- А вечером?
- Идет домой. Не один. Всегда с кем-нибудь.
- Пусть этим "кто-то" будет Джемс.
- Не выйдет, пожалуй, - усомнился Джеме. - Не доверяет он мне.
- А ты шепни ему по секрету, что я отослал тебя с полдороги в каменоломни. Сыграй подозрение: почему каменоломня, почему ночью? Спроси совета... возможно, клюнет. Он недоверчивая скотина, но твой наивный испуг может подействовать. Важно, чтобы ты проводил его до дому из ресторана. Улица освещается?
- У дома? Нет.
Участь Онэ была решена.
Четырехмерное в трехмерном
Я выехал в Город на рассвете, рассчитывая попасть к началу занятий в мэрии. По воскресеньям а мэрии, как и повсюду в Городе, был выходной день, но мэр работал, диктуя Зернову свои записки по истории Города, или принимал посетителей, с помощью которых восстанавливалось в памяти то или иное существенное для заметок событие. Происходило это уже давно, и никаких подозрений, естественно, не вызывало. Поэтому здесь и рроводились последние приготовления к операции, до начала которой оставались считанные часы.
Никем не замеченный, я вошел в кабинет Томпсона, едва успев пропустить спешившего Стила.
- Что в Майи-сити? - спросили все разом.
Я рассказал. Томпсон слушал, не перебивая. Только раз поинтересовался:
- В шахтах были? А на обогатительной фабрике?
Я признался, что передоверил ее подпольному комитету. Томпсон поморщился. Неужели он не доверяет подпольщикам?
- О недоверии не может быть и речи: сведения поступают к нам регулярно, но не минуя вас. Ни одно звено не должно выпадать.
- А как у Стила? - спросил я, в свою очередь.
- Все готово. К сожалению, "диким" не хватает огнестрельного оружия. Вооруженные автоматами захватят продтрассу, а в Город войдут лучники.
Я подумал об арсенале в небоскребе Четырнадцатого блока.
- Есть же склад в продуправлении. Я думал, что вам для этого и понадобились мундиры.
- Для этого. Но экспроприация арсенала в настоящую минуту только насторожит галунщнков. Сейчас они беспечны, даже на посты выходят, еле держась на ногах, а в "золотой день" мы возьмем их тепленькими. Налет на склад произведем одновременно с захватом "Олимпии".
- Остается еще вычислительный центр, - напомнил Зернов. - Даже Зернов-второй там не все контролирует.
Телефонный звонок прервал разговор. Зернов взял трубку.
- Есть, - сказал он, выслушав говорящего, - Порядок. Едем. - И, повернувшись ко мне, прибавил: - Твоя голограмма в Би-центре уже получена. Пройдешь все заграждения.
Только сейчас я заметил, что Зернов сбрил свою козлиную бороду. Спрашивать, как он сам пройдет заграждения Би-центра, было уже бессмысленно.
Би-центр находился в американском секторе, занимая добрых полквартала между двумя небоскребами-башнями, пустыми, как и все в Городе, с третьего этажа. Он был невысок - четырехметровая стена из каменных плит полностью скрывала его от любопытных глаз.
Первый же патруль пропустил нас, не задавая вопросов. На меня даже не взглянули, перед Зерновым вытянулись, как на смотре, молча и почтительно. Я вспомнил слова Томпсона о том, что уже сейчас, накануне праздника, редко кто из патрульных выходит на пост, не хлебнув из заветной бутылки. Томпсон прав: таких защитников порядка можно будет брать тепленькими.
Брать - да, но не проникнуть в дом: он охранялся изнутри автоматически и надежнее, чем любой банк на Земле. Наружная охрана была пустой формальностью, мы убедились в этом, когда вошли в дом. Кстати, не сразу вошли: самый дом не мог не вызвать удивления и любопытства, тем более у впервые его увидевшего. В нем не было окон, а стены сверкали необыкновенной зеркальной поверхностью. "Как защитные, зеркальные очки", - сразу нашелся Зернов. Но снаружи в них все отражалось и искажалось, как в зеркалах знакомой "комнаты смеха". И люди и вещи, отражаясь, то вытягивались, то сплющивались, то завивались совсем уже обезображенными формами. При этом стены были не просто неровны, а несуразно неровны, как нагромождение скалистых обломков, порой пузырились зеркальными волдырями или остроугольными шишками, порой проваливались, как продырявленный мяч или искалеченный в автомобильной катастрофе кузов машины, загибались без ребер и углов параболическими кривыми или выворачивались наизнанку.
