- Вставай, ишак, это не занятие для здорового мужчины!
Фалих, по-турецки проклиная Фориджа, с сожалением поднялся и открыл
глаза.
Внезапно раздался страшный грохот. Форидж, еще раз пнув Фалиха, опро-
метью выскочил на залитую рассветом и помоями из камбуза палубу. Там он
нос к носу столкнулся с морально травмированным Фоше.
- Это капитан, - упавшим голосом объяснил тот. Форидж с ужасом разг-
лядел под ногами зияющее отверстие; из-под палубы доносились глухие
проклятия, сменившиеся, впрочем, довольно скоро здоровым удовлетворенным
храпом. Форидж разразился неистовой бранью, умело сочетая на шестнадцати
языках капитана, его родню и различные части человеческого тела.
! Солнце взошло. "Джульетта", хлопая кливерами и бизанями, мчалась по
бесконечной глади океана. Команда исправно несла службу. Мощный капи-
танский рык то и дело разносился над волнами. После каждого такого залпа
"Джульетта", как проснувшаяся лошадь, начинала идти чуть-чуть быстрее.
До блеска выдраенная палуба сверкала яркой заплатой из свежих досок.
Работы экипажу хватало. Жан-Пьер третьи сутки ковырялся в моторе, пы-
таясь вытащить оттуда застрявший палец; Омар Фалих стряпал обед, однов-
ременно вычерпывая воду, непрерывно поступавшую в трюм из океана; Мирко
Толич в одиночку сражался с парусами, лопавшимися и трескавшимися при
каждом удобном для них случае. Случаев было много. Фоше, который раньше
работал шулером в Монте-Карло, играл с Фориджем в покер, подобострастно
проигрывая каждую третью партию. Так проходил день. По вечерам команда
зажигала бортовые огни и продолжала свои занятия. В это же время проис-
ходила смена вахт: теперь воду вычерпывал Мирко Толич, а паруса латал
Фалих. Иногда по вечерам ужинали.
Электрического освещения на шхуне не было, и когда становилось совсем
темно, Норману Фориджу удавалось выигрывать только каждую четвертую пар-
тию.
В суровой мужской работе и нехитрых развлечениях время шло незаметно.
Один лишь Форидж проявлял признаки нетерпения. Когда все засыпали, он
зажигал свечу и любовался бесценным документом. Опершись головой о ку-
лак, он грезил караванами двугорбых (Форидж считал, что они имеют гораз-
до большую грузоподъемность) верблюдов, ноги которых подгибались под тя-
жестью вьюков, битком набитых золотом. На переднем верблюде, как и поло-
жено, восседал сам Форидж в котиковой чалме, а сзади, привязанный к
хвосту самого последнего верблюда, тащился проклятый китаец, царапая от
зависти лицо и умудряясь кусать сразу оба локтя.
Документ, лелеемый Фориджем, представлял собой карту, на которой был
изображен участок побережья Индии. В тридцати-сорока милях от берега,
судя по заметке на полях, располагался заброшенный храм, подвалы которо-
го, судя по заметкам на тех же полях, но сделанных красной тушью со мно-
жеством восклицательных знаков, были буквально завалены сокровищами. Фо-
ридж уже воображал себя владельцем сокровищ брахманов, которые, если ве-
рить индийским легендам, выученным Фориджем к этому времени уже дослов-
но, были сосредоточены именно там, где указывала карта. Это, впрочем,
говорило достоверно лишь об одном: что китаец при составлении карты
пользовался той же литературой. Если бы Форидж знал, какой удар ему при-
готовила судьба!
Однако Форидж не знал, какой удар приготовила ему судьба, и поэтому
при крике марсового "Земля! Земля!" его сердце радостно затрепетало.
Спустя какие-нибудь полчаса шедшая на всех парусах "Джульетта" уже би-
лась обоими бортами о гостеприимные рифы малабарского берега. Форидж
взглянул на объеденный молью корабельный атлас капитана Портеса и прика-
зал идти в Мангалуру.
Описывать рейд и порт Мангалуру нет никакой необходимости, так как и
то, и другое как две капли воды похоже на рейд и порт Бомбея, разве что
чуть-чуть поменьше. Ошвартовавшись у грузового причала - к пассажирскому
их не пустили - команда сошла на берег и направилась в глубь материка.
