ка:" Вы же их не знаете, дай им только волю. Они такое..." Что
"такое" я уже не слушал. И до самого Ставрополя угрюмо молчал
погрузившись в собственные мысли.
Через месяц или через два, А.А.Никонова и меня пригласил
к себе М.С.Горбачев. Он был тогда секретарем ЦК по сельскому
хозяйству, т.е. ведал в те времена всем сельским хозяйством
страны. Александр Александрович уже был тогда избран президен-
том ВАСХНИЛ,а. Разговор шел о Ставрополье, о взаимодействии
Большой Академии со ставропольским сельхозинститутом, в част-
ности. Обстановка была рабочая и более чем доброжелательная.
Михаил Сергеевич интересовался успехами института, проявлял
понимание многих деталей - обсуждение шло легко и деловито.
Но в конце произошел сбой. Михаил Сергеевич меня спросил
о моем общем впечатлении о состоянии дел в Ставрополье, о том
как используются результаты работ института, как они внед-
ряются в практику. Успокоенный мирным деловым тоном разговора
я сказао то, о чем думал последнее время. "Край на подъеме. Это
очевидно. Там много дельных и знающих людей. Но есть одна беда
- аппарат крайкома: вмешивается когда не надо и во что не на-
до!" И начал приводить примеры.
По ходу моего рассказа, Горбачев все больше и больше
мрачнел. И неожиданно, лаконичной репликой прервал мой расс-
каз; "Аппарат, это гораздо сложнее чем Вы думаете". Никакого
обычного монолога. Сухое расставание без каких либо пожеланий
на прощание. Хозяин кабинета был явно рассержен. Только позд-
нее я понял свою бестактность - нельзя прикасаться к святая
святых.
В системе власти и, прежде всего партийной власти, су-
ществовали определенные неписанные правила игры, обязательные
для всех и для рядового инструктора, и для секретаря ЦК и, как
потом мы поняли, и для генсека, тоже. Все они были в системе и
все держались на одностороннем "ТЫ", в частности. Именно аппа-
рату принадлежало все, он был истинным владетелем собственнос-
ти. Но каждому было отпущено только то, что было ему положено,
и отдыха, и продовольствия, и других жизненных благ, ну и ко-
нечно, обращения "ТЫ" со всеми, стоящими ниже, чем ты в пар-
тийной иерерхии. И категорический запрет обсуждать что-либо,
относящиеся к этим прерогативам, с кем либо из нас, стоящих
вне системы, вне номенклатурного аппарата и даже со своими
коллегами, стоящими на нижних ступеньках. То, что происходило
за зелеными заборами, то о чем говорили там, что ели и что пи-
ли нас не касалось. Это была тайна, которая охранялась куда
строже, чем все военные секреты вместе взятые.
И мой инструктор безобразничал в колхозах, орал на пожи-
лых людей не потому, что это требовало дело, не потому, что
они допустили те или иные огрехи, а для того, чтобы люди каж-
додневно, ежечастно чувствовали, кто есть настоящий хозяин на
этой земле. Если бы они потеряли, хоть одну из ниточек, кото-
рыми был связан Гуливер, то они потеряли бы все. Я думаю, что
Горбачев, лучше чем кто либо понимал эти правила игры. Сейчас
я уже знаю, что эти правила игры сложились постепенно, сами
собой. Что они даже противоречили интересам партии и ее влас-
ти, что следование им вело саму партию к гибели. Но сделать
никто ничего не мог, даже если и понимал трагизм положения.
Теперь я думаю, что Горбачев это тоже понимал.
И, тем не менее мне кажется, что он все же переоценивал,
сковывающий потенциал Системы. Это помешало ему, однажды, пра-
вильно поставить цели и выбрать более легкий путь вывода наше-
го общества на "естественный" путь развития.
