И все же удачливым себя, в этот период, назвать я не мо-
гу, поскольку большинство из моих замыслов тех лет, так и ос-
тались замыслами. Да и само расставание с Вычислительным Цент-
ром происходило не совсем так, как мне бы хотелось - просто я
уже не мог не уйти!
Причин, почему я не могу считать этот период своей жизни
удачливым, было много. Были объективные. Гибель Володи Алек-
сандрова, отход от меня кое кого из моих сотрудников и учени-
ков, начало перестройки, а вместе с ней и конец бюджетного фи-
нансирования работы в области моделирования биосферных
процессов и т.д. Но были и субъективные, сыгравшие вероятно,
основную роль. Работа, которую я затеял требовала коллективных
усилий, работы "на равных" большой группы людей, в которую
каждый вносил что-то свое, работая "на себя". Но, в тоже время
и понимая общую цель, работая синхронно с остальными членами
команды и со мной лично. А именно такой работы я организовать
и не смог. И причина была, прежде всего, во мне самом.
У меня довольно удачно получалась та административная ра-
бота, которая сводилась к выбору направления деятельности, с
последующим подбором руководителя новой темы или задачи. Сде-
лав те или иные первые шаги, иногда даже чисто административ-
ные, я затем обычно отходил от работы, отходил в сторону, пол-
ностью доверяя ее тому, кому я поручал руководство и
присматривал за ней издали, стараясь предельно не вмешиваться.
И надеюсь, что младшие коллеги практически не замечали моей
опеки. Я думаю, что такая политика в организации целенаправ-
ленной деятельности, в целом, правильная. Тем более, когда
речь идет о работах инженерного типа, то есть когда результаты
можно предугадать заранее, когда надо сделать нечто вполне
конкретное. В выборе такой стратегии, я ориентировался, прежде
всего на самого себя, на свой стиль работы: я ценил самостоя-
тельность, очень не любил какого-либо вмешательства и работал
без него куда быстрее.
То, что я смог проработать более двадцати лет заместите-
лем А.А.Дородницына - факт малопонятный моим друзьям, объясня-
ется очень просто: до поры до времени, мой директор никак не
вмешивался в мою деятельность. Ему, вероятно было просто удоб-
но то, что, делая успешно свое дело, я никак не затрагиваю
вопросов, которые он считал своими прерогативами - иностранные
связи, общая стратегия развития вычислительной техники, предс-
тавительство, к которым я, на самом деле был абсолютно равно-
душен. Он всегда чувствовал себя настоящим сталинским директо-
ром и все, что происходит в ЕГО учреждении, есть ЕГО
собственное достояние. Как только он изменил свое поведение, и
начал вмешиваться в мою работу, я тут же подал в отставку.
Я думаю, что подобный стиль организации исследований, ко-
торый сложился и, который я практиковал и в МФТИ и в ВЦ, дос-
таточно эффективен. С одной стороны, выбирая какой либо новый
вопрос и делая в нем первые шаги, я определял целенаправленную
деятельность целого коллектива, то есть держал ее в определен-
ном русле. А с другой, как только становилось ясным перспекти-
ва получения новых результатов, я уступал место инициативам
моих младших коллег. Конечно, такая схема научной жизни не
универсальна, но в среднем она очень рациональна. Хотя и тре-
бует от руководителя быть не директором с указующим перстом, а
непрерывным искателем.
Но тогда, когда речь заходит о проблемах, в которых пог-
ружаешься сам с головой, которые начинают составлять в данный
момент смысл собственной жизни - что бывает совсем не часто,
то такой стиль работы неприменим. Здесь надо уметь работать
вместе и превращаться из руководителя в партнера. Вот этого я
делать так и не научился. Я не умел становится просто партне-
ром. Для этого нужно было иметь иную психическую конституцию.
