таблицах стрельбы, особенно реактивными снарядами. Но зато ве-
ликолепно умел ремонтировать и отлаживать любое стрелковое
оружие, как никто другой в дивизии. И нас всех он этому научил
- оно у нас во всех полках всегда было всегда исправным. Он
был добрым и хорошим человеком и мы с ним сдружились за годы
войны. Любил попивать - впрочем кто тогда не любил попивать?
Тем более, что спирта было - море разливанное.
Уехал от нас Иван Тимофеевич Тамара в свою Северскую зем-
лю и, как рассказывали, устроился механиком в МТС. Я же был
назначен на его место и он мне сдавал дела. Меня все поздрав-
ляли - место дивизионного инженера для капитана - более чем
почетно, тем более, что в соседнем полку нашей дивизии, полко-
вым инженером был майор Алексеев, которого, как старшего по
званию, и прочили на должность дивизионного инженера. Но на-
чальство выбрало меня.
Странная была эта наша зима 45-46го года. Все было непри-
вычно - прежде всего безделие. Летом и осенью 45-го в Туношной
мы осваивали новый бомбардировщик и новое незнакомое вооруже-
ние. Порой было даже разобраться не легко кое в чем новом, бы-
ли полеты, были учебные стрельбы. Одним словом была осмыслен-
ная работа, у каждого было дело. Конечно, это был уже не
фронт. Исчезло постоянное напряжение, постоянные дежурства. Но
дело оставалось. В Прибалтике же дела , осмысленного дела уже
почти не было. Его приходилось выдумывать. Я постепенно начал
понимать, что означает строевая служба в мирное время. Лев
Толстой ее назвал узаконенным безделием. Я бы еще добавил -
непрерывным поиском и выдумыванием дела. Бензина больше не да-
вали - он нужен был теперь для других дел. Поэтому полеты
практически прекратились.
Все это имело множество пренеприятнейших следствий. Нача-
лось повальное пьянство, дебоши, пошла волна венерических за-
болеваний. К этому располагали и тогдашние латвийские нравы:
женщины оказались поразительно доступными. Ничего подобного в
России не было. Каждая пьянка превращалась в оргию. Дисциплина
падала. Бесконечные ЧП и разбирательства личных дел.
Но бывали моменты, когда мы снова чувствовали себя насто-
ящей кадровой частью. Я помню девятое мая 1946-го года. Празд-
новалась первая годовщина дня Победы. В Якобштате было решено
провести гарнизонный парад. На параде я шел в составе сводного
офицерского батальона нашей дивизии. Мы вяло, кое как, почти
не в ногу прошли мимо начальства и уже покинули площадь. Вдруг
кто-то запел - запел шуточную строевую песню, которую пели в
те годы в авиационных военных учебных заведениях:
Давно уж знаем
Ходить как надо,
А все же ходим,
Как ходит стадо... и т.д.
Батальон подтянулся, шаг стал четким - любо дорого смот-
реть! Командир дивизии догнал на виллисе нашу колонну: "Что
мерзавцы, пройти как следует перед трибунами не могли, а тут
вдруг курсантскую жизнь вспомнили?" А в ответ, не сговариваясь
в пару сотен молодых глоток, батальоен гаркнул такое "УРА",
что стало ясно - есть порох в пороховницах.
У меня лично тоже была довольно трудная зима: я продолжал
искать себя и дело, которое могло бы меня по-настоящему за-
нять. Служба постепенно стала терять для меня всякую прелесть.
Вместо изучения и эксплуатации новой техники, чем мы занима-
лись на Волге, приходилось придумывать какое либо дело, чтобы
занять людей, хотя бы уберечь от пьянства. Мы проводили раз-
личные проверки в эскадрильях, устраивали разные "тревоги".
Даже занимались строевой подготовкой. Служба в строевой части
меня начала по-настоящему угнетать.
