преподавал. Он был знающим преподавателем, но собственных на-
учных работ у него почти не было.
Кафедра была не только новая, но и молодая. Все мы пришли
из армии, кроме Никитина. Это было еще одним объединяющим на-
чалом. Надо заметить, что дух "фронтового братства" еще долго
чувствовался после войны.
Никто кроме нашего заведующего кафедрой раньше не препо-
давал в университетах. К тому же Никитин был на кафедре единс-
твенным доцентом. Все остальные были ассистентами. Он нам осо-
бенно работать не мешал, но за качеством преподавания следил,
Ходил на лекции, делал замечания. Однажды он мне преподал
урок, оставивший след на всю жизнь. Готовясь к лекциям, я сос-
тавлял подробный конспект и, беря с собой в аудиторию, часто в
него заглядывал, сверяя выкладки и окончательные формулировки.
После одной из таких лекций Никитин мне сделал выговор:"Неуже-
ли Вы не можете подготовится настолько добросовестно, чтобы не
лазить в свои бумажки?" Я покраснел как рак - мне было стыдно.
И я научился читать без бумажек. Готовясь к лекциям, я продол-
жал портить много бумаги и составлять подробные конспекты, но
на лекции я ходил уже без всяких записей. Только теперь, когда
мне пошла вторая половина восьмого десятка и приходится читать
лекции гуманитарного характера, лишенные логики математических
доказательств, я беру с собой перечень вопросов, боясь забыть,
что-нибудь важное.
Вместе со мной из Москвы приехал Иосиф Израилевич Воро-
вич. Для меня его присутствие рядом было очень важным и он мне
основательно помог, особенно на первых порах. В университетс-
кие годы, как я теперь понимаю, спорт занимал, мягко говоря,
несколько большее место в моей жизни, чем это следовало бы.
Я учился кое-как и науки были для меня чем-то вторичным и
учился я только в сессию. И вот теперь в Ростове, все пробелы
моего образования стали видными. И я их остро чувствовал и
очень стеснялся своего невежества. А, готовя лекции и, особен-
но, семинарские занятия, я часто нуждался в срочной помощи.
Ворович же был своим и я не стеснялся обнаружить перед ним
своего незнания и мог задать ему любой вопрос. И он никогда не
отказывал мне в помощи - он учился в университете несколько
иначе, чем я. Чувство благодарности за это я сохранил на всю
жизнь.
С Воровичем у меня, вообще, были особые отношения. Иосиф
Израилевич был моложе меня на два года и судьба нас свела в
университетском общежитии на Стромынке, когда я уже был "мате-
рым студентом" третьего курса, а он только что поступил в Уни-
верситет. Это был, кажется сентябрь 37-го года. В нашей комна-
те жило пять студентов третьего курса и одна кровать была
свободна. Вот сюда, в эту обитель матерых студентов и послали
жить нового первокурсника. Им оказался будущий действительный
член Российской Академии наук И.И.Ворович.
Мы много раз вспоминали нашу первую встречу и надо ска-
зать, что мои воспоминания о нашей комнате и первой встрече,
несколько отличаются от того, что осталось в памяти у Ворови-
ча. Иосиф Израилевич вспоминает, что войдя в комнату он увидел
несколько полуголых парней, которые резались в карты и приняв
на жительство без энтузиазма нового постояльца , сразу же про-
явили иной энтузиазм - отправили его за пивом - тогда оно су-
ществовало, как распространенный продукт, доступный даже для
студенческого кармана!? Что сегодня кажется почти фантастикой!
Мне же запомнилось другое. В комнату вошел невысокий ху-
денький мальчик с большими грустными глазами, в которых запе-
чатлелась вся мировая скорбь. Но особенно запомнилось -
большой чемодан или сак, перевязанный ремнями, под которые бы-
ли засунуты бурки, в которых маленький Иосик должен был ходить
в холодную московскую зиму. Я не помню эпизода с пивом, а он с
бурками.
