дывал кафедрой в том же университете. Семинар прошел тихо и
спокойно. В целом мою теорему одобрили. Каких либо ляпов в до-
казательстве не обнаружили. Что же касается перспектив, то о
них посоветовали поговорить с академиком С.Л. Соболевым.
Однако прошло не менее полугода, прежде чем я попал на
его семинар. На семинаре у академика Соболева я держался куда
более уверенно, чем на семинаре у академика Келдыша. И причина
этого не в моей возросшей опытности. Совершенно иная обстанов-
ка создавалась вокруг самого Сергея Львовича. Он был человеком
совсем другого склада чем Келдыш. Соболев светился доброжела-
тельностью. Во время доклада не было настороженного подозри-
тельного молчания. Он сам подсказывал формулировки, коментиро-
вал выкладки, следил за доской. Одним словом, он был не гроз-
ным судией, а участником доклада. Это была моя первая с ним
встреча. Первая, как автора работы. А как слушатель, я уже
несколько раз видел Сергея Львовича.
Соболев, который был избран в академики в возрасте 31 го-
да, производил блестящее впечатление. Он был высок, строен и
казался очень молодым - почти мальчиком, хотя в те годы ему
было уже хорошо за 40. Первый раз я увидел Соболева на семина-
ре - знаменитом семинаре Петровского - Соболева - Тихонова.
Его каждое заседание - событие в математической жизни.
На том заседании, на котором мне довелось присутствовать
произошел эпизод, как мне сказали, достаточно характерный для
того семинара. Докладчик доказывал нечто мудреное. Как мне ка-
залось в аудитории никто ничего не понимал. Когда теорема была
доказана, воцарилось неловкое молчание. Его нарушил академик
Петровский: "Я не могу понять, почему" - и он сформулировал
вопрос. Ему ответил академик Соболев, по-моему больше ради то-
го, чтобы поддержать докладчика: "Ну как же Иван Георгиевич" -
он вышел к доске и повторил схему доказательства. Потом теоре-
му понял, кажется, Тихонов. Во всяком случае, он ее положи-
тельно прокоментировал. Дальше началось уже нечто комичное.
Вроде бы весь семинар кроме Петровского (и, конечно, меня) все
уже понял и присутствующие начали хором объяснять Петровскому
в чем суть дело и как это все просто! И вообще - есть ли здесь
что-либо такое, что трудно понимать? Но Петровский упорно про-
должал не понимать. Наконец, что-то невнятно говоря, пожимая
плечами и как бы стесняясь своего непонимания, Петровский вы-
шел к доске и....построил пример, показывающий, что теорема
элементарно неверна.
Кажется никто не почувствовал неловкости, кроме Тихонова
(и меня).
Но на том семинаре Соболева, где я делал доклад никаких
историй уже не происходило - все было гладко. А после семинара
Сергей Львович подошел ко мне и сказал, что полученные резуль-
таты прочная основа для докторской диссертации. Более того, он
готов рекомендовать меня в докторантуру математического инсти-
тута имени Стеклова.
На следующий день Соболев привел меня к его директору
академику Виноградову Ивану Матвеевичу. Эту встречу трудно за-
быть, столь комичной она была.
Виноградова я знал уже давно. Когда я был еще студентом
МГУ, то Виноградов нам читал курс теории чисел. Читал - надо
признаться не плохо, а очень плохо. Мы его почти не слушали и
он читал только нескольким прилежным пятерочникам. Нас стыди-
ли. Говорили, что Виноградов великий математик, что он решил
какую - то проблему Гольдбаха. Но нас мало трогали и дека-
натские увещивания и живший неизвестно когда и зачем этот са-
мый Гольдбах. Мы были веселыми студентами и умели голосовать
ногами. Так вот теперь я стоял перед великим ученым и он меня
с любопытством рассматривал. Я радовался, что пришел не в ки-
теле, а в свитере.
