его здоровье неожиданно резко ухудшилось. Я его устроил в кли-
нику, которую тогда возглавлял светило кардеологии профессор
Бурмин. Однажды он мне сказал, что Сергей безнадежен: у него
септический эндокардит, по тем временам болезнь неизлечимая.
Единственная надежда на только что открытый пеницилин - доста-
вайте!
Тогда у нас в стране пенецилин еще не производился. Дос-
тавали его в разных местах и за большие деньги. В один из
прохладных осенних дней профессор мне сказал: остались считан-
ные дни - неделя, от силы две. Я приезжал домой из клиники и
обычно долго не мог заснуть. Я все время думал о том, что сей-
час переживает мой маленький братишка, которого я ходил защи-
щать от пацанов из Джунковки, которые приходили на Сходню бить
буржуев. Почему-то я все время вспоминал те страницы, где
Толстой описывает последнюю ночь князя Андрея.
И именно в это время я неожиданно получил приказ - новое
назначение в Харьков и выезд немедленно! Я попросился на прием
к начальнику управления кадров генералу Орехову - только он
мог дать отсрочку. Я о нем уже рассказывал в предыдущем очерке
и упомянул о его жестокости. Теперь я ее испытал полной мерой.
Он меня принял. И прежде чем я успел доложить, начал го-
ворить сам: "Капитан, Вы уже один раз не захотели работать в
аппарате главкома, куда я Вас направил. Теперь Вы не хотите
ехать в Харьков и пришли ко мне со всякими отговорками. Если
через три дня не окажетесь на месте службы буду считать Вас
дезертиром". Я пытался объяснить, что вовсе не собираюсь про-
сить об изменении назначения и рассказал о том, что умирает
мой младший брат, в результате ранения полученного на фронте.
Умирает здесь рядом в клинике на Пироговке. Можно проверить -
это происходит в трех минутах от кабинета Орехова. Остались
считанные дни. Я его похороню и сразу же уеду в Харьков.
Я замолчал. Генерал смотрел на меня презрительно, как на
червяка: "Можете быть свободным. Вы получили приказание. Выпол-
няйте!"
Я был в отчаянии. Уехать я не мог. Нарушить присягу тоже.
Что делать? Мои знакомые в штабе Военно-Воздушных Сил достали
мне телеграфный адрес начальника Харьковского училища генерал-
лейтенанта Хадеева. Я ему послал длинную телеграмму - самую
длинную, которую я когда либо посылал в жизни. И в ней я объ-
яснил все. Все, вплоть до угрозы отдать меня под суд. Через
два дня получил лаконичный ответ:" Жду штабе, комната N ..,
такого-то числа 16.00. Пропуск заказан. Хадеев".
Невысокий пожилой генерал. Лицо неулыбчатое, суховатое,
как и манера разговора. Кратко рапортую и протягиваю ему кон-
верт с сургучными печатями - мое личное дело. С ним рядом ка-
кой то уже немолодой сумрачный подполковник. Как оказалось,
начальник кадров училища. Я об этом догадался сразу: все кад-
ровики всегда сумрачные и всегда немолодые! Генерал разорвал
конверт, вынул дело, бегло пролистал его и передал кадровику.
Молчание. Ничего обнадеживающего. Я волнуюсь.
Потом вопрос:"Где брат?" "Здесь в клинике Бурмина. Надо
только перейти через улицу". Генерал повернулся к подполковни-
ку: "Ждите меня здесь, я скоро вернусь." Поворот ко мне:
"Идемте". Мы молча пересекли Пироговку, прошли, вероятно, мет-
ров около 300 между клиниками и вошли в палату. Хадеев сразу
же узнал Сергея. И что то в генерале вдруг переменилось. Он
сел к нему на кровать."Держись солдат". "Стараюсь, да не за
что ухватиться". Сергей виновато улыбнулся.
Я вышел на улицу, чтобы не разрыдаться.
Хадеев пробыл в клинике около часу. Он подошел ко мне,
положил руку на плечо: "Итак капитан считай, - с сегодняшнего
дня ты у меня на службе и на все виды довольствия поставлен. Я
разговаривал с профессором. Конец может быть даже сегодня
ночью. Перед выездом дай телеграмму".