Материк был холмистый и джунглястый, и Форидж понял, что без провод-
ника не обойтись. Второй попавшийся индиец был нанят проводником, ибо
первый попавшийся был погружен в йогу и продолжал возделывать чайный
куст, никак не отреагировав на деловые предложения. Впрочем, второй ин-
диец тоже ничего не понял, но на всякий случай потребовал деньги вперед.
В джунгли проводник вошел последним, мотивируя это тем, что недавно в
округе появился бешеный слон, сбежавший из гастролировавшего здесь
бельгийского цирка. Предпоследним шел Форидж, поминутно оглядываясь и
при каждом подозрительном шорохе забираясь на деревья. Подозрительные
шорохи производил проводник.
Через некоторое время наступила ночь. В зарослях кричали голодные по-
пугаи и тигры. Форидж, хотя тоже был голоден, кричать боялся. Уставшим
людям пришлось улечься прямо на ворохе старых пальмовых листьев. Озлоб-
ленно кусались наглые москиты и термиты. Форидж брезгливо поднял ворот-
ник дорожного пиджака и, втянув голову в плечи, погрузился в сумбурную
тревожную дремоту.
Утром все проснулись от топота: это скакал по джунглям бешеный
бельгийский слон, как на бегу объяснил Фориджу проводник. Слон оказался
отдохнувший за ночь и резвый. Бежал он легко и непринужденно, бесясь на
ходу, как умел, а умел он многое: не одно поколение упорных бельгийских
дрессировщиков на протяжении всей его долгой слоновьей жизни занималось
его воспитанием, от чего, собственно, бедняга в конце концов и взбесил-
ся.
Итак, впереди, болтая на ломаном английском и показывая на хо-ду
местные достопримечательности, во весь дух мчался проводник. За ним
гуськом бежали Форидж, Фоше, капитан Портес, пара откуда-то приблудив-
шихся обезьян-макак и все остальные. Последним бежал слон. Бежали долго.
Джунгли были колючие и непроходимые, и к вечеру слон начал уставать. Он
тоскливо поглядел вслед удаляющимся людям, горестно затрубил, шумно раз-
вернулся и побежал обратно. Втянувшись в темп, бегуны некоторое время не
замечали его отсутствия и продолжали увлеченно бежать, но скоро чаща по-
редела, и тут показался полуразрушенный остов древнего строения.
- Это и есть храм? - отдышавшись, спросил проводника Форидж. Он мыс-
ленно прикинул размеры подвалов и остался доволен.
- Да, сагиб, - согласился тот. - Он самый и есть. Святое место!..
К святому месту вела тропа, по которой вприпрыжку сновали большие
черные пауки, а само святилище было опутано густой сетью лиан. Откуда-то
из пристройки - на вид еще более древней, чем сам храм - вышел старикаш-
ка в оранжевом хитоне с мелко трясущейся от старости верхней челюстью.
Прикрыв ладонью от солнца слезящиеся глаза, он кротко смотрел на прибли-
жавшихся к нему золотоискателей.
- Где золото, старый банан?! - мешая суахили и хинди, кричал Форидж,
подталкивая старика ко входу в подвал. - Капитан, организуйте вынос, а
вы, Фоше, займитесь учетом.
Перепуганный смотритель упирался и идти в подвал решительно отказы-
вался. Форидж рвался к сокровищам, но старик этого явно не понимал. Он
что-то лепетал, размахивал руками и даже умер, но Фориджа переубедить не
смог.
Запалив факелы, кладоискатели спустились в подземелье. На свет сразу
же сбежалась уйма черных пауков. Брызгая ядом, они шипели, таращили мно-
гочисленные фасеточные глаза и активно кусались. Это первым открыл капи-
тан, который упал, сраженный ядом. Черные мохнатые волны жадно сомкну-
лись над ним, а когда через минуту они разомкнулись, взорам потрясенных
людей предстал свежий, выскобленный жвалами скелет. Кроме него в подвале
было еще несколько скелетов более раннего происхождения. Золотом и не
пахло, если не считать золотого клыка во рту у капитанского черепа. Фо-
ридж на ходу выхватил зуб и бросился наружу во главе всей команды.
