в ужасе обнажила головы.
На мостик, зевая, вышел Хряков.
- Ну, как погода, камарад? - спросил он капитана. - Команда уже обе-
дала? Как кит-то твой?
Ваальс не успел ответить: в двух кабельтовых справа по курсу, кор-
чась, всплыл белый кит, по шкуре которого уже пошли синюшные пятна.
- Эк вы его замордовали, - сказал Хряков. - Пожалели б рыбку! Добить
теперь придется. Право на борт! Гарпун мне!
Хряков прошел на нос, снял перчатку, взял оружие и элегантно (этому
его хорошо научили в Навигацкой школе) замахнулся. По телу кита прошла
судорога, маленькие злые глазки закрылись, а челюсть отвисла. Запахло
амброй и спермацетом.
Продираясь между зубами животного, из пасти выполз обслюнявленный Бу-
теноп. Команда изумленно надела головные уборы, а Хряков с хрустом вон-
зил гарпун между лопаток кита, с трудом найдя свободное место среди тор-
чавших из спины обломков старых гарпунов.
Кит перевернулся кверху пузом и стал тонуть. В раскрытой пасти
мелькнула чья-то деревянная нога, застрявшая между зубов, и белый кит
навсегда исчез в глубине.
- Собаке собачья смерть, - сказал Хряков и снова ушел к себе в каюту.
Солнце садилось. На горизонте блестел огнями Лондон. Лондон - это го-
род Тауэров и туманов, традиций, лордов, пэров, принцев и нищих, а также
столица Британского королевства. Общую картину полного благополучия в
королевстве несколько портила проблема безработных, которых мутные воды
технического прогресса успели выбросить на берег жизни. Когда безработ-
ных скопилось достаточно, пришлось открыть биржу труда. Первыми работни-
ками на ней стали первые безработные, а поскольку расцвет технической
революции еще не наступил, и рабочий класс еще не достиг той численнос-
ти, чтобы называться гегемоном, то с безработицей таким образом было
ловко покончено. Тори торжествовали.
В этот самый Лондон зашел "Шпицрутен", щедро разукрашенный всеми
флажками морского свода, нашедшимися на борту. Среди них были и "на ко-
рабле чума" и "погибаю, но не сдаюсь".
Хряков с Ваальсом отправились на берег в мастерские известного желез-
ного заводчика Пена, чтобы заказать новый судовой якорь. Прежний был ук-
раден во время прошлой якорной стоянки в Гамбурге. У пышущего жаром гор-
на они неожиданно нос к носу столкнулись с Никоновым, которого они с
трудом узнали: на нем были новые смазные сапоги, смокинг с манишкой и
лакированный цилиндр. Никонов их сперва не заметил, и только услышав
голландскую речь Ваальса, узнал земляков.
Посыпались вопросы: откуда? куда? зачем? Отвечал в основном бывший
крепостной. Выяснилось, что он и сам здесь проездом:
- А вот гребной вал получаю! Старый-то износился на моей посудине. Ну
и дерет Пен и компания! А рублики-то соленым потом мы с Афонькой Никити-
ным в Индии на копях алмазных!
- Извините, сэр Никонов, - вежливо прервал его подошедший с какими-то
бумагами чиновник. - Тут ваша подпись необходима. Господин Пен просил
побеспокоиться насчет кредитов.
Никонов бегло просмотрел документы, зачеркнул в какой-то сумме два
нуля и поставил внизу большую букву Н с завитушкой, которую, подумав,
переправил на латинскую N.
- Так, и много у тебя рубликов? - вкрадчиво спросил Хряков.
- Я здесь проездом из Швеции, - не моргнув глазом, ответил Никонов. -
Да еще к Круппу заехать надо, а потом в Париж! Так что думай сам, бра-
ток!
- Я тебе не браток, холопья морда! - молодецки крикнул Хряков. А вот
я тебя в Сибирь, дезертира! В железо да в острог!
- Сибирь-матушка далека, - вздохнул Никонов, - а моя команда - вот
она! - и показал на добрых три десятка молодцев, насупленно стоявших
невдалеке. У многих были рваны ноздри, а один был еще в кандалах.
- Орлы! - любуясь, сказал Никонов.
- Что ж, мы пойдем, Ефим Спиридонович! - сказал Хряков. - Прощевайте
пока, доброго вам здоровьица!
- Петру Алексеевичу привет! - крикнул вслед Никонов.
- Передам, передам! - громко крикнул в ответ Хряков, улыбаясь камен-
ным лицом. - Пошли, Иван Ваальсович!
