нельзя.
Но процесс биологического совершенствования человека за-
кончился именно тогда в эпоху саблезубых тигров, пещерных мед-
ведей и невероятной борьбы за существование. И в этом, может
быть, и состоит истинная трагедия человека - процесс морфоло-
гической эволюции остановился слишком рано!
Представление об Универсуме, как о единой системе застав-
ляет нас по-иному смотреть и на многие другие вещи. Мы привык-
ли говорить о том или ином объекте исследования. Но для этого
нам еще надо уметь его выделить из нашей системы, каким то об-
разом оборвать те связи, которыми он соединен со остальным ми-
ром. Все многочисленные, воздействия, которые оказывает на наш
объект остальная система, мы должны отнести к внешним воздейс-
твиям на наш объект. Но ведь при этом мы неизбежно игнорируем,
не учитываем обратного влияния изучаемого объекта на всю сис-
тему, на остальные ее элементы а, значит, пренебрегаем измене-
нием "внешних воздействий" на исследуемый объект, вследствие
его действий на систему. Всегда ли возможно оборвать такие ре-
курсии?
Можно ли так поступать и когда так можно делать, а когда
принципиально нельзя? То есть когда объект лишь некое абс-
трактное, условное понятие. Все это ведь тоже сложные вопросы.
Но до поры до времени люди их просто не замечали - в практике
такие проблемы не возникали, а в сознании людей властвовал ра-
ционализм в его самой примитивной трактовке. Человек, в наших
представлениях, был всего лишь наблюдателем, способным наблю-
дать и фиксировать некоторые особенности запущенного однажды
грандиозного механизма мироздания. Вопрос о выделении объекта
исследования вообще не возникал. Ученые даже не догадывались о
его важности. Ведь энтомолог берет свою бабочку, кладет ее на
увеличительное стекло и изучает все, что ему интересно. Вот
также и во всем остальном. И исследолватель полагал, что по
иному и быть не может, тем более, что повлиять на характер
функционирования грандиозного механизма мироздания человеку не
под силу. Это считалось аксиомой.
Но оказалось, что все это не совсем так. И практика XX
века показала невозможность обойтись без анализа подобных
проблем. И виной тому оказалась квантовая механика.
Я прослушал в университете неплохой курс теоретической
физики. Особенно запомнились те части курса, которые читал
И.Е.Тамм. Это был курс "по выбору" - он не был обязательным
для математиков. Из нашего математического потока - человек
тридцати, записались на него, кажется, только я и Олег Соро-
кин. Впрочем и физиков было тоже не много. И занятия носили
какой то домашний, скорее семинарский характер, нежели обычный
лекционный курс. И мы часто отвлекались на отдельные вопросы,
возникали полезные, запомянающиеся дискуссии.
Однажды Олег принес статью Гейзенберга, в которой была
фраза о том, что нельзя отделить исследователя от объекта исс-
ледований. Она повергла всех нас в шоковое состояние. Студенты
отчайно заспорили, ничего не понимая в предмете спора, конеч-
но. А преподователь, который нам только что излагал формализм
уравнения Шредингера, или, что-то еще в таком же духе, как те-
перь я понимаю, тоже был поставлен в тупик этим утверждением
одного из отцов квантовой механики. Он высказал лишь то ут-
верждение, которое тогда было стандартным: электрон, всегда
электрон, его свойства не зависят от наблюдателя и то, что
сказал Гейзенберг есть сплошной идеализм и об этом не стоит
размышлять. Мы с Олегом пытались протестовать, но безуспешно.
Однако вопрос остался и, что самое обидное, я не мог его даже
четко формулировать.
