освобождением. - И Эпикур победил, всякий достойный уважения дух в
римском государстве был эпикурейцем: но вот явился Павел... Павел,
сделавшийся плотью и гением гнева чандалы против Рима, против
<мира>, жид, вечный жид par excellence... Он угадал, что при помощи
маленького сектантского христианского движения можно зажечь <мировой
пожар> в стороне от иудейства, что при помощи символа <Бог на
кресте> можно суммировать в одну чудовищную власть всё, лежащее
внизу, всё втайне мятежное, всё наследие анархической пропаганды в
империи. <Спасение приходит от иудеев>. - Христианство, как формула,
чтобы превзойти всякого рода подземные культы, например Осириса,
Великой Матери, Митры, и чтобы суммировать их, - в этой догадке и
заключается гений Павла. В этом отношении инстинкт его был так
верен, что он, беспощадно насилуя истину, вкладывал в уста
<Спасителю> своего изобретения те представления религий чандалы, при
помощи которых затемнялось сознание; он делал из него нечто такое,
что было понятно и жрецу Митры... И вот перед нами момент в Дамаске:
он понял, что ему необходима вера в бессмертие, чтобы обесценить
<мир>, что понятие <ад> даёт господство над Римом, что
<потустороннее> умерщвляет жизнь... Нигилист и христианин (Nihilist
und Christ) - это рифмуется, и не только рифмуется...
59
Вся работа античного мира напрасна: у меня нет слов чтобы выразить
чудовищность этою. - И принимая в соображение, что эта работа была
только предварительной работой, что гранитом его самосознания был
заложен лишь фундамент к работе тысячелетий, - весь смысл античного
мира напрасен!.. К чему греки? к чему римляне? - Там были уже все
предпосылки к научной культуре, все научные методы, было твёрдо
поставлено великое несравненное искусство хорошо читать, - эта
предпосылка к традиции культуры, к единству науки; естествознание в
союзе с математикой и механикой было на наилучшем пути, - понимание
фактов, последнее и самое ценное из всех пониманий, имело свои
школы, имело уже столетия традиций! Понятно ли это? Всё существенное
было найдено, чтобы можно было приступить к работе: методы, повторяю
десять раз, это и есть самое существенное, а вместе с тем и самое
трудное, то, чему упорнее всего противятся привычки и леность. Все
дурные христианские инстинкты сидят ещё в нас, и нужно было огромное
самопринуждение, чтобы завоевать свободный взгляд на реальность,
осмотрительность в действии, терпение и серьёзность в самомалейшем,
всю честность познания, - и всё это уже было там! было уже более чем
два тысячелетия перед этим! Прибавьте сюда ещё тонкий такт и вкус!
Не как дрессировка мозга! Не как <немецкое> образование с
вульгарными манерами! Но как тело, как жесты, как инстинкт, - одним
словом, как реальность! Всё напрасно! За одну лишь ночь стало это
только воспоминанием! - Греки! римляне! Благородство инстинкта,
вкус, методическое исследование, гений организации и управления,
вера, воля к будущему людей, великое утверждение всех вещей,
воплотившихся в imperium Romanum, и очевидных для всех чувств,
великий стиль, сделавшийся не только искусством, но реальностью,
истиной, жизнью... - И всё это завалено не через какую-нибудь
внезапную катастрофу! Не растоптано германцами или иными увальнями!
Но осквернено хитрыми, тайными, невидимыми малокровными вампирами!
Не побеждено - только высосано!.. Скрытая мстительность, маленькая
зависть стали господами! Разом поднялось наверх всё жалкое,
страдающее само по себе, охваченное дурными чувствами, весь душевный
мир гетто!.. Нужно только почитать какого-нибудь христианского
агитатора, например св. Августина, чтобы понять, чтобы почувствовать
обонянием, какие нечистоплотные существа выступили тогда наверх.
Совершенно обманулись бы, если бы предположили недостаток ума у
вождей христианского движения: о, они умны, умны до святости, эти
господа отцы церкви! Им недостаёт совсем иного. Природа ими
пренебрегла, - она забыла уделить им скромное приданое честных,
приличных, чистоплотных инстинктов... Между нами будь сказано, это
не мужчины... Если ислам презирает христианство, то он тысячу раз
прав: предпосылка ислама - мужчины...
60
Христианство погубило жатву античной культуры, позднее оно погубило
жатву культуры ислама. Чудный мавританский культурный мир Испании, в
сущности более нам родственный, более говорящий нашим чувствам и
вкусу, чем Рим и Греция, был растоптан (- я не говорю, какими
ногами). Почему? потому что он обязан своим происхождением
благородным мужественным инстинктам, потому что он утверждал жизнь
также и в её редких мавританских утончённостях... Крестоносцы позже
уничтожали то, перед чем им приличнее было бы лежать во прахе, -
культуру, сравнительно с которой даже наш девятнадцатый век является
очень бедным, очень <запоздавшим>. - Конечно, они хотели добычи:
Восток был богат... Однако смущаться нечего. Крестовые походы были
только пиратством высшего порядка, не более того! Немецкое
дворянство, в основе своей - дворянство викингов, было, таким
образом, в своей стихии: церковь знала слишком хорошо, как ей быть с
немецким дворянством... Немецкое дворянство - всегдашние <швейцарцы>
церкви, всегда на службе у всех дурных инстинктов церкви, но на
хорошем жалованье... Как раз церковь, с помощью немецких мечей,
немецкой крови и мужества, вела смертельную войну со всем
благородным на земле! В этом пункте сколько наболевших вопросов!
