что штат сотрудников агентства исчерпывался личным секретарем Фориджа
Оскаром Фоше, которому было наплевать.
Второй этаж занимал конкурент и заклятый враг Фориджа китаец
Ван-Ю-Ли, тоже миллионер. В Сан-Диего он был знаменит тем, что вкопал
возле дома столб, вершина которого приходилась как раз напротив его ок-
на, и теперь требовал от муниципалитета повесить на него фонарь для ос-
вещения улицы, рассчитывая таким образом использовать фонарь в качестве
дармовой настольной лампы.
В той же комнате жило нечто среднее между его компаньоном и советни-
ком, а именно - бывший русский аристократ, князь Иван Христофорович Ку-
рочкин, в свое время предусмотрительно сбежавший в Констанцу от насту-
павших красных частей.
Мягкая мебель и ковры на втором этаже напрочь отсутствовали. Их с ус-
пехом заменяла циновка, расстилаемая в торжественных случаях лично пре-
зидентом фирмы. Фирма называлась:
* * * ЛИ * * *
каботажные перевозки
Третьим жильцом был говорящий воробей. Конечно, из соображений прес-
тижа следовало бы завести кенара или на худой конец попугая, но китаец
был скуп и предпочитал каждое утро красить воробья в яркий канареечный
цвет, причем во время этой процедуры воробей ругался, бегал по клетке и
брезгливо закрывал глаза лапками.
Ван-Ю-Ли был неумолим. С чисто азиатской хитростью и терпением обучив
его английскому (китайский воробей учить категорически отказался), кита-
ец требовал теперь и канареечных трелей. Деваться воробью было некуда,
приходилось петь.
- Жизнь - сложное и уникальное явление, - рассуждал воробей, - и если
тебе где-нибудь насыплют зернышек, то в другом месте непременно дернут
за хвост; обижаться бессмысленно и бесполезно. А если судьба складывает-
ся так, как она складывается, то петь соловьем, конечно, не с чего, но
не в этом счастье и жить пока можно, да, можно!
Бесспорно, самые горластые на свете мальчишки живут в Сан-Диего. Еще
более бесспорно, что ни одно важное событие в жизни этого города не об-
ходится без занесения его на скрижали истории, роль которых с успехом
выполняет местная газета "Сан-Диего ньюс". Если бы не мальчишки-газетчи-
ки, ее бы никто не покупал; вот и теперь разбуженный ни свет ни заря
Норман Форидж вынужден был скупить на полреала газет, чтобы они убежали
орать на соседнюю улицу. Спать уже не захотелось, и Форидж стал рассмат-
ривать последнюю страницу.
В Сан-Диего все было по-прежнему за исключением одного: наконец-то
начала работу акционерная компания по освоению залежей гуано на острове
Мартинес. Тут же было помещено объявление о желании компании зафрахто-
вать судно для перевозки сырья на материк. Это было как нельзя более
кстати, потому что фирма, в связи с гибелью "Санта-Клауса", несла колос-
сальные убытки и находилась на грани финансового краха.
Возблагодарив судьбу, Бога, газету и мальчишек (мальчишек он попутно
проклял), Норман Форидж растолкал Оскара Фоше и послал его заключать
контракт.
Жильцы старого дома потихоньку просыпались. Курочкин последний раз
увидел во сне бутерброд с черной икрой, преследовавший его как кошмар в
течение вот уже пятнадцати лет, причем год от года слой икры на бутерб-
роде становился все толще (китаец кормил его размоченным в воде рисом),
и с глубоким сожалением открыл глаза. Сложив газету, на которой спал,
Курочкин аккуратно повесил ее на гвоздик. Китаец уже красил воробья.
Иван Христофорович вздохнул и отправился на базар покупать банан к завт-
раку. Он спустился по лестнице, вышел на улицу и тут был сбит с ног мощ-
ным вихрем, смерчем, торнадо, в который превратился личный секретарь Фо-
риджа, ополоумевший от возбуждения.
- Виктория! - восторженно кричал Фоше, перемахивая через поверженного
Курочкина. Курочкин нашарил в пыли пенсне, нацепил его на нос и ошелом-
ленно посмотрел вслед французу. Ликующий вид Фоше никак не вязался в
представлении Ивана Христофоровича с глубоким трауром и унынием, царив-
шем в агентстве Фориджа после утраты "Санта-Клауса".