Через несколько дней Сергей скончался. Перед моими глаза-
ми мое последнее посещение клиники. В палате лежало еще нес-
колько молодых людей, тоже бывших фронтовиков. Во время его
болезни я принес в палату старые журналы "Всемирный Следопыт"
и "Вокруг Света", которые издавались еще в двадцатые годы. Они
лежали около его кровати. Я сел рядом, мы молчали. Вдруг он
сказал: "Ты их не забирай - он показал глазами на журналы -
они с удовольствием их читают". У меня комок подкатился к гор-
лу.
Зал крематория был забит людьми в шинелях со споротыми
погонами. Это были студенты 46-го года. Я видел их лица. Муж-
чины плакали. Плакали молча и никто не произносил никаких
слов. Война снова вошла в нашу жизнь. Из жизни ушел солдат,
погибший тогда, когда уже все казалось позади. Стояла тишина,
которая объясняла все лучше всяких слов.
Из жизни ушел последний мне родной человек.
На следующий день я выехал в Харьков.
ХАРЬКОВ И КАНДИДАТСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ
Оказавшись в Харькове, я окунулся в напряженную и,
по-своему, интересную жизнь. Харьковское ХАТУ преобразовыва-
лось в ХВАТУ. В его абревиатуре появилась буква В - высшее.
Среднее учебное заведение еще продолжало готовить механиков
разных специальностей. Но доживало последние месяцы. По-су-
ществу, я был одним из первых должностных лиц будущего высшего
учебного заведения, которое должно готовить военных инженеров
для строевых частей. И на меня, как начальника учебного отдела
легла нелегкая обязанность разработки концепции обучения тех-
ническим дисциплинам в новом высшем учебном заведении, которую
начальнику Училища генерал Хадеев должен будет уже весной док-
ладывать на каком-то высоком совете.
Предстояло понять и разобраться в том, чему учить, как
учить, какова должна быть структура учебных планов и решить
множество других вопросов.
Все время приходилось ездить в Москву - по меньшей мере
два раза в месяц. Сидел там на всяких заседаниях, изучал чужие
планы, опыт подготовки инженеров в других учебных заведениях
ВВС. Это была работа по моей военной специальности. Она требо-
вала квалификации, изобретательства - одним словом, это была
настоящая работа, которая, что греха таить, мне нравилась. К
тому-же она была и довольно результативной - мои предложения,
как правило, принимались и, несмотря на мое смехотворно низкое
воинское звание, в управлении учебных заведений ВВС со мной
считались.
В Харькове у меня завелся "штат" - немолодая делопроизво-
дитель, жена одного из старших офицеров Училища и заместитель,
который был старше меня по званию. И порой мне казалось, что
жизнь - жизнь кадрового офицера вроде бы и устраивается. Такое
мироощущение я начал обретать особенно тогда, когда я получил
комнату - первую собственную жилплощадь. В то время многие се-
мейные старшие офицеры ютились еще в снятых частных каморках.
Хадеев, тем самым, признал мою полезность для Училища. Мне это
было приятно. Работа и жизнь как-то складывались.
Мой начальник очень любил спорт - недаром ХВАТУ называли
в шутку украинским инфизкультом. Узнав, что у меня первый раз-
ряд по лыжам и что я выступал за вторую команду ЦДСА, он отп-
равил меня на первенство Украины по лыжам, благо оно проходило
в районе Харькова. Я удачно прошел свой коронный марафон и...
был включен в состав сборной Украины. И даже съездил в Сверд-
ловск на первенство СССР. Я участвовал в двух индивидуальных
гонках и оказался в начале ...второй половины участников - не
так уж плохо, если подумать! А в эстафетной гонке команда Ук-
раины заняла твердое последнее место. Но уже без моего
участия.
Иногда по субботам играл у Хадеева в преферанс. Обычно
выигрывал, поскольку никаких игр, ни шахмат ни карт не любил.
И во время игры не заводился! Вот так и покатилась моя новая
харьковская жизнь.