Но так ли важно, какие детали сохранила нам память о на-
чале нашего знакомства. Гораздо важнее то, что вся наша жизнь
прошла, так или иначе, но рядом. Я просто все делал немного
раньше. На два года раньше родился, на два года раньше начал
учится в университете. Мы оба попали в Академию имени Жуковс-
кого. Только я, как окончивший полный курс университета учился
в Академии всего лишь один год, а Ворович все три. Точно также
я раньше защитил кандидатскую диссертацию и получил степень
кандидита технических наук, как и он. На два года раньше я за-
щитил и докторскую диссертацию и мы оба тогда получили уже фи-
зико-математическую степень. И мы оба, однажды, были избраны в
Академию наук. И опять же я на несколько лет раньше.
Сразу же, как только мы начали работать в Ростовском Уни-
верситете, нашей первой совместной инициативой была организа-
ция семинара посвященного математическим проблемам механики -
теории упругости и гидромеханики. Довольно скоро семинар сде-
лался весьма популярным среди студентов и из него вышло со
временем довольно много первоклассных математиков. Как теперь
уже можно сказать, он сыграл значительную роль в становлении
математического факультета, а однажды, и определил его лицо.
Дело в том, что до появления нас в университете, его пре-
подаватели работали в классических областях математики, ей же
учили студентов, в таком же духе воспитывали аспирантов. Наш
семинар выпадал из стандартной схемы. Прежде всего, мы сами
занимались "новой" - по тем временам, конечно, математикой -
теорией операторов, нелинейным анализом и т.д. Но главное было
в том, что во главу угла мы ставили конкретные задачи физики и
механики. И полагали, что для их решения математика, пусть да-
же самая современная, всего лишь - средство анализа. Не зря же
мы с Воровичем были учениками Д.А.Вентцеля!
Семинар оказался привлекательным для молодежи, да и руко-
водили им тридцатилетние доценты. И надо заметить, что его ус-
пехи вызывали у некоторых наших коллег по факультету, извест-
ное чувство ревности. Особенно у профессора Д.Ф.Гахова, тогда
маститого математика прекрасного специалиста по теории краевых
задач для функций комплексного переменного. Он считал эту тео-
рию наиболее перспективным направлением тогдашней "ростовской
математики". Я называл его деятельность панкраевизмом - он
сердился. Впрочем, он вообще любил сердится. Особенно на моло-
дежь, если она проявляла излишнюю самостоятельность.
И.И.Ворович был всегда одним из самых близких мне людей и
я к нему относился с абсолютным доверием, как к Андрею Несмея-
нову, Юре Гермейеру, Володе Кравченко. Ворович был один из
очень немногих, к которым я обращался за советом в трудных для
меня ситуациях.
Мы работали много и слаженно. Часто ездили в Москву. Я
начал выступать с научными докладами на семинарах М.В.Келдыша,
С.Л.Соболева и Л.И.Седова, вошел в новый для меня научный мир
и начал печататься в серьезных научных журналах. Постепенно я
перестал грустить о несостоявшейся защите докторской диссерта-
ции. Появились новые горизонты. Но об этом я расскажу в другом
очерке.
ОБ АЬПИНИЗМЕ И ИГОРЕ ЕВГЕНИЕВИЧЕ ТАММЕ
Рассказывая о своей жизни, о том добром, что в ней было,
о том, что невольно воскрешает моя память, я не могу не расс-
казать о моих занятиях альпинизмом. Я не достиг каких либо
особых высот в этом виде спорта и в моем послужном списке не
было вершин той самой шестой категории трудности, о которых
мечтает каждый альпинист. Я ходил на некоторые восхождения с
настоящими большими альпинистами. И видел их в деле, это поз-
волило мне не строить каких либо иллюзий о своих спортивных
возможностях. Несколько лет на одной веревке я ходил с Вален-
тином Михаиловичем Коломенским. Мы сделали с ним несколько
восхождений четвертой и пятой категории трудности и я понимал,
что то, что он легко проделывал, никогда не будет мне доступ-
ным. И об этом особенно не грустил.