Но то, что оказалось изнутри, было действительно чудом без всякой иронии, вошли мы не в дверь, а во что-то вроде щели, достаточно широкой для того, чтобы пропустить двух человек любого роста и любой комплекции. Щель открывала проход, заполненный лиловатым газом - точь-в-точь "фиолетовое пятно" в миниатюре. "Шагай, не бойся", - подсказал по-русски Зернов, и я шагнул. Тотчас же все утонуло в знакомом тумане. Я протянул руку - она встретила пустоту, дотронулся до Зернова - он был рядом. "Не осторожничай, ничего не случится", - услышал я его голос, чуть-чуть угасавший в тумане, сделал еще два шага и вышел на дневной свет в большую и пустую комнату, если только окружавшее нас пространство можно было назвать комнатой. Трудно было даже приблизительно определить ее форму: она то удлинялась, то укорачивалась в зависимости от точки, с которой вы пробовали ее осмотреть. И ничего не видели, кроме плотного фиолетового тумана у потолка, если только вообще был здесь потолок, и чуть-чуть мерцающих матовых, будто стеклянных стен. Посреди комнаты плавала круглая белая тарелка, вернее, не плавала, а неподвижно висела, как на сеансе эстрадных "чудес". Все это освещалось обычным слегка рассеянным светом, но его источника я не нашел.
- Откуда же свет? - удивился я. - Ты говорил, что изнутри стены совершенно прозрачны.
Зернов засмеялся и словно волшебной палочкой взмахнул: мерцающие стены исчезли, открыв полупьяную ораву галунщиков на только что покинутом нами дворе.
- Какие-то чудеса оптики! - вырвалось у меня. - Ничего не понимаю.
- Оптика-то не наша, - сказал Зернов. И плац с полицейскими снова исчез за стенами, непрозрачными, как матовое стекло.
- Обойди ее и сядь. - Он указал на висевшую над полом белую, чуть изогнутую тарелку. Уже не спрашивая, я повиновался.
- Зачем это?
- Ты не рассказывал, как тебя муштровали в зеркальном зальчике после экзаменов, - сказал Зернов. - Фиксировалось твое зеркальное отражение. Что-то вроде голограммы, фотоснимка безлинзовой оптики, с когерентным источником освещения. Здесь, по-видимому, фиксируется не сам объект, а его зеркальное отражение. Твое отражение, например, зафиксированное на пленке, поступило сюда в контрольный механизм центра. Как выглядит этот механизм, каковы принципы его работы, никто не знает. Если объект и отражение не совпадают, ничего не происходит - просто открывается выход на казарменный плац, а в случае совпадения включаются рецепторы. Для чего? Для того, чтобы я или ты могли мысленно назвать нужную им лабораторию, или диспетчерскую, или управление продтрассой, или просто зеркальные стены, чтобы взглянуть на улицу. Меня "память" уже проверила, и рецепторы включились. Их действие ты видел. Теперь твоя очередь. Вызови "лабораторию поля".
Я мысленно повторил за Зерновым: "Лаборатория поля", - и в мерцающей стене открылась лиловая щель. "Шагай", - подтолкнул меня Зернов, и, шагнув в знакомую лиловую гущу газа, мы вышли снова на дневной свет, но уже совсем в другой зал, именно зал, а не комнату. Из глубины его, заполненной сверкающими металлическими формами, вышел навстречу человек в белом, совсем земном халате - только белизна его тоже сверкала, как белая крышка рояля, отражая окружающий мир. Издали этот мир казался путаницей безугольных геометрических построений, преимущественно труб, сфер и цилиндров. Но за человеком с той же скоростью двигалась высокая, как , цунами, волна лилового газа, в которой гасла и таяла сверкавшая металлом стереометрия. В конце концов газ срезал зал, обратив его в комнату с таким же туманным полом и потолком и такими же стенами. Человек в халате оказался Зерновым-вторым, на этот раз отличавшимся от моего спутника только глянцевым белым халатом.
Мы сели на подплывшие к нам белые тарелки к такой же белой, ничем не поддерживаемой массивной плите, на которой мгновенно материализовалась из воздуха бутылка "Мартеля" и три широких коньячных бокала.