У выхода их поджидал бешеный бельгийский слон, которого Форидж тут же
застрелил из кольта. Упавшая туша наглухо закрыла выход. Сзади наступали
пауки. Форидж попытался отстреливаться, но у него кончились патроны. Он
швырнул бесполезный пистолет, отпихнул слона и выскочил, по дороге попав
ногой в змеиное гнездо. За ним выскочили и остальные, исключая Мирко То-
лича, который выяснял отношения с разъяренными кобрами.
Ну что ж, оставим Мирко объясняться со змеями, а сами снова заглянем
в Сан-Диего. Каботажная кампания процветала на освобожденной от конку-
рентов благодатной гуановой почве. Банковский счет Ван-Ю-Ли и Курочкина
настолько возрос, что банк, где он находился, лопнул. Курочкин и Ли
прибрали банк к рукам, а воробью на радостях купили самоучитель игры на
гавайской гитаре. Денег было некуда девать, и они их никуда не девали.
Иван Христофорович теперь покупал к завтраку целых три банана, а
Ван-Ю-Ли завел себе лакированные палочки для риса, который уже не разма-
чивали, а варили. В пустовавших прежде комнатах появилась первая робкая
мебель. Теперь гуановозы арендовали и пустовавший первый этаж, где они
складывали деньги, не умещавшиеся в их банке. Вывеску бывшей пароходной
компании Фориджа мстительный китаец самолично прибил в отхожем месте, и
каждый раз заходя туда по делам, метко плевал в заглавную букву F.
В связи с улучшением жилищных условий у Курочкина появилась отдельная
комната, в которую он переволок свой старый фанерный чемодан - верный
его спутник от Севастополя до Сан-Диего. У него появилась привычка в
долгие вечерние часы перебирать содержимое чемодана, воскрешая в памяти
блестящие балы, дуэли, упоительные гусарские пьянки и многочисленных
женщин, попадавшихся на его долгом жизненном пути. Были в этом чемодане
и чисто фамильные реликвии: кольцо с фальшивым бриллиантом изумительно
чистой воды, серебряная вилочка из кофейного сервиза бабушки, неизвестно
кому принадлежавший орден Андрея Первозванного, запасной нательный
крест, револьвер, пачка презервативов, библия и предметы культа, удосто-
верение личности штабс-капитана Его Императорского Величества первого
пехотного полка Хрякова Константина Ильича с дагерротипом Курочкина,
бильярдный кий, колода карт с шестью тузами и еще много старой, никому
не нужной чепухи.
При каждом новом переборе Курочкин обязательно находил в необъятном
чреве чемодана что-то новое, чему он всегда искренне удивлялся; при этом
каждая новая безделушка приводила его в благоговейный восторг, оканчива-
ющийся острым приступом ностальгической ипохондрии. Перед его мысленным
взором проплывали тогда решетка Летнего сада, бронзовые купидоны, подо-
бострастное лицо околоточного и непередаваемый вихрь из обрывков слад-
ко-розовых воспоминаний.
Однажды ностальгия дошла до такой степени, что Курочкин взвыл и так
глубоко копнул в чемодане, как до этого он еще никогда не делал. В ре-
зультате этого самокопания - ибо чемодан давно следовало уже считать
частью его самого - на свет была извлечена слежавшаяся тетрадь с двумя
целующимися голубками на переплете выцвевшей козловой кожи. На титуле
можно было разобрать полустертое золотое тиснение:
КОРВЕТЪ "ШПЕЦРУТЕНЪ"
вахтенный журналъ
- Стоп, стоп, стоп! - не выдерживает, наконец, любознательный чита-
тель. - Стоп, граждане авторы! Что-то у вас, как говорится, прицел сбил-
ся! Где динамизм повествования? Где экспрессия? Где легкость и игривость
сюжета? Где поучительные диалоги, где блистательные подвиги; где, нако-
нец, любовь?!
Молчат авторы. Действительно, нет динамизма. Исчезла легкость. Пол-
ностью отсутствует любовь. Что ж, любознательный читатель, ты во всем
прав! И ничего нам не остается, как, щелкнув каблуками, хором отвечать:
- Виноваты! Исправимся! Больше не повторится!
И, в качестве первой меры перевоспитания и оживления действия, авторы
предполагают, к примеру, подсунуть в чемодан Курочкина (пардон, пардон,
К. И. Хрякова !) что-либо такое, эдакое! Впрочем, вот:
В руках князя внезапно оказалась старая бутылка казенной водки с ор-
