новлении как личности очень важную роль. Я встретил там людей,
чья деятельность производила на меня большое впечатления, у
которых мне хотелось учиться. И, кое чему я там на самом деле
научился.
Теперь я могу сказать с полной ответственностью - факуль-
тет авиацинного вооружения Академии, в те далекие времена был
действительно уникальным явлением. Прежде всего, там был высо-
кого профессионализма преподавательский коллектив. Его бесс-
порным лидером был начальник кафедры балистики профессор, ге-
нерал-майор Дмитрий Александрович Вентцель. Его авторитет и
популярность были огромны. Он и в правду, превосходил на целую
голову всех остальных преподавателей факультета и своей общей
эрудицией, живостью и остротой ума и благожелательностью к мо-
лодежи и многими другими человеческими качествами. Вентцель
поражал своих слушателей и молодых преподавателей независи-
мостью и остротой суждений, а больше всего смелостью высказы-
ваний столь несвойственной кадровому военному. Когда, после
ареста моей мачехи, я был вынужден уехать из Москвы, генерал
Вентцель был единственным из моих бывших академических препо-
давателей, кто продолжал поддеоживать со мной отношения.
Я вспоминаю последнюю встречу с Дмитрием Александрови-
ченм. Она произошла, вероятнее всего, году в 54-ом, уже после
смерти Сталина. Он рассказывал мне о том, сколь дорого ему об-
ходилась эта смелость - он всю жизнь, больше всего на свете
боялся ареста и считал , что это было чудо - воистину чудо,
что его так ни разу и не посадили. Я тоже полагал, что это бы-
ло настоящее чудо и его слова перекликались с моими мыслями.
Я тогда уже понимал, что наша жизнь устроена так, что,
каждый непосаженный должен был мысленно благодарить Сталина,
оказавшим тем самым ему милость, разрешившим жить просто так,
а не в лагере. Именно так я тогда понимал распространенный ло-
зунг:"Спасибо товарищу Сталину за счастливую жизнь". Это была
молитва непосаженных, кому еще разрешалось ходить не под под
конвоем. Эта милость относилась ко всем нам, тем более к Вент-
целю. Однажды я сказал своей покойной жене - спасибо Великому
Сталину за то, что, после ареста мачехи, он мне разрешил уе-
хать из Москвы и не послал работать на урановые рудники. Чем
привел ее в ужас. Но ведь так и было на самом деле. Ведь на
самом деле, каждого раскованного человека мы подозревали в
стукачестве и только этим и объясняли то, почему его до сих
пор не посадили! И вообще - если человека не арестовывали, то
это казалось странным и требовало объяснения. Сказанное не пе-
рехлест, а точная характеристика психологического настроя зна-
чительной части интеллигенции.
Дмитрий Александрович происходил из семьи, которая вела
свое начало от некого эстляндского дворянина, который еще во
времена императрицы Елизаветы перешел на русскую службу. Вент-
цель получил прекрасное инженерное и военное образование. Сво-
им учителем он считал Алексея Николаевича Крылова. Дмитрий
Алексанжрович исповедовал его принципы и научные взгляды. Он и
нам их старался проповедовать.
Благодаря общению с Дмитрием Александровичем я понемногу
начал понимать прелесть прикладной науки и задач, возникающих
в инженерной практике, которые требуют остроумия и изобрета-
тельности не меньшие чем любые высокие материи. И постепенно
осознал, что наука едина, если она, действительно, НАУКА. Нет
наук первого и второго сорта. Они делятся по совсем другим
принципам: есть настоящая глубокая наука и есть спекуляции на
науке.