- Прежде я считал все эти чудеса в решете техникой земного происхождения, - задумчиво оказал Зернов-второй, - кто-то придумал и сконструировал их до Начала. Кто, мы забыли, а наследством пользуемся понемногу и свое ищем, развиваем, разрабатываем. А теперь, когда вернулась память прошлого, я уже точно знаю, что все это подарок ваших инопланетных гостей. Даже больше - знаю и назначение самого Би-центра.
- Первая ступень контакта, - перебил Зернов-первый.
- Мост к их науке, к их освоению мира.
- Крутой, между прочим, мост. И трудный. Он же построен в четырехмерном пространстве. Нет ни коридоров в обычном смысле этого слова, ни дверей, ни лестниц. То,что их заменяет, длинно, сложно запутано и с земной точки зрения даже бессмысленно. Мы это называем "проходами". Обычно ими никто не пользуется, только когда "телепортация" блокирована.
Мерцающие стены впереди не то раздвинулись, не то растаяли, обнажив черный экран с равномерно вспыхивающей и гаснущей ядовито-желтой надписью по-английски "Дэнджер!" - опасность.
- Люк-мусоропровод, - пошутил Зернов-дубль. - Сюда автоматически сбрасываются радиоактивные осадки, различные излучающие вещества, самовзрывающиеся смеси - словом, все, что уже не нужно, но опасно для жизни, - пояснил он.
- Шагнешь - и конец,- засмеялся я.
- Не шагнете. Это мы называем "видимость", полный переход блокирован.
- Все время?
- Кроме двух часов пополудни, во избежание излишних передвижений. На пешеходные блуждания по "линиям" решаются только энтузиасты. Общаться можно и так.
Мерцающие стены исчезли - их сменила гигантская карта продтрассы и Города, вернее, макет, освещенный невидимым источником света.
Отчетливо были видны лесное шоссе, заставы, улицы, дома. Под картой восседал за непривычного вида клавиатурой очкарик в белом халате, примерно моих лет.
- Что нового? - спросил Зернов-дубль.
- Директива продуправления, шеф. Еще два пункта во французском секторе. Маршрут уже уточнен и передан в Эй-центр. Очкарик и карта растаяли за мерцающей пленкой стены, но моего Зернова не заинтересовали телевизионные фокусы.
- Значит, в твоем распоряжении и входной контроль и нуль-переход? - спросил он.
- Да, механизм настроен на мои биотоки.
- А ты можешь, скажем, снять контроль, сохранив блокаду перехода?
- Зачем?
- Может создаться ситуация, когда нам понадобится свободный вход с ограниченным передвижением внутри.
Зернов-второй понимающе усмехнулся.
- Свободный вход для всех, а блокада против одного?
- Пять с плюсом.
- Но он всегда может воспользоваться пешеходными путями.
- Его можно задержать.
- "Линии" - это лабиринт. Даже я всех не знаю.
- Меня интересует только одна - к управлению выходом из Континуума. Энд-камера. Кстати, для чего она понадобилась?
- Вероятно, ее задумали на случай непредвиденной катастрофы, стихийного бедствия, которое иногда трудно предвидеть даже сверхразуму. Допустим, какого-нибудь обвала или наводнения, когда любой грузовик с продовольствием может оказаться под угрозой гибели. Тогда на время ремонтных работ и предусмотрено действие механизма. А управление им создатели этого мира сочли возможным доверить только главе государства.
- Каким образом? Не состоялась же встреча на высшем уровне?
- Зачем? Бойл просто знает, что он один может нажать кнопку. Знание запрограммировано.
- Значит, он в любую минуту может лишить Город продовольствия? - вмешался я.
- Если захочет - да. Но никто, кроме него и меня, об этом не знает.
- Мы знаем, - загадочно сказал мой Зернов.
Никаких случайностей
Я не могу быть историком восстания не потому, что неспособен к историческим обобщениям, а просто потому, что я его не видел. Избранный в Центральный повстанческий штаб, я просидел безвылазно на втором этаже отеля "Омон", ничего не видя, кроме хлопающих дверей, входящих и выходящих людей, табачного дыма и зашторенных окон, просидел до той самой минуты, когда пришла и моя очередь предъявить уже не мундирным патрульным свою пластмассовую красную фишку. Она служила паролем и пропуском, гарантировала безопасность в случае нападения своих и давала право руководства любой повстанческой группой.