Но никогда ничего не рисуется одними черными красками - у
меня образовалась своеобразная отдушина. Среди всякого трофей-
ного хлама, которого было в избытке, я обнаружил забавный ав-
томобиль. Он назывался "фиат-западная пустыня". Трудно сказать
откуда он взялся в Латвии, ибо был приспособлен для езды по
пескам. На нем стояли широченные колеса, больше похожими на
самолетные дутики, чем на обычные автомобильные колеса. Прохо-
димость его была потрясающая. К тому-же у него было правое уп-
равление, а слева стоял пулемет. Первыми этот экспонат обнару-
жили мои механики на какой то свалке трофейного имущества. Мы
его прибуксировали на аэродром и отремонтировали - оказалось,
что на нем можно еще ездить. Эта смешная машина дала мне дело,
которым можно было заниматься с удовольствием. И я начал на
нем раскатывать. Изъездил я всю Латвию. Пулемет я, конечно,
снял, но всегда возил с собой автомат: в лесах еще пострелива-
ли, хотя дороги, в особенности большие, были уже безопасными.
Все же однажды недалеко от городка с ласковым именем Мадона,
он мне пригодился. Я лихо отстреливался, но все же несколько
пробоин в кузове я потом обнаружил.
Этот автомобиль дал мне свободу передвижения, которой я
хорошо попользовался. Очень часто, иногда два раза в неделю я
ездил в Ригу. Мне там было интересно все, а люди прежде всего.
Я перезнакомился с множеством людей и несколькими русскими ин-
теллигентами, оставшимися от дореволюционных времен и со мно-
гими латышскими интеллектуалами. Я специально не употребляю
термин "интеллигенция", ибо латышской интеллигенции я так и не
обнаружил. Сначала я был удивлен, а потом понял, что ее еще и
не могло быть - она просто не успела "созреть". До революции,
рижская интеллигенция - это русские и немцы. Причем, немцы в
Прибалтике и немцы в Германии, даже в близкой Пруссии, это
совсем разные немцы. Все эти Корфы, Рененкамфы, Плеве, не
просто служили верой и правдой русскому престолу, но и внесли
заметный вклад в русскую духовную жизнь. Они действительно
восприняли нашу культуру. Благодаря жэизни в России они и сами
во многом изменились, показав на деле возможность и благотвор-
ность симбиоза православия и лютеранства. Я это видел по Риге
и вспоминал свою бабушку. Хотя она до самой смерти сохранила
лютеранство и по ее просьбе была похоронена по лютеранскому
обряду, она всегда ходила в православную церковь и крестилась
по-русски. Она по культуре была очень русской, любила и знала
ее, внося в повседневный быт собранность и рационализм. К со-
жалению латыши к нашей культуре были восприимчевы значительно
хуже немцев - я понял почему именно латышии делали революцию и
служили в ЧК.
Ездил я и в Двинск - по латышски Даугавпилс. Он располо-
жен на Двине выше и недалеко от Якобштата. Впрочен, в Латвии
все недалеко. Двинск это старый русский город и в нем живут,
по преимуществу русские и сохранился какой-то старый и милый
мне быт. Я подружился с одним немолодым учителем математики,
ездил к нему в гости и даже оставался ночевать.
Весной я был назначен инженером дивизии, но в Митаву пол-
ностью не переехал, так как полки стояли в Якопштате и Круст-
пилсе и дел у меня здесь было много. Да и от начальства
по-дальше. В Якобштате мы с Кравченко снимали хорошую комнату,
а в Митаве я спал на диване в своем "кабинете" - так я называл
коморку под лестницей в старом замке, которую мне определили,
как служебное помещение.
В июле, событие произошло чрезвычайное!
Был жаркий воскресный день и я, в компании своих друзей,
нежился на берегу Двины. Вдруг из штаба полка прибежал солдат.
"Товарищ капитан, срочно в штаб"!
Меня встретил дежурный офицер:"Тебя, несмотря на воскре-
сенье срочно разыскивает дивизионный кадровик. Полетишь на ко-
мандирском У-2".
Часа через полтора я стоял перед дивизионным "кадрови-
ком" - сумрачным немолодым майором: "У тебя, что - тетя в
Москве? Читай!" И протягивает телеграмму:"Срочно откомандиро-
вать капитана Моисеева в распоряжение начальника руководящих
кадров главного управления ВВС. Вершинин." А был тогда маршал
Вершинин главкомом авиации. За такой подписью телеграммы в на-
шу дивизию еще никогда не приходили. "Завтра сдашь дела Алек-
сееву. Я его уже вызвал. Получи командировочное предписание и,
чтобы через два дня ноги твоей здесь не было. Ясно!"