ШОРЫ ГОРОДСКОГО МЫШЛЕНИЯ
И ЛИБЕРАЛИЗАЦИЯ ДЕРЕВНИ
Мои поездки по Ставрополью, разговоры с людьми, занимаю-
щими самое разное общественное положение, создали определенный
образ южнорусского крестьянства и дали представление о многих
реалиях нашего сельского хозяйства и знания того, что невоз-
можно прочесть ни в газетах ни в книгах. Более того, благодаря
знакомству со Ставропольем у меня, уже к концу 70-х годов на-
чала складываться система представлений о том, каким может
быть рациональное устройство жизни, рациональная организация
производства деревенского мира. Я понял, что дело не в сель-
хознауке, не в агрономии, а тем более не в информатике и
компьютеризации. У нас много первоклассных агрономов, людей,
профессиональный уровень которых позволяет обеспечить умелое,
рациональное ведение хозяйства, потенциальные возможности ко-
торого в настоящее время используются преступно мало.
Самое главное сегодня - организация сельхозпроизводства,
система собственности, правовые отношения человека и земли.
Вначале это были мои, всего лишь, размышления вслух и разгово-
ры с теми людьми, мнение которых для меня было важным. Позднее
я начал об этом говорить публично и, наконец, основные мысли я
изложил в моей книге "Пути созидания". Но, как я убедился,
своих адресатов эта книга не нашла (впрочем, их может быть и
нет!) и какого либо заметного влияния на образ мышления не
оказала.
Далеко не сразу я пришел к более или менее окончательным
суждениям: шоры городского мышления и некоторые принципы, ко-
торыми, оказалось, не так то легко и поступиться, мне долго
мешали поверить тому, что я видел. Первое, что я понял - мерт-
вящий, убивающий все живое диктат партийного чиновника. Дело
было даже не в том, что такой чиновник в своей массе не очень
грамотный, что он не очень способен и не очень хочет вникать в
суть конкретных задач. Все значительно сложнее. Партийный чи-
новник имеет свои приоритеты, действует и приказывает, исходя
из собственных корпоративных интересов, из общих правил игры.
Он может быть и грамотным человеком, но его поступки регламен-
тированы, прежде всего, этими правилами, а не интересами конк-
ретного хозяйства, района и даже края.
Но прямой отказ от раз установившегося порядка был смер-
телен для десятков тысяч людей, имеющих власть и допущенных до
"тела страны" - ее реальных собственников. Конкретных людей,
думающих не о крае, стране или партии, а пекущихся о своих
конкретных сиюминутных делах, людей, которые отлично понимали,
что значит в их судьбе, установившийся в стране порядок. И
сопротивление любым ограничениям единовластного руководства
всем до хозяйственных мелочей, включительно, будет отчайным -
не на жизнь, а на смерть. Тем более, если речь всерьез пойдет
об утверждении иного права собственности. Я думаю, что Горба-
чев это понимал куда лучше чем я.
Потом колхозы - еще одно заблуждение горожанина. Я при-
надлежу к тому поколению, которое не по рассказам, а своими
глазами видело весь ужас коллективизации. Новое крепостное
право - оно внедрялось огнем и мечем. И одновременно, вполне
целенаправленно уничтожалась лучшая, наиболее работящая часть
крестьянства. Под нож шли самые думающие, самые профессиональ-
но грамотные мужики! А утвердившийся колхозный строй поражал
своей нелепицей, нерациональностью, глупостью и безхозяйствен-
ностью. Мне, московскому жителю казалось, что мужики должны
все и поголовно его ненавидеть и мечтать о полном разрушении
колхозного порядка. Но я испытал шок - оказалось, что все не
так, все гораздо сложнее. Оказалось, что подобная линейная
трактовка всего лишь досужие рассуждения теоретика. Да, к тому
же еще и горожанина.
Среди крестьян, преимущественно из казаков, с которыми
мне довелось беседовать по душам, я встретил самое разное от-
ношение к проблеме собственности на землю и к колхозному
строю. Были такие, которые рвались в бой. Их позиция была од-
нозначна: "Эх, дали бы мне землицу и "не мешали бы мне власти,
поработал бы я всласть" - их точку зрения в рифму мне высказал
как-то один сорокалетний казак. Дальше он мне изложил план -
боевую диспозицию, как он мне сказал - что и как надо делать,
что выгодно, а что не выгодно. Но таких было до удивления ма-
ло.