- Доннерветтер!* - сказал ничего не понявший из разговора Ваальс,
улыбаясь Никонову.
- Холоп, пес! - шипел Хряков. - Я этого мужика на рее повешу! Дурак
ты, Иван, хотя и немец!
! Одиссея продолжалась. Приближалась коварная католическая Испания.
На мачте из соображений безопасности был поднят черный флаг. Команда
училась обращаться с пушками, об обнаружении отсутствия которых доложил
боцман правого борта. Боцман левого борта предложил было разделить имев-
шиеся у него орудия, но был бит линьками, а пушки убрали в трюм.
Учить команду канонирской экзерциции решили теоретически. На палубе
углем была нарисована бомбарда, и Хряков стал подробно объяснять ее уст-
ройство и принцип действия. Дни летели незаметно. Атлантический океан
мерно струил свои воды, летали летучие рыбы. Крейсер плавно несся над
волнами, олицетворяя собой несокрушимую мощь зарождающегося русского
флота. Европа осталась далеко позади.
На фоне заметных успехов бомбардирской команды невероятная тупость
юнги Гассана сияла яркой звездой востока. Хряков, в общем-то благоволив-
ший к национальным меньшинствам, через неделю стал называть его чуркой.
Разжаловать чурку было уже некуда, и после долгих сомнений Хряков с Ва-
альсом решили списать его на первый попавшийся берег. Но атлантика была
пустынна, и первый попавшийся берег долго не попадался. Хряков в досаде
хотел было высадить его прямо в море. Уже принесли амфору, в которой
старикашка прибыл на борт, и Бутеноп успел даже затолкать отчаянно бры-
кавшегося и пускавшего цветное пламя деда в узкое горлышко до пояса, как
раздался крик марсового:
- Земля!
Земля при ближайшем рассмотрении оказалась крохотной полоской корал-
ловой суши, по которой взад и вперед бегал отчаянно кричавший оборванный
человечек.
Загрохотала якорная цепь, и человечек мигом взобрался по ней на палу-
бу. Он со слезами на глазах кинулся к людям и смачно поцеловал Хрякова в
губы. Козьму передернуло: он не любил запаха омаров. Он сплюнул и помор-
щившись спросил:
- Ты кто такой, говнюк?
Ошалевший от радости абориген еще раз поцеловал Хрякова.
Козьма легонько ударил его по зубам и, недоуменно повысив голос, еще
раз спросил:
- Ты кто такой, говнюк?
Говнюк потянулся целоваться в третий раз, но Хряков был настороже и
крепко ударил его в лицо.
Абориген, умело связанный, с кляпом во рту лежал в канатном ящике и,
испуганно дрожа, слушал Хрякова, который, заложив руки за спину, ходил
возле него.
- Так вот, Робинзон Арчибальдович, это хорошо, что ты хочешь русским
подданным стать! Но преданность отечеству делом доказать надо. Дело те-
бе, в общем, знакомое. Державе заморские поселения во как надобны. А
чтоб не скучал, будет тебе помощник: человек знающий, тоже вроде тебя
был - все один да один. Вдвоем вам веселей будет! Только ты вот что -
бороду не забывай ему стричь. Каждый день. Ножницы у боцмана получишь.
А? Хорошо. Сегодня что? Пятница? Вот сразу службу и начнешь!
Вновь заскрипела цепь. Начинался прилив. За кормой "Шпицрутена" по
шею в воде бегали два отчаянно кричавших человечка. Оказалось, что в
прилив остров превращается в мель!
И вот, наконец, на горизонте появились пирамиды Монтесумы, сверкая
золотом и драгоценными камнями. Вокруг пирамид толпами стояли испанцы, а
ближе к основаниям - редкие цепи индейцев. Испанцы кричали, стараясь от-
теснить индейцев, а индейцы кричали от избытка национальных чувств.
Пузатые испанские галеоны, армадой застывшие на рейде, были загружены
драгоценностями, и в ожидании попутного ветра мирно покачивались на яко-
рях. Догорал закат. Инквизиторские костры тоже догорали, чтобы с рассве-
том разгореться с новой силой. Солнце золотило горбатые носы индейцев и
чуть менее горбатые носы завоевателей. Индейцы пытались человеческими
жертвами убедить богов прекратить нашествие; высота кучи свежих дымящих-
ся сердец на священной площади Солнца превысила высоту самой большой пи-
рамиды, но грабителей эта куча не занимала, а интересовали именно пира-
миды.