Сергей Львович начал рассказывать Виноградову о моей ра-
боте, которая, как я понял, его совершенно не интересовала. Он
быстро свернул научный разговор и перешел на совсем другую те-
му. Его почему-то очень заинтересовал вопрос - а не еврей ли
я? Я ему объяснил, что нет. Он начал допытывать - какие были
фамилии у дедушек и бабушек, причем его особенно интересовали
девичьи фамилии моих бабушек. Виноградова очень насторожило
то, что фамилия одного из моих прадедов была фон Шперлинг. Он
остановил разговор и стал в меня вглядываться. Я понял, может
быть по-своему и сказал с усмешкой: "Но он же фон". На что
Иван Матвеевич почти серьезно: "фоны тоже бывают из жидов". Я
видел, что Виноградов разыгрывает какую-то привычную комедию -
по русски говоря, ломает дурака. Соболев следил за происходя-
щим с усмешкой понимающего человека.
А финал был уже совсем неожиданным.
Виноградову, придуманная им игра, видно уже надоела. И он
резюмировал: "Ну все-таки в вашем роду был какой-то Моисейчик
- от него вы все и пошли". И помолчав несколько секунд: " Ну
ладно, давай потянемся". Он снял пиджак и поставил на стол ло-
коть.
Виноградову тогда было, вероятно, около 70. Рука у него
была крепкая, жилистая - не математика, а крестьянина. Но я в
те годы занимался большим спортом, да и был в два раза моложе.
Для приличия я подержал его руку, а потом медленно и спокойно
ее положил. И добавил: "А Вы Иван Матвеевич, сильный".
Я понял, что игра закончилась. Виноградов повернулся к
Соболеву" "Ну что, берем Никиту?" И с тех пор Иван Матвеевич
звал меня только по имени и только на "ТЫ". Мы вышли с Серге-
ем Львовичем вместе. Он как-то очень тепло со мной попрощался
и я понял, что в спектакле, который только-что окончился в ка-
бинете директора, я достаточно взвешенно сыграл свою роль - не
переиграл ее ни в какую сторону. Все было в меру.
Докторантура давала право провести до двух лет в Стек-
ловском институте, но ....за счет университета, где работает
докторант. Т.е. за счет Ростова. По закону, мне сохранялась
доцентская зарплата и я полностью освобождался от педагоги-
ческой нагрузки. Но в моем университете ситуация была очень
тяжелая: курс гидродинамики читать было физически некому. И
вести дипломников тоже. Поэтому был найден своеобразный комп-
ромисс. Университет, сиречь ректор, профессор Белозеров, меня
отпускал в докторантуру, но одну неделю в месяц я должен был
проводить в Ростове. За эту неделю я прочитывал 4-5 лекций,
работал с дипломниками и уезжал в Москву.
Моим научным консультантом в докторантуре согласился
стать академик Леонид Иванович Седов. Меня это вполне устраи-
вало. Я и раньше ходил на его семинары. Мне импонировала чет-
кость мысли Седова и известная приземленность в постановках
его задач и анализе, несмотря на высокий "штиль" используемой
математики. В своем отношении к теоретическим исследованиям,
он мне, чем-то напоминал Д.А.Вентцеля. По отношению к теорети-
ческим работам, правда не к собственным, у него проскакивала
некоторая ирония. Однажды, псле одного из моих докладов, свое
отношение к нему, он резюмировал так: " Для высокой науки че-
рез-чур много предположений, а для настоящего дела, через-чур
сложно". Это было справедливо, работа так и осталась неопубли-
кованной. Всю жизнь я старался придерживаться именно этого
принципа, но не всегда получалось.
Но меня всегда настораживал известный снобизм Леонида
Ивановича.. Однажды я встретил его в тролейбусе, когда ехал в
ЦИАМ, где Седов имел лабораторию. Он почему-то смутился и на-
чал, к моему удивлению оправдываться и объяснять, что за ним
мол де во-время не прислали автомобиль и вот он вынужден ехать
городским транспортом. Он тогда был еще молодым, сильным чело-
веком. Ему было еще далеко до 50 и подобное объяснение, да еще
малознакомому человеку, мне показалось странным. И я почувс-
твовал себя неловко.
Одним словом, я держался с Седовым настороженно и друзь-
ями мы с ним не стали, хотя и могли бы ими сделаться, так как
в очень многом, особенно в оценках работ, наши всзляды были,
практически, тождественны.