Каждый приезд в Москву я использовал для встреч и разго-
воров с моими знакомыми по Академии. Старался не пропускать
интересных семинаров, особенно у Вентцеля и Пугачева. Бывал я
и на заседаниях в Староконюшенной Академии. Вот на одном из
таких заседаний и произошел эпизод, благодаря которому я ока-
зался на подступах к Олимпу.
В те годы специалистов в области балистики занимали проб-
лемы рассеивания (или кучности стрельбы) неуправляемых ракет-
ных снарядов. Христиановичем, Гантмахером и Левиным был разра-
ботан простой метод расчета с успехом применявшийся во время
войны для реактивных снарядов, используемых в наземных уста-
новках легендарных "Катюш". Однако применение этого метода для
авиационных ракетных снарядов давало совершенно неверные ре-
зультаты.
Владимир Семенович Пугачев, который делал доклад, на пя-
мятном заседании, наглядно объяснил присутствующим, почему
этот метод, удостоенный в свое время Сталинской премии нельзя
применять для расчета рассеивания авиационных систем. Суть де-
ла в том, как справедливо утверждал будущий действительный
член Академии Наук СССР, что реактивная тяга это некоторый нес-
тационарный случайный процесс. А так как активный участок, на
котором работает реактивный двигатель, у авиационных реактив-
ных снарядов достаточно протяженный, то связать закон распре-
деления снарядов у цели с параметрами этого случайного процес-
са вроде бы пока и невозможно. Все это Владимир Семенович нам
объяснял, написав сложнейшее уравнение Фокера-Планка-Колмого-
рова.
Дмитрий Александрович Вентцель, который вел заседание,
поблагодарил докладчика и коротко резюмировал:"Итак, в ясном и
высоконаучном докладе показано, что нам пока неизвестно что и
как надо мерить у этого случайного процесса, а тем более рас-
считывать траекторию снаряда, который находится под его
действием. Ну что-ж, как говорил Алексей Николаевич Крылов -
поставить задачу, это уже наполовину ее решить".
В ночь после доклада я уезжал в Харьков. Мне удалось
достать билет только в общий, битком набитый вагон и у меня
было только сидячее место. О сне нечего было и думать. И всю
ночь я размышлял о прошедшем заседании. Мне казалось противо-
естественной сама мысль об использовании сложных уравнений для
функций распределений - уравнений, которых мы не умеем решать.
И зачем нам столь подробная информация. Я вооруженец, если
угодно, артиллерист. Для расчета потребностей в боеприпасах
мне достаточно знать только средне-квадратичное отклонение
снаряда у цели. А для этого мне достаточно знать то-то и
то-то. Так понемногу этой ночью у меня выстраивалась некая
схема логических узелков, которая позволяла совсем по-иному
поставить задачу расчета рассеивания и обработки результатов
стендовых испытаний реактивного двигателя снаряда. А дальше
дело уже оставалось за техникой анализа.
Я довольно быстро со всем справился, но меня глодали сом-
нения - уж больно простой оказалась задача. Эта простота меня
очень смущала, поскольку я не был специалистом в теории веро-
ятностей и уж совсем ничего не понимал в теории случайных про-
цессов - новой области, которая тогда только, только начинала
развиваться. Я поехал к Александру Михаиловичу Обухову ученику
академика Колмогорова. Мы с ним кончали Мгу в один год и я не
боялся показать ему свое невежество. Он, как мне помнится, не
воевал и к этому времени был уже доктором наук. Я, как истин-
ный военный тогда благовел перед званиями и стал обращаться к
нему на "Вы". Он, правда не сразу, но затем, как истино интел-
лигентный человек тоже перешел на "Вы". Вот с того памятного
разговора и до самой его смерти, мы, два бывших сокурсника
стали обращаться друг с другом на "Вы".
Оказалось, что все у меня правильно. Более того, Алек-
сандр Михаилович мне показал cовсем свежую, 46-го года статью
Дуба (Doob), в которой известный американский математик, по
какому то другому поводу использует похожие рассуждения.
Окрыленный я позвонил Вентцелю и попросил поставить на
его семинаре мой доклад. Доклад был назначен и через месяц я