По существу я был очень одинок и все свои работы, за очень ма-
лым исключением, писал один и был их единственным автором. У
меня много учеников - и кандидатов и докторов наук, есть среди
них и академики. Но ни с одним из них, несмотря на добрые че-
ловеческие отношения, я не был близок, как "искатель". Я видел
этот дефект собственной психической конституции, но поделать с
ним ничего не мог.
Свое повествование я начал рассказом о нескольких часах,
которые я провел наедине с Ладожским озером. Такое состояние,
похожее на медитацию мне было свойственно с детства и очень
мне помогало всю жизнь. Мне бывает трудно рассказать то, о чем
я думаю в это время. Но в конце такого пребывания наедине с
собой, во мне обычно вызревало, вырисовывалось какое то смут-
ное понимание того предмета, о котором я думал. Настолько
смутное, что я всегда стеснялся о нем кому бы то ни было
рассказывать. Тем не менее, я доверял этому внутреннему зову и
следовал ему. Я привык доверяться своей интуиции: она меня не
подводила. Но и не давала никаких разумных аргументов для объ-
яснения своей позиции. По этой же причине я не выдерживаю дол-
гих споров и критических обсуждений. Порой случалось, что я
признавал справедливость замечаний и ...делал все же по-свое-
му. Такая особенность моего образа мышления и поведения очень
затрудняла совместную работу "на пару". Попытки совместной ра-
боты и даже писания совместных статей или книг, обычно оканчи-
вались неудачей. А иногда даже и ссорой.
Я помню только два случая в моей жизни, когда я смог ра-
ботать вдвоем "на равных". Первый раз в конце 50-х годов, ког-
да мы вместе с В.Н.Лебедевым старались создать численные мето-
ды устойчивого расчета траекторий космических аппаратов. Вто-
рой - когда вместе с В.В.Александровым мы разрабатывали перво-
начальную версию модели, имитирующую динамику биосферы. Это
была действительно работа на равных, поскольку каждый вносил в
нее свое, свойственное собственному пониманию.
Что же касается изучения биосферы, как единой системы,
объединяющей и косную природу, и живое вещество, и человечес-
кое общество, систему взаимодействующую с космосом, то такая
деятельность требовала надежной компании единомышленников,
равно увлеченных этой проблемой, понимающей и разделяющей цели
работы. Такой компании мне создать не удалось.
НИКОЛАЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ТИМОФЕЕВ-РЕСОВСКИЙ
Среди моих учеников была весьма неординарная личность -
Юрий Михаилович Свирежев. Он окончил физтех и учился в той
знаменитой группе на кафедре Лаврентьева, из которой вышло
много талантливых ученых, в том числе и Володя Александров.
После успешной защиты своей кандидатской диссетртации, где я
был его руководителем, Свирежев стал работать в Обнинске у
знаменитого биолога и генетика Николая Владимировича Тимофее-
ва-Ресовского. Свирежев занялся биологией и постепенно превра-
тился вероятно в квалифицированного математического биолога.
Мне трудно судить сколь высока была, им обретенная новая ква-
лификация, но всякими терминами он разбрасывался столь небреж-
но, что вызывал, не только у меня, но и многих других, неволь-
ную зависть своей эрудицией. Во всяком случае в Пущине он
вполне успешно защитил уже докторскую диссертацию по математи-
ческим вопросам биологии. Ему я и обязан знакомством с Никола-
ем Владимировичем.
О Тимофееве-Ресовском и его неординарной деятельности в
последние годы писалось довольно много, и о его непростой
судьбе, и о его весьма странном характере, его научных заслу-
гах и т.д. В этих писаниях перед читателем является некоторая
весьма экзотическая личность, которая не очень соответствует
моим впечатлениям. Конечно он был зубром - сильным, умным,
способным увлекать людей, как и многие настоящие большие уче-
ные, как тот же П.Л.Капица или А.Н.Крылов. Но никакой экзотики
я в нем не почувствовал. Он был очень русским, с болью пережи-
вал малую востребованность нашего научного потенциала, понимал
наши возможности. Он был таким же ругателем, как и все мы тех-
нари, что нас очень роднило. Он так же старался работать на
благо нашей страны и также как и мы говорил о том, что брежне-
вы приходят и уходят, а Россия остается. И самое главное -ДЕ-
ЛО! Одним словом, он никогда не был диссидентом. А нормальным
думающим очень смелым исследователем и мыслителем, что не одно
и тоже. Одним словом, он был очень НАШ!
