этому жалкому тщеславию отдельной личности, - как раз этим самым оно
обратило к себе всех неудачников, настроенных враждебно к жизни,
потерпевших крушение, все отребья и отбросы человечества. <Спасение
души> по-немецки: <мир вращается вокруг меня>... Яд учения <равные
права для всех> христианство посеяло самым основательным образом. Из
самых тайных уголков дурных инстинктов христианство создало
смертельную вражду ко всякому чувству благоговения и почтительного
расстояния между человеком и человеком, которое является
предусловием для всякого повышения и роста культуры, - из
ressentiment масс оно выковало главное орудие против нас, против
всего благородного, радостного, великодушного на земле, против
нашего счастья на земле... <Бессмертие>, признаваемое за каждым
Петром и Павлом, было до сего времени величайшим и злостнейшим
посягательством на аристократию человечества: - И не будем низко
ценить то роковое влияние, которое от христианства пробралось в
политику! Никто теперь не имеет более мужества заявлять об особых
правах, о правах господства, о чувстве почтения к себе, к другому,
нет более пафоса дистанции... Наша политика болеет этим недостатком
мужества! - Аристократизм настроения ложью о равенстве душ погребён
окончательно; и если вера в <право большинства> делает революции и
будет их делать, то нельзя сомневаться в том, что это -
христианство, христианские суждения ценности, которые каждая
революция только переводит в кровь и преступление! Христианство есть
восстание всего по-земле-пресмыкающегося против того, что над ней
возвышается: Евангелие <низших> унижает...
44
- Евангелия неоценимы, как свидетельства уже неудержимой коррупции
внутри первых общин. То, что позже Павел с логическим цинизмом
раввина довёл до конца, было лишь процессом распада, начавшегося со
смертью Спасителя. - При чтении этих Евангелий нужно быть как можно
более осторожным: за каждым словом встречается затруднение. Я
признаюсь, - и меня поддержат - что именно этим они доставляют
психологу первостепенное удовольствие, - как противоположность
всякой наивной испорченности, как утончённость par excellence, - как
виртуозность в психологической испорченности. Евангелия ручаются
сами за себя. Библия вообще стоит вне сравнения. Чтобы не потеряться
здесь совершенно, прежде всего нужно помнить, что ты среди евреев.