На "Шпицрутене" сыграли алярм и достали из трюма две пушки. Однако
Хряков, подумав и подсчитав вражеские силы, решил действовать хитростью.
Русский фрегат отошел от берега, лег в дрейф и стал поджидать караван в
море.
Обычно галеоны ночью не ходили, и команда "Шпицрутена" отдыхала. Ве-
тер стих. Корабль, не шелохнувшись, покоился на зеркальной глади лагуны.
Тропические звезды во главе со знаменитым Южным Крестом отражались на
глянцево-черной поверхности океана; изредка из глубины в поисках лучшей
жизни вырывалась стайка летучих рыбок и, тихо скользнув в воздухе, без
следа исчезала в мерцающих водах Карибского моря.
- И вот, братцы, - рассказывал Бутеноп, уютно расположившись на полу-
баке в окружении двух-трех десятков матросов, так же, как он, не могущих
заснуть от тропической духоты. - И вот, братцы, акул этих перевидал я на
своем веку видимо-невидимо! Да. Тоже вот в Ла-Манше случилась со мной
оказия одна, - он пыхнул трубочкой, выпустил вонючий клуб дыма и продол-
жал. - Помните, полевали мы тогда белого кита. Знатная рыба, знаменитая!
Теперь порода эта в редкость. А энтот попался пудов тыщ сорок! Верно?
Васька-то сдуру на рожон попер, а с этим зверем хитростью надобно, вот
как я. В вороньем гнезде, братцы, много не усидишь, а я четыре дня уси-
дел, зло копил. Нужду под себя справлял! - Бутеноп ударил себя в грудь
кулаком, отчего "Шпицрутен" покачнулся и пустил легкую волну. Молодые
матросы переглянулись, подталкивая друг друга.
- Ну, - продолжал он, - сапог не снимавши сижу это я и выжидаю, - Бу-
теноп снова выпустил громадный клуб дыма и замолчал.
- Ну а дальше-то что, Акакий Ананьич? - нетерпеливо спросил кто-то из
матросов-первогодков.
- Так вот я и говорю, - неторопливо продолжал Бутеноп, - салаги вы
еще! Попробовали бы попреть четыре дня в одних сапогах! И когда это я
кинулся на кита!
- Свалился, - нахально поправил его чей-то голос.
- Так вот, когда я кинулся на кита, - железным голосом продолжал Бу-
теноп, - тот, натурально, пасть раскрыл - со страху, видать - и я туда
со всего размаху до самой печенки.
- Ну, так уж до печенки! - засомневался тот же голос.
- Ну, до желудка, кто их, тварей этих, разберет, - махнул рукой Буте-
ноп. - Конечно, темень, вонища, а я не теряюсь. Чую, закрыл он мурло,
дышать хуже стало. Сел я. Сымаю сапоги - все равно, думаю, погибать, пу-
щай хоть ноги отдохнут. Бодрости, правда, не теряю, осенил себя крестным
знамением, сижу. Жду костлявую. Кит мой в глубину пошел - это я понял,
уши заложило. А от портянок моих дух - хоть топор вешай, все запахи ки-
товые перешибло. Думаю, что ж сидеть-то? Хоть перед смертью душу отведу.
Поковырял я его кое-где ножичком. Тот, натурально, взбеленился. Я - то
вверх ногами, то боком, однако ножичком сую. Чую, вверх пошли. Тут воз-
духом пахнуло. А дальше, братцы, вы сами видали, - и Бутеноп многозначи-
тельно замолчал.
Матросы негромко заговорили, делясь впечатлениями, а Бутеноп, кряхтя,
поднялся.
- Так отчего же кит-то подох, от ножичка али от портянок? - спросил
все тот же ехидный голос.
- Дурень ты, - обиделся Бутеноп. - С булавкой на медведя ходят разве?
- он плюнул и отправился на полуют, где собрав вокруг себя такую же ком-
панию сидел Глазенап.
!Рассвело. Кацик Монтесума вышел на крыльцо пирамиды. Жрецы хотели
вырвать у него сердце и положить на самый верх жертвенной кучи, но он не
дался. Оглядев окрестности, кацик вздохнул и огорчился: тяжело гружен-
ные, сидящие в воде гораздо ниже ватерлинии, испанские галеоны, повер-
нувшись носами к восходящему солнцу, весело отправлялись на родину. Ве-
тер жалобно свистел в ободранных пирамидах и башнях.
- Горе мне и народу моему, - равнодушно подумал Монтесума. - А впро-
