нием ее нового поворота.
Ты стала странная, непохожая,
На ту, которую раньше знал.
И в доме твоем, как прохожий я
Перед дверью нежданный стал.
Робко стучусь, неуверенно
В мутную темень окна.
Многими верстами время измерено
И улыбнется ли снова она?
Ночь сегодня раскрылась
приветливо,
Ветер ласково зовет идти.
Скоро ведь день,
не рассвет ли его
Укажет мне путь где ее найти!
Вот такой я чувствовал свою дорогу, сидя в своей избе или
гуляя по берегу Волги. И, в тоже время, во мне все время жила
тревога:"Так далеко до завтрашнего дня" - впрочем, эти ива-
новские строчки были вечным лейтмотивом всех моих размышлений.
Той осенью у меня было довольно много свободного времени.
Все войны окончились и моя служба была не обременительной. Я
мог много времени быть на едине с самим собой. Теперь Волга
мне заменила Ладогу и я часто гулял или сидел на ее берегу.
Здесь Волга не очень широка. В ней еще нет той величественнос-
ти, как у Саратова. Но двухсотметровая полоса воды, которая с
каким-то удивительным упорством и энергией стремилась на вос-
ток, производила завораживающее впечатление. Окаймленная жел-
теющими деревьями, Волга, в тот год, была прекрасна!
И чем больше я бывал на едине с природой, с Волгой, тем
крепче становилась вера в завтрашний день и в душе моей рожда-
лась убежденность в собственных возможностях и способности
противостоять тем трудностям, которые неизбежно еще встанут на
моем пути, прежде чем я найду ее - ДОРОГУ !
Но я не мыслил о демобилизации - я был кадровым офицером
с боевым опытом и академическим дипломом и мне казалось, что я
на всю жизнь связал себя с армией. Я совсем тогда не понимал,
что армия во время войны - это одно, а рутинная служба в мир-
ное время - совсем другое и требует от человека совсем других
качеств. Пройдет время и жизнь все расставит по своим местам.
КОСТРОМА
Мирное время входило в нашу жизнь и вело свой новый отс-
чет. Мирная жизнь обвалакивала нас, меняла нашу психологию,
наши устремления. Служба была легкой и довольно интересной.
Мой полк получил уже около трех десятков новых бомбардировщи-
ков туполевского КБ. По тем временам, это были самые современ-
ные ближние бомбардировщики. На них стояло и новое вооружение,
которое еще никто не знал, как эксплуатировать. Особенно инте-
ресными были новые прицелы. О таких мы не слышали даже в Ака-
демии. Мой непосредственный начальник - дивизионный инженер по
вооружению подполковник Тамара (Иван Тимофеевич - родом из за-
порожцев) отправил меня в Москву на выучку, как единственного
"академика" в дивизии. Я с радостью поехал в свою же Академию
имени Жуковского, к своим знакомым преподавателям на кафедру
полковника Сассапареля, у которого я писал выпускную работу.
Когда он увидел мою работу с, черт знает как нарисованными
графиками, то брезгливо сказал: из Моисеева инженера не полу-
чится! ( Скажу откровенно - мне очень хотелось ему показаться
со своими тремя "инженерными" орденами!).
Там, в Академии, я за неделю освоил всю новую технику и
еще неделю предавался всяким дозволенным и недозволенным уте-
хам.
По возвращении в Туношную, мне было поручено обучить
новой вооруженческой технике весь технический и летный состав
дивизии. Все это я делал с большой охотой. Обучение проходило
в Костроме, где стоял один из полков дивизии. Там же мы прово-
дили и учебные стрельбы.
Там же в Костроме я, вроде бы и влюбился и возник роман,
который чуть было не окончился браком. Рассказывать о нем осо-
бого смысла нет. В целом история достаточно банальная. Четыре
года строевой, а особенно фронтовой жизни, превращают здорово-
го человека в двадцать с чем-то лет в нечто очень мягкое и
податливое, особенно к проявлению женской ласки. Несколько
добрых слов и ему уже кажется невесть что! И отсюда все - и
радость и муки, и надежды и тревоги. И все это приходит вместе
с обращенной к тебе улыбкой, как какое-то навождение! Впрочем
порой это наваждение и очень быстро куда-то улетучивается.