Я был очень посредственный скалолаз. Правда у меня было
одно качество, которое ценилось и из за которого меня охотно
включали во всякие команды - я был хороший шерп - мог долго
переносить тяжести на больших высотах. И в лыжных своих увле-
чениях я предпочитал длинные дистанции - особенно гонку на 50
киллометров. Она у меня получалась лучше чем спринтерские
дистанции. Это качество стайера мне во многом помогло и на
фронте. И, наверное, прояви я большее стремление к достижению
спортивных высот, я бы мог получить и мастерский значек.
Но...здесь уже вмешалась наука.
После демобилизации из армии я подружился с альпинистами
МВТУ. Ее команду возглавлял прекрасный альпинист и очень мне
приятный человек Слава Лубенец, с которым мы и сегодня сохра-
няем дружеские отношения. Команда готовилась к свеому рекорд-
ному траверсу Дых-тау - Межирги - Каштан-тау. Мне было нед-
вусмысленно сказано, что я имею определенный шанс быть вклю-
ченным в окончательный состав восходителей, но надо начинать
много и серьезно тренироваться. А я?...Уехал работать инструк-
тором в альпинистский лагерь Алибек. Выбор был сделан.
Любое восхождение, начиная с пятой категории трудности,
требует не только физической подготовки и хорошей техники. Оно
требует огромной психологической подготовки, затраты душевных
сил. В альпинизме нет подбадривающих трибун - ты и скала! А
тут 18 дней на на гребне пятой категории трудности. К этому
надо было готовится всю зиму и даже больше - этим надо было
жить! Может быть еще год назад я бы включился в подготовку к
этому рекордному траверсу. Но в тот год у меня появились уже
другие ориентиры - я начал жить другим. После одного из моих
докладов на семинаре академика С.Л.Соболева, он мне сказал,
что полученные результаты могут быть представлены в качестве
докторской диссертации и он готов быть мои оппонентом. Более
того, он доложил об этом на совете Стекловского Института и я
получил отпуск на завершение диссертации. Одним словом, "наука
пошла", как сказал бы Горбачев, и жить чеи либо другим, я уже
не мог. Альпинизм, при всей моей любви к горам, стал лишь со-
путствующим обстоятельством.
После этого эпизода я полностью перешел на инструкторскую
работу. Такая деятельность во время летнего академического от-
пуска меня вполне удовлетворяла. Я работал с альпинистами, уже
имеющими тот или иной спортивный разряд и ходил с ними на вер-
шины средней - третьей или четвертой категории трудности. Это
удовлетворяло мои спортивные аппетиты и давало неограниченные
возможности для всяких интересных походов или восхождений по
новым, может быть и не очень трудным, но интересным маршрут-
ам. Я работал, как правило в лагере Алибек в Домбае. Но часто
бывал и на Алтае, где был первым начальником спасательной
службы первого альпинистского лагеря в ущелье Ак-тру. Один раз
был на Тянь-Шане, где работал в лагере Талгар, тоже начспасом.
Инструкторская работа имела еще одну приятную сторону - я
встречался со множеством интереснейших людей. Одним из них,
был человек, сыгравший в моей жизни весьма важную роль. Это
был Игорь Евгениевич Тамм - один из самых крупных наших физи-
ков, человек огромного обаяния и доброты..
В конце тридцатых годов я в течение месяца был в школе
инструкторов, как мы ее громко называли. Домбайская поляна бы-
ла тогда еще первозданна и прекрасна. Единственным строением
там был дом выстроенный комиссией содействия ученым (КСУ) и мы
его называли ксучим домом. Это было красивое деревянное двухэ-
тажное здание. А на другом берегу реки, прямо около начала
подъема на ишачий перевал, как тогда мы называли начало тропы
на перевал Птыш, нашим университетским спортивным обществом
(тогда оно носило гордое название "Наука") был разбит неболь-
шой лагерек на десяток палаток. Там готовили будущих инструк-
торов альпинизма. Моим главным учителем был австриец Франц
Бергер, высланный из Австрии, как активный участник выступле-