Прошло много лет, отшумела война и мне самому пришлось
читать некоторые разделы теоретической физики. И пришлось по
необходимости, вернуться к тому вопросу, который был связан со
злополучной фразой Гейзенберга. Вот тогда то я и понял то, о
чем говорилось на предыдущих страницах. Выделение любого эле-
мента всегда условно. Он всегда лишь часть целого - часть дру-
гой более сложной системы, из которой его выделить иногда
просто нельзя, ни при каких обстоятельствах. Вот почему гово-
рить о нем можно тоже только в сослагательном наклонеии. Само-
го по себе электрона, электрона просто как такового, вне неко-
торой системы, не существует (впрочем, как и человека, что по-
нял еще великий Сеченов: человек существует только в единстве
плоти, души и окружающей природы, как он говорил).
Произнося слово "электрон" мы имеем в иду лишь вполне оп-
ределенную интерпретацию некого явления, это есть лишь сло-
вестное выражение наблюдаемого явления и раскрытие смысла тер-
мина "электрон" и есть задача науки! И она будет зависеть от
наблюдателя. Электрон, плюс наблюдатель, вооруженный камерой
Вильсона, где мы видим след "электрона", как как и всякой ма-
териальной частицы - это одна система, а электрон и дифракци-
онная решетка, где он ведет себя как волновой пакет, некая
другая система. И разделить, то есть выделить электрон как та-
ковой, невозможно. А человек наблюдая,- всего лишь наблюдая
происходящее, уже одним этим вмешивается в протекающие процес-
сы, меняет их ход, пусть в ничтожной степени, но меняет! И не
поняв этого, человек не может проникнуть к тем силам природы,
которые скрыты в недрах атома.
Все то, о чем говорилось, показывает, что основные пара-
дигмы рационализма и, прежде всего, принцип стороннего наблю-
дателя должны быть подвергнуты ревизии. Физика это подтвердила
экспериментом. Без квантовой механики не было бы атомной бом-
бы. Значит все мы должны изучать "изнутри", с позиции участни-
ка событий, с учетом нашего на них воздействия и нашей ограни-
ченности, рожденной "законами" саморазвития Универсума. И этот
отказ от рационализма XYIII века (вернее переход к новому ра-
ционализму), вовсе не означает потерю научности. Надо просто
по другому понимать смысл науки. Один из величайших мыслителей
XX века Нильс Бор говорил о том, что никакое, по настоящему,
сложное явление нельзя описать с помощью одного языка. Необхо-
дима множественность ракурсов рассмотрения одного и того же
явления. Мне эту мысль хочется выразить несколько по другому.
Для того, чтобы человек имел нужное понимание (понимание, а не
знание, что совсем не одно и тоже) ему необходим некий голог-
рафический портрет явления. А его могут дать только различные
интерпретации. И вот, в построении таких интерпретаций, на ос-
нове эмпирических данных, а значит и согласных с ними, и сос-
тоит основная задача современной науки. И не только квантовой
физики. А не приближение к мифической "абсолютной истине", ко-
торую придумал Гегель и откуда она перекачевала в нашу интерп-
ретацию диалектического материализма.
Но то, на что нам указала физика XX века имеет место и
гуманитарных науках. Новые знания, усвоенная догма - все это
меняет сознание, а следовательно, действия людей. Что в, свою
очередь, означает, и изменение хода исторического процесса.
Человек, изучающий историю, делающий какие-то выводы, неизбеж-
но вмешивается в саму историю. Этот факт нельзя игнорировать.
Фраза Гейзенберга превращается в принцип - принцип нераздели-
мости исследователя и объекта исследования. И надо учится жить
в этом странном относительном мире и извлекать из него ту ин-
формацию, которая помогает людям в нем существовать. Без ко-
торой они просто не смогут выжить. Вот в таком ключе я и начал
однажды относиться к науке.
Вот так, казалось бы безобидное эмпирическое обобщение о
целостности Вселенной, о ее системном характере, влечет за со-
бой пересмотр многих основных положений, которые раньше носили
для меня характер азбучных истин и воспринимались как, раз и
на всегда, данные. Даже само понятие ИСТИНЫ должно быть перес-
мотрено: истины для кого, ведь абсолютной истины просто нет!