Вот, что по этому поводу я написал одним ранним утром в
славном городе Костроме, что на Волге - другой Костромы, ка-
жется просто нет. Во всяком случае и Кострома и все, что там
происходило, мне казалось той осенью, единственным и неповто-
римым. Правда недолго! Так значит дело было так:
В провале посеревшей улицы
Лицо усталое и сжатый рот.
Без слов ответа - завтра збудется ли?
И неба пасмурного грот.
Рассвет туманит окна в комнате,
Булыжник влажный от росы.
А это утро - Вы запомните ли -
Минуты ночи и дня часы.
И Вы ушли слегка покачиваясь
В рассвет туманный и сырой,
Куда-то вдаль, не оборачиваясь
Со счастьем вместе с темнотой.
В летописях города Костромы есть такая запись - передаю
ее почти текстуально: Новогородские девки-ушкуйницы, взяли
приступом городок Кострому (тогда он еще был городком) и учи-
нили с его мужиками всяческие безобразия. На этот раз так не
случилось. О других говорить не могу, но с одним мужиком все
окончилось вполне благополучно (и с ушкуйницей кажется тоже).
И костромской эпизод ушел из моей жизни, не оставив в ней осо-
бого следа. Разве, как в одесском анегдоте: приятно вспомнить.
А волнений и переживаний было сколько!
Одним словом мирная жизнь, которую мы совсем забыли - это
нечто совсем иное чем война. Она нам приносит и новые радости
и новые горести. Ко всему этому надо снова привыкать. Что
просто лишь на первый взгляд.
ОЖИДАНИЕ ЗАВТРА
В ту памятную осень 45-го очень рано начались утренние
заморозки. Погода стояла прекрасная - настоящая золотая осень.
Сверкало солнце, бездонное голубое небо, золото листьев. Каза-
лось, что каждое утро жизнь начиналась сначала. И созвучный
этому утру, ранней морозной ранью по тропинке, которая вилась
вдоль Волги я спешил вместе с солнцем к своим самолетам.
Прозрачная свежесть осеннего утра,
Яркий румянец на женских щеках.
А под ногами хрустящая пудра
Инея в травах, на желтых листах.
И с шагом упругим желанья рождались,
Созвучные ветру, морозу, заре.
Так здраствуй же утро, заволжские дали,
Синеющий лес на высокой горе!
В это раннее осеннее утро не было прошлого. Ни войны, ни
прочих горестей - было только настоящее и, конечно, будущее,
вон там за тем поворотом дорожки. И действительно, как то на
этой дорожке из за поворота мне навстречу вышла девушка. Лад-
ная, прямая - через плечо несла мешок и корзину, видно торопи-
лась к утреннему пароходу. Все в ней было гармонично и краси-
во, несмотря на кирзовые сапоги и невзрачную одежку военного
времени.
"Здравствуй красавица. Не торопись, успеешь!" Недоверчи-
вый взгляд с некоторой опаской. И в самом деле, чего можно
ожидать от этих мальчишек в авиационных погонах, да с орденами
и медалями - им все нипочем. "Ну чего торопишся, катер ведь
только-что пришел". Мое настроение видно передалось моей
встречной. Она поняла, что я не страшен и улыбнулась в ответ
на мою улыбку, остановилась и опустила свой груз на землю, что-
бы сменить плечи. Я смотрел на нее и улыбался. "Ну чего ска-
лишся! Не видишь, помоги". Я легко вскинул на ее плечо корзину
и мешок с бидонами. "Ну постой еще". "Ну вот еще. Да ни к чему
это. Глядишь и катер отвалит"! Несмотря на резкий тон этих
слов, она еще раз улыбнулась и не спешила уходить. Я проводил
ее взглядом до того момента пока она не сбежала к пристани.
Перед тем как вступить на сходни, она обернулась. Увидев меня,
помахала рукой и исчезла в чреве речного трамвая.
Вот так все и было той удивительной осенью 45-го.