В докторантуре я пробыл недолго, поскольку все основные
результаты были уже получены. Мне оставалось только подгото-
вить к публикации несколько статей и написать текст диссерта-
ции.
В заключение, один забавный штрих. В тот года на одну
"лишнюю", месячную, доцентскую зарплпту, которую я получил в
качестве премии в университете, я купил немецкую пищущую ма-
шинку "Зрика" и первый в жизни цивильный костюм. Как измени-
лась за эти годы жизнь - сейчас, всего того, что я получаю,
как действительный член Российской Академии наук вряд ли дос-
таточно, чтобы купить и пол костюма. Ну а машинка (или компь-
ютер) живут вообще в неком зазеркалье. Что же сказать о доцен-
тах? Но ведь у них нет и старых кителей!
Я СТАНОВЛЮСЬ ДОКТОРОМ
ФИЗИКО-МАТЕМАТИЧЕСКИХ НАУК
Примерно через год с небольшим, после памятного разговора
с Иваном Матвеевичем Виноградовым, в Ученом Совете Стекловско-
го института состоялась защита моей докторской диссертации.
В начале 50-х годов они были довольно редким явлением и
потому, на моей защите присутствовал весь синклит тогдашней
Стекловки - все ее знаменитости. На первом ряду сидел академик
Лаврентьев и, как ни странно, слушал внимательно. Это обстоя-
тельство сыграло, в дальнейшем, немаловажную роль в моей судь-
бе. Пришел и Келдыш, как член Совета. Он сел рядом с Седовым в
одном из последних рядов. Они оба мало слушали и о чем-то
оживленно говорили. Судя по их веселым лицам они говорили о
дамах. Тема более чем непредосудительная, особенно на Ученом
Совете, особенно, когда мужики в самом соку и тем более уже
академики: Келдышу было тогда 43 или 44, а Седов двумя годами
старше. Самое время говорить о дамах! Позже воспоминания уже
не будут столь радостными.
Я был в меру лаконичен. Говорил минут 20, не больше. Я
думаю, что Совет это оценил. Оппоненты были весьма солидными -
академики Соболев, Векуа и будущий академик Ишлинский. С Собо-
левым произошел забавный эпизод. Он прочел короткий положи-
тельный отзыв, а потом в самом конце вдруг засомневался в
справедливости основной теоремы - той самой, из за которой он
меня привел за ручку к самому Виноградову. Завязался спор, в
котором я не участвовал, поскольку за меня яростно вступился
Векуа. С характерным кавказским акцентом он начал:" Ну как же
Сережа..." и т.д. Ни Келдыш, ни Седов на этот спор не прореа-
гировали и даже его не заметили. Видимо они были целиком в об-
ласти приятных воспоминаний или еще более приятных перспектив.
Я бы с удовольствием поменялся бы с ними местами.
Ишлинский, в своем отзыве, говорил что-то об аналогиях с
колеблющимися маятниками - красиво, но как мне казалось, не
очень по существу. Но оппоненту дозволяется говорить, что душе
угодно, ведь не он же защищает диссертацию!. А у меня с Иш-
линским были особые и очень добрые отношения. Прежде всего,
Александр Юлиевич был тем ассистентом, который вел в моей
учебной группе упражнения по теоретической механике на третьем
курсе мехмата. И надо сказать, что вел он их отлично. Я бы да-
же сказал - сверхотлично. И, как это не странно, механике он
нас научил. Я это понял, когда сам начал преподавать теорети-
ческую механику. Даже годы службы в армии не полностью очисти-
ли мою голову от тех приемов решения задач, которые нам де-
монстрировал Ишлинский.
Но было и еще одно поприще совместной деятельности - во-
лейбол. Я играл за первую команду факультета, а Ишлинский, ка-
жется за третью. И, что греха таить, в наши студенческие годы
я посматривал на нашего любимого преподавателя, чуть-чуть с
высока - всего лишь третья команда. Артем Григорьянц - основ-
ной нападающий первой команды представлялся мне фигурой куда
более значительной, чем талантливый кандидат нук, но играющий
за ...третью команду.
Одним словом все окончилось благополучно и доктором я
стал единогласно.
Затем был банкет в ресторане на Петровских линиях. Из ве-