Немецкого дворянства почти нет в истории высшей культуры, и можно
догадаться почему:христианство, алкоголь - два великих средства
разложения... Не может быть выбора между исламом и христианством,
так же как между арабом и иудеем. Решение дано, и никто не волен
выбирать. Или мы чандала или не чандала... <Война с Римом на ножах!
Мир, дружба с исламом>: так чувствовал, так поступал тот великий
свободный дух, гений среди немецких императоров, Фридрих Второй.
Как? неужели, чтобы прилично чувствовать, немцу нужно быть гением,
свободным духом? Я не понимаю, как немец мог когда-нибудь
чувствовать по-христиански...
61
Здесь необходимо коснуться воспоминаний, ещё в сто раз более
мучительных для немцев. Немцы лишили Европу последней великой
культурной жатвы, которую могла собрать Европа, - культуры
Ренессанса. Понимают ли наконец, хотят ли понять, что такое был
Ренессанс? Переоценка христианских ценностей, попытка доставить
победу противоположным ценностям, благородным ценностям, при помощи
всех средств, инстинктов, всего гения... До сих пор была только эта
великая война, до сих пор не было постановки вопросов более
решительной, чем постановка Ренессанса, - мой вопрос есть его
вопрос: никогда нападение не было проведено более основательно,
прямо, более строго по всему фронту и в центре! Напасть в самом
решающем месте, в самом гнезде христианства, здесь возвести на трон
благородные ценности, я хочу сказать, возвести их в инстинкты и
глубокие потребности и желания там восседающих... Я вижу перед собой
возможность совершенно неземного очарования и прелести красок: мне
кажется, что она сверкает всем трепетом утончённой красоты, что в
ней искусство действует так божественно, так чертовски божественно,
что напрасно мы искали бы в течение тысячелетий второй такой
возможности; я вижу зрелище, столь полное смысла и вместе с тем
удивительно парадоксальное, что все божества Олимпа имели бы в нём
повод к бессмертному смеху, - Чезаре Борджа папа... Понимают ли
меня?.. Это была бы победа, которой в настоящий момент добиваюсь
только я один: тем самым христианство было уничтожено! - Но что
случилось? Немецкий монах Лютер пришёл в Рим. Этот монах, со всеми
мстительными инстинктами неудавшегося священника, возмутился в Риме
против Ренессанса... Вместо того, чтобы с глубокой благодарностью
понять то чудовищное, что произошло, - победу над христианством в
его гнезде, он лишь питал этим зрелищем свою ненависть. Религиозный
человек думает только о себе. - Лютер видел порчу папства, в то
время как налицо было противоположное: уже не старая порча, не
peccatum originale, не христианство восседало на папском престоле!
Но жизнь! Но триумф жизни! Но великое Да всем высоким, прекрасным,
дерзновенным видам!.. И Лютер снова восстановил церковь: он напал на
неё... Ренессанс - явление без смысла, вечное напрасно. - Ах, эти
немцы, чего они уже нам стоили! Напрасно - это всегда было делом
немцев. - Реформация, Лейбниц, Кант и так называемая немецкая
философия, войны за <свободу>, империя - всякий раз обращается в
тщету то, что уже было, чего нельзя уже вернуть назад... Сознаюсь,
что это мои враги, эти немцы: я презираю в них всякого рода
нечистоплотность понятия и оценки, трусость перед каждым честным Да
и Нет. Почти за тысячу лет они все сбили и перепутали, к чему только
касались своими пальцами, они имеют на своей совести все
половинчатости - три восьминых! - которыми больна Европа, они имеют
также на совести самый нечистоплотный род христианства, какой только
есть, самый неисцелимый, самый неопровержимый - протестантизм...
Если не справятся окончательно с христианством, то немцы будут в
этом виноваты...
62
- Этим я заканчиваю и высказываю мой приговор. Я осуждаю
христианство, я выдвигаю против христианской церкви страшнейшие из
всех обвинений, какие только когда-нибудь бывали в устах обвинителя.
По-моему, это есть высшее из всех мыслимых извращений, оно имело
волю к последнему извращению, какое только было возможно.
Христианская церковь ничего не оставила не тронутым в своей порче,
она обесценила всякую ценность, из всякой истины она сделала ложь,
из всего честного - душевную низость. Осмеливаются ещё мне говорить
о её <гуманитарных> благословениях! Удалить какое-нибудь бедствие -
это шло глубоко вразрез с её пользой: она жила бедствиями, она
создавала бедствия, чтобы себя увековечить... Червь греха, например,
таким бедствием впервые церковь обогатила человечество! - <Равенство