Я пробовал заниматься. Ездил в Ярославль в публичную биб-
лиотеку. Убедился, что забыл математику - совершенно! Все нау-
ки были от меня где-то бесконечно далеко - еще в той прошлой и
совсем нереальной жизни. И, тем не менее, она существовала.
Более того, она все приближалась. И понемногу становилась ре-
альностью - к ней надо быть готовым. Пробывал и писать стихи.
Быстро понял, что это не мой удел - так иногда, для себя под
настроение, а серьезно.... тоже нет.
Я много был на едине с природой и ко мне порой снова при-
ходило безмолвное спокойствие Ладожского озера. Я сегодня уже
не могу припомнить то, о чем думалось в те часы. Я строил ка-
кие-то планы, фантазировал. Потом пробовал говорить о них с
друзьями. Но сам для себя я знал, что все это пока игра. Что
настоящая жизнь впереди и идет она, меня ни о чем не спраши-
вая. И произойдет все так, как призойдет!
Я знал, что пока надо служить в полку. Будущее само пока-
жет, что и как. А служба у меня пока получалась. Дело свое я,
кажется знал. Начальство меня ценило, товарищи тоже. Ну а то,
что чины росли медленно - в этом ли дело? На то я и технарь!
Зато и демобилизовывать меня никто не собирался. За плечами у
меня Академия имени Жуковского - не так было много оружейников
с таким дипломом. На всю дивизию я один. Вот так я и рассуждал
тогда.
И все же я понимал, что, то состояние, в котором я пребы-
вал - временное. Я чувствовал приближение перемен и ждал их.
Но даже не догадовался откуда они могут придти. Мне даже в го-
лову не приходили те повороты судьбы, которые меня ожидали.
Но несмотря на послепобедную эйфорию, я уже тогда пони-
мал, что рассвет пока так и не наступил и остро чувствовал
смысл ивановской строки:"так далеко до завтрашнего дня".
Впрочем, это ощущение в той или иной степени не покидало
меня всю жизнь.
МОЙ ПОСЛЕДНИЙ ВОЕННЫЙ ПАРАД
В первых числах ноября наша дивизия перелетела в Прибал-
тику. Ее полки расположились на аэродромах в Якобштате (как
его звали русские и немцы или Якобпилсе по латышски) и Круст-
пилсе - двух городках, расположенных по обе стороны Западной
Двины. Штаб дивизии разместился в столице Курляндии, старом
немецком городе Митава, который латыши переименовали в Елгаву.
Для него отвели старый замок, вернее большой дом, который, как
говорили, принадлежал еще Бирону.
Я поселился вместе с Володей Кравченко, который тоже по-
лучил звание капитана. Мы сняли комнату у учительницы русского
языка. Елисеева со мной уже не было. Его должны были демобили-
зовать и он остался в Туношной. Демобилизация шла не очень ак-
тивно. Пока демобилизовали лишь несколько техников старших
возрастов, которые сами хотели уйти в гражданку. Летный состав
не трогали - медицинские комиссии ожидали только весной. На-
чальство стремилось сохранить профессиональные кадры. И летчи-
ков и техников. Но несколько человек по медицинским показате-
лям было все же отстранено от летной работы - в мирное время
требования к здоровью ужесточились, да и самолеты теперь у нас
стали по-сложнее.
Весной 46-го был демобилизован мой непосредственный на-
чальник - дивизионный инженер по вооружению подполковник Тама-
ра. Его подвела графа об образовании - "ЦПШ и 20 лет коман-
дирскрй учебы - именно учебы", а не учобы. А ЦПШ - абревиатура
церковно-приходской школы. По нынешним временам, это 4 класса
деревенской школы. Он вышел из простых оружейных мастеров. А
достиг в своей профессии очень многого. Во время войны прек-
расно справлялся со своими обязанностями - я многому у него
научился. Особенно хорошо он знал стрелковое оружие, гораздо
хуже понимал прицелы и совсем пасовал перед разными расчетами.
Он, например, меня спрашивал: "ну объясни мне почему синус бы-
вает и большой и маленький?" Он совершенно не разбирался в