Почему, отчего я вдруг понадобился Москве? Я ничего тогда
не понимал в происходящем, но все приказания выполнил. Что
греха таить - с радостью.
Так что же произошло? Какая сила меня, полкового инжене-
ришку вдруг перенесла в штаб Военно Воздушних Сил Советского
Союза? Для того, чтобы объяснить тот поворот судьбы, который я
искал, который я ждал и даже предчувствовал, и в тоже время
для меня совнршенно неожиданный, я должен вернуться назад.
ВНЕШНЯЯ БАЛИСТИКА ПРОФЕССОРА КРАНЦА
Начальником политотдела дивизии был подполковник, а может
быть и полковник - я уже запямотывал, Фисун. Большой нетороп-
ливый украинец. Раньше он был замполитом в нашем полку. Судьба
нас свела еще в 42-ом году и он мне давал рекомендацию для
вступления в партию. Политработник он был никакой. Зато прек-
расный летчик. Летал много, охотно и с успехом - бывают люди,
получившие в дар от природы воинское счастье. Подполковник Фи-
сун обладал им в полной мере. Потом у него начало неладиться
со здоровьем, ему запретили летать и он полностью перешел на
политработу. Получив повышение и уйдя в дивизию, он продолжал
ко мне хорошо относится и регулярно проявлял те или иные знаки
внимания.
Однажды Фисун вызвал меня в политотдел и дал мне
трофейную книгу. Это была работа известного немецкого бал-
истика Кранца, посвященная внешней балистике ракетных снаря-
дов:"Посмотри Моисеев, вроде бы по твоей части?" Тогда я еще
не совсем забыл немецкий язык и без особого труда начал читать
сочинение Кранца. Это занятие оказалось и приятным и инте-
ресным и вносило разнообразие в мое строевое существование. У
моего знакомого в Двинске я взял какой то курс высшей матема-
тики - из моей головы всякая математика весьма основательно
выветрилась, и начал разбираться в премудростях тогда еще но-
вой науки - расчета траекторий ракетных снарядов.
Надо сказать, что я довольно быстро стал восстанавливать
свои математические познания и чтение книги Кранца оказалось
делом не очень трудным. Я не только сумел разобраться в этом
сочинении, но и увидел целый ряд возможностей усовершенство-
вать его работу. Кранц, со свойственным для всех немцев педан-
тизмом и отсутствием чувства юмора, для целей совершенно ути-
литарных, развил общую теорию движения ракеты в гравитационном
поле круглой вращающейся Земли. И уже из этой общей теории
стал выводить правила для расчета траекторий ракет, которые мы
сейчас относим к классу земля-земля! а тогда они назывались
V-2.
Но в Академии я учил балистику под руководством Д.А.Вент-
целя, одного из самых блестящих профессоров, которых я когда
либо слушал. Он ко всему относился с огромным чувством юмора,
а в науке исповедовал религию своего учителя - знаменитого ад-
мирала и академика А.Н.Крылова: неверная значащая цифра в
расчетах, это ошибка, а лишняя после запятой - пол-ошибки.
Всякие лишние усложняющие вычисления, не мотивированные необ-
ходимостью - смертный грех! Вот так! Любая прикладная теория
должна бить в точку - быть предельно простой!
А тогда ракеты летать далеко еще не могли - десятки кил-
лометров. Даже знаменитая V - 2 (ФАУ-2), летала всего на две с
небольшим сотни киллометров. Поэтому теория Кранца для решения
балистических задач тех лет, мне показалась "сверхизбыточной".
И его книга мне не понравилась.
Я поставил себе простую задачу в духе Крылова-Вентцеля:
как научиться вычислять траектории балистических ракет неболь-
шой дальности наиболее простым способом, опираясь, желательно,
на приемы, уже известные артиллеристам. Я с этой задачей, ка-
жется, справился и построил простые формулы для поправок, поз-
воляющие использовать существовавшие в то время балистические
таблицы. Написанное сочинение составляло, что то около 10
страниц. Встал вопрос: а что с этими страничками делать?