Иногда, приезжая в Москву, и оставался ночевать в городе,
Тимофеев-Ресовский звонил мне и предлагал устроить небольшой
семинар. Я приглашал несколько человек, которым может быть ин-
тересен разговор и вечером в моем кабинете в Вычислительном
Центре бывали очень содержательные обсуждения. Пожалуй слово
"обсуждение" не совсем точно отражает то, что там в действи-
тельности происходило. Говорил в основном Тимофеев. Он расска-
зывал о русском естествознании, его истории, его идеях, его
философии. А, самое главное, о людях русского естествознания.
Особое расположение он питал к Вернадскому и Сукачеву. Впрочем
много хорошего рассказывал и о Вавилове, Шмальгаузене, Четве-
рикове и других представителях Великого Русского естествозна-
ния. Он нам действительно сумел показать, сколь велико это
русское естествознание и заставлял нас чувствовать, что мы не
иваны, родства непомнящие, а наследники великой культуры, за
которую еще и в ответе.
Я не помню, чтобы мы когда либо говорили о Лысенко и лы-
сенковщине. Он просто считал эту тему недостойной ученых, да и
вообще серьезных людей.
На самом деле эти семинары - они были весьма редки и их
было немного - можно пересчитать по пальцам, представляли со-
бой довольно продуманный природоведческий ликбез, который Ти-
мофеев-Ресовский устроил нам, машинным математикам. И не без
задней мысли. Дело в том, что Николай Владимирович был глубоко
убежден в том, что пришло время, когда естествознание, также
как и физика потребует для своего развития всей мощи современ-
ной математики. Он понимал, что самим биологам и естествоиспы-
тателям с такой задачей не справится и старался привлечь вни-
мание и интерес профессиональных математиков, прежде всего
тех, кто интересовался методами компьютерного моделирования. И
его выбор нашей компании был совсем не случайным, также, как и
выбор материала для обсуждения. И я думаю, что он добился оп-
ределенного успеха - мы начали серьезно изучать работы Вер-
надского, подружились с очень интересным почвоведом Виктором
Абрамовичем Ковдой и начали искать свой собственный путь в на-
уках о природе.
Пару раз мне не удалось собрать семинар и тогда мы встре-
чались вдвоем. Оба эти разговора имели для меня важные пос-
ледствия.
Однажды Николай Владимирович попросил меня прикинуть -
сколько жителей планеты смогут при нынешнем уровне технологи-
ческого развития вписаться в естественные циклы кругооборота
веществ. Я провозился с этой проблемой довольно долго. Месяца
три-четыре. Как-то он позвонил мне по телефону и спросил о
том, могу ли я сказать ему, хоть что-нибудь по этому вопросу.
Я сказал, что очень высок уровень неопределенности, поэтому
мой ответ не точен, но по моим расчетам получается что-то меж-
ду двумя и восмью стами миллионами людей. Он расхохатался и
сказал,"почти правильно - 500!" и без всяких расчетов. В самом
деле, лишь 10 % энергии используемой людьми, составляет возоб-
новимая энергия, то есть энергия, которая участвует в кругоо-
бороте. Все остальное дает кладовая былых биосфер или запасы
радиоактивных материалов, полученные Землей при ее рождении.
Значит для того, чтобы не расходовать земных запасов, которые
уже нельзя возобновить, чтобы не нарушать естественного круго-
ворота веществ и жить в согласии с Природой, как и все другие
живые виды живых существ, человечеству надо, либо поубавить
свои аппетиты и найти новые технологические основы своего су-
ществования, либо в пойти на десятикратное сокращение числа