Такое видение научной деятельности, при всей своей оче-
видности, было для меня новым. Оно плохо совмещалось с тем ма-
тематическим снобизмом, который процветал (я думаю, что и сей-
час процветает) на математическом отделении мехмата Московско-
го Университета. Лишь чистая наука, лишь идеальные конструк-
ции, не зависящие ни от чего земного - вот истинное призвание
истинного ученого! Это и было законом Лузитании - московской
математической школы Н.Н.Лузина, именно этому нас учили, хотя
сам академик Лузин немало занимался прикладными задачами. Я
помню забавный эпизод на одном из семинаров, который имел
место еще в мои студенческие годы. Одного из самых любимых
профессоров факультета, Александра Генадиевича Куроша спроси-
ли: для чего нужна теория идеалов полей алгебр? Курош заду-
мался, а потом вполне серьезно ответил - для теории идеалов
полей алгебр! В Академии же я стал понимать, что, как бы не
притягательны были "чистые науки", они вовсе не исчерпывают
научного мира, не менее прекрасного и в своих других областях.
Это было для меня открытием, так как я был убежден, что прик-
ладные науки, это лишь способ зарабатывания денег!
Ирония Дмитрия Александровича начисто выбила из меня ос-
татки математического снобизма, что и уберегло от участи мно-
гих неудачников, получивших отличное математическое образова-
ние и, не нашедших себя в жизни. Многие из них полагали, что
единственное стоящее занятие - доказательство теорем, не пони-
мая, при этом, что оно требует особого таланта, как и игра в
шахматы. И он далеко не каждому дан природой. А математика -
прекраснейшая из наук и искусств, тем еще и прекрасна, что по-
могает относительно просто понять то, что без математики по-
нять очень сложно.
Я, вероятно, кое что утрировал в своих воспоминаниях. Но
сказанное как-то отражало мое постмехматовское восприятие нау-
ки и то, что я от него отрешился и увидел привлекательность
конкретной деятельности было для меня очень важным. Я бы ска-
зал - судьбоносным. Вот почему я отношу Д.А. Вентцеля к числу
своих основных учителей. По существу двух людей, давших мне то
видение науки, с которым я прожил жизнь - Вентцеля и Тамма,
хотя я не был формальным учеником ни того ни другого.
Но основной ценностью факультета вооружения первых после-
военных лет, была молодежь, направленная в Академию по мобили-
зации в июне 41-го года. Тогда наше правительство в тяжелейших
условиях нашло мужество сохранить университетскую молодежь,
направив значительное число выпускников и студентов старших
курсов в военные инженерные академии. Не, располагая цифрами,
я тем не менее думаю, что быстрое создание ракетно-ядерного
потенциала и развитие военной промышленности во многом обязано
этой акции, сохранившей для страны молодых инженеров и ученых.
В послевоенные годы во многих НИИ и КБ я все время встречал
выпускников различных военных и нженерных академий, которые
были туда направлены для обучения в первый месяц войны.
Что же касается нашего факультета авиационного вооруже-
ния, то там из числа его окончивших бывших универсантов, было
оставлено в качестве адъюнктов, младших преподавателей и инже-
неров несколько десятков по-настоящему талантливых старших
лейтенантов. Возник совершенно уникальный молодежный коллек-
тив, который в сочетании с Вентцелем, Пугачевым, Покровским и
многими другими талантливыми учеными старшего поколения
представлял огромную национальную ценность. К сожалению, на-
чальство ВВС не сумело должным образом оценить этот коллектив
и его хорошо использовать для решения проблем развития авиаци-
онного вооружения. Вместо этого, оно начало его постепенно
разгонять. Под разными предлогами.
Я могу понять некоторые соображения высокого начальства,
связанные с ведомственным принципом. Академии созданы для то-
го, чтобы учить людей, а не заниматься новыми техническими
разработками и большой наукой. Да и сам коллектив не очень
нравился начальству - все какие-то "индивидуи", каждый сам по
себе и собственное мнение иметь хочет. И строевая подготовка у
них - хуже некуда! А тут появился повод - целый ряд средних
учебных заведений стали преобразовывать в высшие. Вот они нас
и стали рассылать по всей стране. Осенью 47-го года меня отп-
равили в Харьков с большим повышением - начальником учебного
отдела Харьковского Высшего Технического Училища. Такую долж-
ность обычно занимает полковник, в крайнем случае подполков-
ник. А я же продолжал оставаться капитаном.