Для меня была совершенно неожиданной, та симпатия к ко-
лхозному образу жизни, к колхозным порядкам, которую я обнару-
жил. Помня сопротивление крестьян во времена коллективизации,
я был уверен, что возвращение собственности будет для всех не-
бесным даром. Но не тут-то было: все оказалось не так. Многое,
очень многое в колхозном строе не нравилось станичникам - ру-
гали они его последними словами. Ругали бригадиров, неграмот-
ность председателя, пьянство начальства (и не только начальст-
ва), казнокрадство. Но последнее вовсе не означало необходи-
мость распустить колхозы. Скорее, главный лейтмотив был такой
- хорошо жить миром. Вот бы те из райкома да края не мешали бы
нам! Своим бы умом бы пожить! И слышал я такое не сегодня, а в
средине годов семидесятых. 20 лет тому назад!
Потом я пытался перепроверить подобные впечатления и в
калужской области, и в Беллоруссии, и в Подмосковье. Тенденции
сохранялись, хотя они и были менее яркими и отчетливыми, чем
на Северном Кавказе. Там еще довольно сильны казацкие традиции
- они давали дополнительный фон. Кроме того, колхозы в Ставро-
полье были богатые, люди жили в довольстве - стоило ли этим
рисковать? Конечно, не все было ладно - невооруженным глазом
были видны плоды бесхозяйственности, плохой организации. Все
понимали, что и в тех благополучных краях можно было жить куда
лучше. Впрчем, для того, чтобы это понять не нужно было быть
специалистом - в этом мог разобраться даже математик. Вот о
том и сетовали, разговаривавшие со мной мужички.
Но многое я еще тогда не понимал. Конечно, богатство края
играло свою роль, играли роль и традиции казаков, привыкших
жить миром и многие из которых полагали, что и в колхозах ми-
ром можно все устроить чин чином. Но не только в традициях бы-
ло дело.
Однажды я разговаривал с одним очень пожилым колхозником
из иногородних. Из небогатых середняков. Он еще помнил как хо-
зяйствовал самостоятельно. Задал я ему один прямой вопрос -
хотел бы он иметь собственный надел, работать самостоятельно и
жить независимо. Ответ был длинный и неоднозначный: "с одной
стороны", "с другой стороны". Но главное было в том, что мой
собеседник в любых условиях не очень бы стал стремиться снова
стать единоличником. Да, живет он похуже чем до коллективиза-
ции, хотя в отличие от казаков был средняком из средняков: ка-
заки те, по его мнению, больше на кулаков смахивали. Но рабо-
тал он тогда от зари до зари. И если землю дадут, то снова ему
так же придется работать. Но даже не это его пугает. Сегодня
он под защитой государства. Оно за него думает, но оно же его
и кормит. "А если неурожай? А появится новая техника? А как
торговать зерном? Это не виноград отвести на базар. Как нынче,
так спокойнее". И я понял тогда истинный смысл некрасовских
строк:
Порвалась цепь великая,
Порвалась и ударила
Одним концом по барину,
Другим по мужику!...
И обрел я тогда глубочайшую убежденность - конечно, кол-
хозы в их современном виде долго не просуществуют. Но, упаси
Боже, их распускать декретом. Все должно делаться медленно и
сверхосторожно. Нельзя, чтобы при разрыве цепи удар пришелся
по производителю. Здесь в деревне мы сталкиваемся с извечным
противоречием, присущим обществу и человечеству вообще. В нем
должны уживаться очень разные люди. Одни с неуемной энергией -
агрессоры от природы, стремящиеся к богатству и славе, готовые
работать день и ночь и рисковать всем, даже жизнью порой для
мифических, им одним понятных целей. Но есть и другие, которые
готовы удовлетвориться скромными условиями жизни. Они избегают
напряженной работы и, особенно, ответственности. Им важнее
всего гарантированность, стабильность существования. Их стра-
шит неизвестность перемен.
Это разнообразие людских характеров и стремлений - залог
неравенства людей, их борьбы между собой и трудностей в их
совместной жизни. Но оно же и счастье рода человеческого, это