- И какого дьявола распрыгался?! - с удивлением подумал Курочкин. -
Ему бы скорбить да скорбить! Пойти, что ль, Фориджу настучать? Норка ему
даст!.. Я ему устрою викторию, повеселится он у меня!
Иван Христофорович поднялся, отряхнул колени и решительным шагом нап-
равился вслед Фоше. Он шел гордо, с намерением высыпать на рабочий стол
Фориджа полную корзину яблок раздора. Он вошел с открытым ртом, чтобы не
тратить время на его открывание. Вошел - и замер, пораженный невиданной
картиной: Форидж, сияя от счастья, прижимал к сердцу Оскара Фоше. Форидж
приготовился расцеловать его, но тут увидел Курочкина.
- Посмотрите на него! - воскликнул Форидж, отстраняя секретаря. -
Что, старый хрыч, опять гадить пришел? Не трудись, папаша, на-ка лучше
подарочек твоему дружку передай, - Форидж сунул в руки оторопевшего Ку-
рочкина аккуратный пакетик. - Фоше, проводите гостя к выходу!
Секретарь, приятно улыбаясь, пошел на Курочкина, но Иван Христофоро-
вич, предпочитая не обострять обстановку, сам юркнул за дверь.
Отдышавшись и закрыв рот, он первым делом развернул пакет и увидел
пузырек с валерьянкой. У князя сразу нехорошо закололо в сердце: он
знал, что такие подарки не к добру. Забыв про завтрак, он ринулся на-
верх. Ворвавшись в комнату, он обнаружил китайца плавающим в луже холод-
ного пота с компрессом на лбу. В комнате царило отчаяние. Щель в полу,
которой Ван-Ю-Ли регулярно пользовался для подсматривания и подслушива-
ния, была заплевана и заткнута спальной газетой Ивана Христофоровича.
Курочкин понял, что произошло нечто непоправимое.
- Ты чего, Ванюша? - испуганно спросил он. - Что случилось?
Китаец рыднул и рванул себя за косицу.
- Контракт! Гуано! - прохрипел он.
- Ты, Ваня, не волнуйся, - начал успокаивать компаньона Курочкин. -
Насчет контракта мы их все равно облапошим, помяни мое слово!
Тут Ван-Ю-Ли медленно поднялся, дико задрожал, растопырил пальцы и
двинулся на князя!
Все на свете преходяще: и успех, и неудача; здравомыслящим людям нет
причины без нужды падать духом. Но, конечно, доля горестных переживаний,
сокращающих жизнь, присутствует в бытии даже насквозь прожженных мошен-
ников, каковыми являлись все вышеупомянутые лица - все без исключения.
Не был исключением и почтенный Ван-Ю-Ли. Вдоволь наплакавшись за ночь, к
утру он придумал в меру гениальный план, который в случае успеха сулил в
некотором смысле золотые горы. Ван-Ю-Ли и Курочкин, посовещавшись, при-
нялись за его осуществление.
Прежде всего они обследовали свои апартаменты. После продолжительных
поисков ими был обнаружен подходящий листок бумаги почти правильной пря-
моугольной формы. Пока китаец разводил тушь, Иван Христофорович топтал
бумагу босыми ногами, стремясь придать ей законченный древний вид. Когда
бумажка дошла до уровня начала восемнадцатого века, она была передана
для дальнейшей обработки в умелые руки китайца, который воробьиным пе-
рышком принялся рисовать по ней.
Закончив работу, китаец помахал бумажкой в воздухе, чтобы подсохла
тушь и, насвистывая народную китайскую лирическую песню "желтая луна", в
какой рассказывалось о маленьком китайском мальчике, который, не послу-
шавшись мамы, пошел гулять в молодую бамбуковую рощу, где и был жестоко
искусан диким тигром в назидание всем остальным, диранул лист пополам.
Одну половинку он повесил на гвоздик, а вторую, продолжая тихонько нас-
вистывать, аккуратно протолкнул в смотровую щель. Убедившись, что бумага
упала на письменный стол Фориджа, он испустил жалобный крик и помчался
вниз. В это время Форидж конструировал изощренное ругательство, роясь в
уголках своей профессиональной памяти и одновременно изучая свалившийся
на него документ. Он придумал ругательство, но оно застряло у него в
глотке: Форидж обнаружил, что бумажка была подарком судьбы.