Вскоре за мной следом и мой начальник Е.Я.Григорьев уехал
в Пермь заместителем начальника училища. Туда же в Харьков уе-
хал майор Дезорцев. И потянулись в разные концы необъятного
Советского Союза те, которых следовало бы держать в кулаке и
не терять критической массы их интеллекта и способностей. Хо-
рошие мозги, как и ядерное горючее тоже дают эффект взрыва,
лишь в том случае, когда есть критическая масса!
Когда в средине 50-х годов мне снова была оказана милость
оказаться допущенным до "закрытой науки", то опять пришлось
иногда бывать на своем факультете. Но я его уже не узнал. Хотя
целый ряд талантливых "бывших молодых" и сохранился, превра-
тившись в степенных старших офицеров, атмосфера была уже не
та. В первые послевоенные годы все было устремлено к поиску
нового. Мы все время учились и математике, и техническим нов-
шествам, решали всякие задачи, соревновались друг с другом и
благодаря этому быстро двигались вперед. Теперь же мои бывшие
товарищи солидно и профессионально выполняли свои профессорс-
кие и доцентские обязанности.
Факультет продолжал существовать, как отличная кузница
отличных кадров - чего и хотело начальство. Но он уже был не
тем - послевоенным и страна от этого потеряла многое! Факуль-
тет потерял душу, да и Вентцель скончался.
СЕРГЕЙ МОИСЕЕВ
Несмотря на то, что кафедра реактивного вооружения толь-
ко, только организовывалась, работы у нас оказалось очень мно-
го. В 46-ом году началась систематическая переподготовка инже-
нерного состава строевых частей военно-воздушных сил и их
обучение новой технике. И мое стремление попробовать себя в
науке или хотя бы вспомнить то, что я когда-то знал, пришлось
временно отложить. тем не менее я начал готовить к сдаче кан-
дидатские экзамены, которых в то время было много - шесть или
восемь. И за зиму я их почти все сдал.
Но тут резко ухудшилось здоровье брата и мне уже стало не
до "возвращения в науку".
Сергей был призван в армию в 39-ом году сразу после окон-
чания десятилетки. Это было время реформ Тимошенко и всех юно-
шей годных к военной службе и достигших 18-летнего возраста
призывали в армию, а поступление в высшую школу откладывалось
на неопределенный срок.
На фронте Сергей оказался в звании старшего сержанта. Он
был командиром расчета 45 миллиметровой противотанковой пушки
- знаменитой сорокопятки, которая выкатывалась на открытую по-
зицию и один на один сражалась с танками. И, тем не менее,
Сергей прошел без особых потерь все солдатские испытания и в
43-м году, получив целую серию солдатских медалей уехал вместе
со своей частью на Дальний Восток.
Тогда из под Сандомира я получил от него письмо - фронто-
вой треугольничек. "Я уже благополучно вышел из войны - писал
Сергей. Постарайся выжить и ты. Тогда заживем после Победы!"
Вот так складывается жизнь - кто знал, что произойдет через
два года!
Когда началась война с Японией, Сергей был в составе дес-
санта, высадившегося на остров Итуруп. Это был, кажется,
единственный остров Курильской гряды где были бои. И там он
был ранен. Ранение само по себе не было тяжелым. Но он потерял
много крови и несколько часов пролежал в болоте без сознания.
И ему в кровь попала какая-то гадость, какой-то стрептокок. И
в критическом состоянии оказалось сердце. Одним словом, домой
он вернулся инвалидом первой группы.
Тем не менее, он мечтал о поступлении в университет. Го-
товился всю зиму и в 46-ом году поступил на отделение геофизи-
ки физического факультета. Зимой 46-47-го годов учился с удо-
вольствием и начал, кажется, себя лучше чувствовать. У нас да-
же появилась надежда на его выздоровление. Но летом 47-го года