Мы видим себя погруженным в хаос мироздания, мы способны ре-
гистрировать нечто происходящее "около" себя, анализировать
наблюдаемые зависимости, но не абсолютизировать их и наше зна-
ние. И в тоже время, эта ничтожная частица мироздания, именуе-
мая человеком, способна извлекать из этого хаоса самоорганиза-
ции, невероятное количество информации и ставить эти знания
себе на службу, меняя и условия своей жизни, и свою историю, и
самого себя...А, может быть и заметно влиять на весь ход про-
цесса развития Универсума. Кто знает?
Это новая позиция антропоцентризма. И она не менее вели-
чественна чем представления наших предков. Мы так же, как и
"древнеримские греки", видим Олимп, где, хотим надеется, что
для человека уготовано место. Хотя только в принципе... Но вот
путь к нему остается неизвестным, как и неизвестным остается
способность человека его занять. И так, наверное, будет всег-
да, пока существует человек.
Второе эмпирическое обобщение, лежащее в основе моей кар-
тины мира, о котором я хочу здесь поразмышлять звучит так: в
основе всего мироздания, всех процессов Универсума, лежит сто-
хастика и неопределенность.
Это действительно эмпирический факт. Мы не знаем ничего
абсолютно детерминированного. А в квантовой механике, мы вооб-
ще можем оперировать только с вероятностными представлениями.
И стохастичность, и неопределенность составляющие суть процес-
сов микроуровня прорываются на макроуровень и проявляются не
менее властно. Мутагенез и его интенсивность, в частности, оп-
ределяют особенности появляющихся индивидов. Им обязаны попу-
ляции живых существ своим генетическим разнообразием, благода-
ря которому эти популяции только и могут сохранить самих себя
при изменяющихся внешних условиях и развиваться, усложняясь и
приспосабливаясь к изменяющимся условиям. Люди обладают разли-
чающимися духовными мирами, весьма отличающимся менталитетом,
они весьма по разному воспринимают одну и туже ситуацию и при-
нимают в одних и тех же условиях совсем разные решения. И бла-
годаря этому разнообразию человеческих индивидуальностей, наш
биологический вид сумел превратить в свою экологическую нишу
весь земной шар, пережить сложнейшие катаклизмы своей истории.
Можно очень по-разному относится к этому факту. Можно пы-
таться его объяснять. И даже не принимать, как это делал вели-
кий Альберт Эйнштейн, который говорил о том, что Бог не играет
в кости! Но факт остается фактом. И с этим ничего нельзя поде-
лать. Бог все-таки играет в кости! Без этой игры не могло бы
произойти то, что произошло!
И, в тоже время, детерминизм лежит в основе того нового
мышления, которое стало стремительно развиваться со времен
эпохи Возрождения. Именно детерминизму наука обязана всеми
своими основными успехами, а цивилизация своим могуществом. Да
и сегодня его принципам следуют многие выдающиеся мыслители и
ученые. Вся теория динамических систем, бурно развивающаяся
теория катастроф, в частности, имеют в своей основе идею клас-
сического детерминизма. Выдающийся французский математик и фи-
лософ Рене Том даже прямо ставит знак равенства между науч-
ностью и детерминизмом, понимая его в духе XIX века.
Но жизнь сложнее любых схем и она показывает, что обой-
тись без использования вероятностных конструкций, для объясне-
ния того, что происходит вокруг нас, в чем мы являемся прямыми
участниками, без придания законам природы стохастической ин-
терпретации, мы сегодня не можем. Я думаю, что и никогда не
сможем. Стохастичность лежит в природе вещей - именно такое
утверждение я и сформулировал как одно из основных эмпиричес-
ких обобщений той картины мира, которой я пользовался в своих
изысканиях.
Можно очень по-разному воспринимать этот факт.
Можно, например, его интерпретировать как меру нашего
незнания истины. Или нашей неспособностью к тонкому анализу.
Но удовлетвориться таким объяснением современная наука не мо-
жет. Десяток лет тому назад американский математик Фейгенбаум