Внезапно дверь распахнулась, и в кабинет со всеми подобающими азиатс-
кому этикету поклонами влетел китаец. Согнувшись в последнем поклоне, в
чем ему немало помог внезапный приступ радикулита, он осведомился о дра-
гоценном здоровье Фориджа, мысленно желая ему большой-большой проказы и
много голодных детей. Разогнувшись, китаец сказал:
- Почтенный, не отдадите ли вы мне тот жалкий клочок бумаги, которым
я имел несчастье обеспокоить вас, за что нижайше умоляю простить меня,
недостойного?
Форидж встал из-за стола, простил китайца и вытолкнул его за дверь.
Заперев ее на два оборота, Форидж уселся за письменный стол и принялся
кейфовать. Постепенно мир за оконными стеклами окрасился в яркий розовый
цвет, кривой шпиль на городской ратуше стал замечательно стройным, а
солнце, весело пробегая по небу, ласково слало свои лучи прямо в форточ-
ку старого дома, вспыхивая зелеными искрами на стекле "белой лошади".
Прокейфовавшись, Форидж проснулся среди глубокой ночи. Ночь была тро-
пической и темной. Сан-Диего словно вымер, ни звука не доносилось с его
пустынных улиц и проспектов. В углу заскреблись тараканы. Форидж встре-
пенулся и пошел будить Оскара Фоше. Тот проснулся сразу. Форидж приник к
его уху и некоторое время что-то шептал, после чего Фоше бесшумно оделся
и на цыпочках выскользнул за дверь.
Если на свете бывают чудеса, то в эту ночь произошло именно чудо:
старая лестница ни разу не скрипнула под ногами злоумышленника, а дверь
в контору Ван-Ю-Ли и Курочкина легко поддалась первой же отмычке, пос-
кольку была предусмотрительно не заперта.
Итак, в ноль часов шестнадцать минут Фоше проник на запретную терри-
торию, а в ноль часов двадцать минут уже покинул ее, прижимая к груди
вторую половину драгоценного документа. Когда дверь за Фоше закрылась,
китаец закрыл глаза и со спокойной совестью уснул. Во сне ему приснились
разодетые в шелка красавицы, танцующие на большом рисовом поле.
Весь остаток ночи на первом этаже горел свет; по занавескам метались
тени Фориджа и его секретаря: они собирались в дорогу. Форидж рассовал
по карманам миллионы и вслед за Фоше навсегда покинул контору, гоня
прочь назойливую мысль о предстоящей выплате неустойки по гуановому
контракту. Помотав головой, чтобы окончательно избавиться от этой мысли,
Форидж решительно скрылся в темноте.
Всю ночь неудавшиеся гуанопромышленники разыскивали по злачным местам
Сан-Диего бравую команду "Джульетты". Сама шхуна, всеми покинутая, смир-
но покачивалась в теплых сточных водах городской гавани. И Форидж, и Фо-
ше знали, что искать команду на судне бесполезно. Они разделились: Фоше
направился в ночной бордель "Серебряный якорь", а Норман Форидж взял на
себя опиекурильню, соперничавшую с "Якорем" своей популярностью. Пятнад-
цать минут напряженных поисков - и свершилось второе чудо за сегодняшнюю
ночь: вся команда, за исключением Омара Фалиха, была в сборе.
Старший матрос Мирко Толич висел на механике Жане-Пьере де Буайе, а
Жан-Пьер де Буайе висел на Рикардо Портесе, который был капитаном и поэ-
тому сравнительно твердо держался на ногах.
Уплатив по счету, что с ним бывало крайне редко, Форидж увел команду
навстречу приключениям. Шествие возглавлял Фоше с импортным тусклым
шведским фонариком, а замыкал процессию сам Норман Форидж, бдительным
хозяйским оком следивший за тем, чтобы никто не потерялся и не перешел
улицу в неположенном месте, хотя ночные автобусы и такси - как, впрочем,
и дневные - в Сан-Диего отсутствовали.
"Джульетта", встречая команду, ласково скрипела гнилыми бортами. Уже
светало. Форидж, предоставив Фоше грузить команду, пошел в кают-компа-
нию. Там густо храпел и пускал во сне турецкие ветры трезвый Омар Фалих.
Опешивший поначалу Форидж зарычал и пнул турка ногой.
- Я болею, хозяин, - не открывая глаз привычно пожаловался Омар. Фо-
ридж с наслаждением пнул его второй раз:
