бежа и обмана. Именно так создаются большие состояния. И может быть, бо-
лее нравственно способствовать краху одного из них, нежели его зарожде-
нию. Сэр Рамсей принял закат славы дома Фраулов с достоинством - по кра-
йней мере это он мог сделать.
Мирная тишина парадного зала была нарушена глухим рычанием мотора под-
ъехавшего "ягуара".
Приехал Скуратис, подумал сэр Рамсей. Его можно было безошибочно уз-
нать по тяжелой походке. Скуратис подергал один замок, потом другой, по-
ка не нашел наконец незапертую дверь. Тяжело пыхтя и вытирая блестящий
от пота лоб, он ввалился в парадный зал Аттингтона, который теперь при-
надлежал ему.
- О, сэр Рамсей! Я так рад, что успел вовремя!
- В самом деле? Почему? - холодно спросил Фраул.
- Когда мне рассказали, в каком подавленном состоянии вы находитесь, и
я узнал, что вы поехали сюда, захватив с собой пистолет, я сразу же пом-
чался следом. Я счастлив, что вы еще не успели застрелиться.
- Вы собираетесь мне помешать?
- Ну нет! Я просто боялся пропустить зрелище вашего самоубийства.
Стреляйтесь себе на здоровье.
- А почему вы думаете, что я не застрелю вас? Удовлетворите мое любо-
пытство.
- Чтобы выжить, надо знать людей. Это не для вас, сэр Рамсей.
- Мне только сейчас пришло в голову, что вы заставили меня вырыть себе
самому могилу отнюдь не из деловых соображений.
- По правде говоря, нет. Однако дела для меня всегда на первом месте.
- Может быть, я чем-то оскорбил вас?
- Да. Впрочем, это было сделано без злого умысла. Вы кое-что сказали
газетчикам.
- Что именно, смею спросить?
- О, совершенный пустяк!- сказал Скуратис.
- Но для вас, очевидно, это был не пустяк, господин Скуратис?
- Для меня нет. Вы, будучи президентом судостроительной компании,
заявили, что Аристотель Те-бос самый выдающийся судовладелец во всем ми-
ре.
- Но ведь он им был до того, как мы построили вам самый большой ко-
рабль.
- Значит, теперь это следует сказать обо мне?
- Да. Ведь мое замечание было сделано так давно!
- Тем не менее вы его сделали!
- И это все?
- Нет. Как я уже сказал, я учитывал и деловые интересы.
- Вероятно, было что-то еще, господин Скуратис?
- Нет. Только дело. И то, что вы сказали об Аристотеле Тебосе.
- И этого оказалось достаточно, чтобы вам захотелось разорить меня?
- Разумеется.
- А теперь вы приехали смотреть, как я покончу с собой?
- Да. Посмотреть торжественный финал, завершающий наше предприятие.
Сэр Рамсей улыбнулся.
- Жаль, что вы не читали утренних газет, господин Скуратис. Ваше пред-
приятие может и не получить счастливого завершения. Вы имеете шанс стать
самым большим динозавром после ледникового периода. Евреи называют сего-
дняшний день "Иом киппур" - "день искупления". Это их день искупления. А
ваш день искупления еще впереди.
- О чем это вы толкуете?
- О небольшой войне, которая началась сегодня на Ближнем Востоке.
- Я знаю о ней. Я знал о ней еще до того, как вышли газеты.
-А вы не подумали о том, что вы будете делать с самым большим в мире
танкером, когда нефть подорожает? Ведь танкер рассчитан на перевозку де-
шевой нефти в больших количествах.
Сэр Рамсей перевел свой взор с фыркающего толстяка в плохо сидящем ко-
стюме на более достойные вещи. Он окинул взглядом стол, стул с высокой
спинкой, на котором сидел его отец во время торжественных застолий; стул
у камина, на котором много раз сиживал он сам в добрые старые времена,
когда Британская империя еще была мировой державой...
Затем он вложил в рот дуло пистолета и нажал на спуск. Это было очень
просто, много проще, чем продолжать жить.
Скуратис проследил глазами за тем, как затылок баронета взорвался фон-
таном мелких красных брызг. А в зал уже входили свидетели, и ни один из
них, разумеется, не припомнит, чтобы сюда заходил когда-нибудь Скуратис.
Собственно говоря, приезжать ему было необязательно - со дня заключения
контракта на постройку корабля он знал, что сэр Рамсей обречен.
Самоубийство сэра Рамсея было не первой смертью, связанной с этим ко-
раблем. Было еще восемнадцать других смертей, но, по мнению Скуратиса,
это соответствовало среднестатистическим данным об убитых или покалечен-
ных при осуществлении любого большого проекта. Подлинной трагедией было
для него эмбарго на поставки нефти. Цена на нее выросла в четыре раза, и
соответственно уменьшилось ее потребление. Объем перевозок резко сокра-
тился, и оказалось, что судов, готовых перевозить, слишком много, а неф-
ти, которую нужно перевезти, слишком мало.
Огромное судно стояло на приколе в норвежском порту; Демосфен Скуратис
тратил семьдесят две тысячи долларов еженедельно только на то, чтобы не
глушить двигатели и не дать судну заржаветь, превратившись в целый ос-
тров металлолома. Это было все равно что содержать мертвый город, и Ску-
ратис, возможно, пустил бы корабль, еще не имевший даже названия и зна-
чившийся под номером 242, на слом, если бы не прием, который устроил
Аристотель Тебос в его честь, когда корабль был готов. Кого только не
было в этот день на верфи: и короли, и социалисты, и представители прес-
сы, без конца фотографирующие огромный корпус судна, закрытый брезентом,
- целые акры просмоленной парусины стоимостью в двести сорок тысяч дол-
ларов закрывали мощные насосы танкера и его машинное отделение.
- Я пригласил вас с тем, чтобы мы могли выразить наше глубокое восхи-
щение самым грандиозным из всех когда-либо построенных в мире кораблей
прежде, чем мой бедный, бедный друг Демосфен пустит его на слом, - ска-
зал на приеме Аристотель Тебос.
- Смешно! - сказал Скуратис репортерам, когда они попросили его проко-
мментировать заявление друга. При этом он изобразил легкую усмешку, буд-
то это и в самом деле было смешно.
Он был в ловушке. Он знал, что Аристотель Тебос прав - положение дел
Аристотель понимал, как понимал его каждый, кто имел дело с кораблями.
Но что значат какие-то семьдесят две тысячи в неделю? Только семьдесят
две тысячи, чтобы не позволить Тебосу смеяться последним. Можно немного
потерпеть. Это "немного" вылилось в несколько лет.
Однажды, когда Скуратис завтракал в Нью-Йорке с одним африканским дип-
ломатом, его вдруг осенило. Если замысел удастся, он прославится, станет
великим! Аристотель Тебос умрет от зависти.
Скуратис чмокнул африканского дипломата в прыщавую черную щеку и пус-
тился в пляс вокруг ресторанного столика. Дипломат был озадачен, но Де-
мосфен объяснил ему, что тот должен делать.
Государственный департамент США узнал об этом слишком поздно.
- Вы шутите! Они там все посходили с ума!
Эти слова произнес сотрудник Госдепартамента, и относились они к Орга-
низации Объединенных Наций.
Его коллеги с ним согласились.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Его звали Римо. Предполагалось, что он войдет в помещение после того,
как выключат свет. Ему обещали, что все будет подготовлено как надо. Од-
нако теперь он уже знал: в лучшем случае это означает, что ему правильно
указали город - Вашингтон, округ Колумбия, - дом - здание Госдепартамен-
та - и, возможно, номер комнаты - подъезд Б, 1073.
И вот он стоит у нужной двери. Коридор так ярко освещен, что можно
снимать кино; из зала доносится разноязычная речь. У входа дежурит охра-
нник с револьвером на поясе и значком на груди. Выражение лица у него
такое, будто он только что получил нагоняй от начальства и впредь покля-
лся не давать к этому ни малейшего повода. Он сказал Римо, что не может
никого пропустить без предъявления документа. При погашенном свете вооб-
ще входить нельзя.
- Благодарю вас, - сказал Римо и отошел - ему сказали, что он не дол-
жен привлекать к себе внимание. Еще ему сообщили, что он получит секрет-
ные инструкции, но времени для этого уже не оставалось. Вообще он не
ощущал той всесторонней поддержки, которую КЮРЕ обычно была в состоянии
ему обеспечить.
Во всесторонней поддержке Римо не был уверен. В прежние времена, еще
до того, как было закрыто главное управление КЮРЕ в Штатах, для Римо ка-
ждый раз заготавливались нужные документы и "сверху" сообщали, что там-
то он найдет того-то, который сделает то-то и то-то, и Римо проходил в
правительственные здания без затруднений. Его всегда ожидало определен-
ное лицо, не знающее, кто он такой, но знающее, что он имеет беспре-
пятственный доступ туда-то и туда-то.
Но это было в прежние времена, когда миллионы затрачивались на любую
мелочь. Теперь иное дело.
Опустив в автомат десятицентовую монетку, Римо набрал номер телефона,
записанный на клочке газеты.
- Свет включен, - сказал он в трубку.
- А вы не перепутали адрес? - У говорившего был сдавленный голос, как
будто челюсти у него двигаются с трудом.
- Подъезд Б, 1073, - сказал Римо.
- Точно. Вас должны впустить при погашенном свете.
- То же самое вы говорили мне раньше.
- Ищите выход самостоятельно, но помните - никаких инцидентов!
- Блеск! - сказал Римо
Он прислонился спиной к стене - худощавый человек в светлых брюках,
темном свитере и мягких мокасинах, приобретенных им в Риме, на Виа Пле-
бесцито, когда он работал в Европе.
Теперь он снова дома, в Америке, и, если не считать небрежной манеры
одеваться, ничем не отличается от других людей, входящих в подъезд Б.
Однако наблюдатель с более острым глазом обратил бы внимание на то,
как он движется, на безупречную координацию движений, никогда ему не из-
меняющую; на неслышное дыхание, на темно-карие кошачьи глаза, на широкие
запястья.
Но и этот наблюдатель мог бы ошибиться, приписывая ему то, что не было
ему свойственно. Мужчины считали его очень спокойным и даже рассеянным;
реакция женщин была иной: они чувствовали в Римо силу и тянулись к нему,
причем влекло их не столько удовлетворение, которое, они знали, он мог
им дать, сколько первобытная потребность принять в свое лоно мужское се-
мя - как будто он мог один обеспечить выживание целой расы.
Римо их внимание стало теперь докучать. Где были все эти женщины, ког-
да ему было девятнадцать лет? Тогда он мог потратить половину своего жа-
лованья на шикарный обед в ресторане и шоу, а взамен получить лишь поце-
луй, да и то не всегда. Досаду вызывало не то, что в юности он платил
так много за такую малость, а то, что сейчас, когда представляется
столько легких возможностей, он уже немолод.
Однажды он поделился своими сожалениями с Чиуном, корейцем, которому
перевалило за восемьдесят. Тот ответил своему ученику так:
- В своих исканиях ты богаче, чем иные в своих приобретениях. Тот, ко-
му все легко достается, не ценит полученного. Но для того, кто долго до-
бивается и достигает многого, оно значительно дороже. Теперь, когда ты
наделен большой жизненной силой, твоя задача заключается не в том, чтобы
завоевывать женщин, а в том, чтобы удерживать их на расстоянии.
- Я не понимаю, папочка, - смиренно отвечал Римо, - каким образом
приобретенное искусство удара поможет мне заполучить бабу с хорошей зад-
ницей.
- Что-что?
- С хорошей задницей.
- Фу, гадость! Отвратительно! И как только язык у тебя повернулся!
Язык белых умеет только унижать, но не может точно выразить мысль. Пос-
лушай меня. Секс есть не что иное, как средство выживания. Когда выжива-
ние перестает быть главной проблемой, когда у людей появляется иллюзия
защищенности от ужасов жизни, тогда секс становится, по-видимому, чем-то
иным. Но на первом месте - выживание. Женщины это знают, и это будет
привлекать их к тебе.
- Я буду себя хорошо вести! - съязвил Римо.
- Ты ничего не умеешь делать хорошо. Это только тебе так кажется, у
тебя завышенная самооценка.
- Ты говоришь неразумно, папочка!
- Тот, кто пытается делать из глины алмазы, должен помнить, что ему
придется часто стирать одежду, - сказал Чиун.
Эта фраза обеспокоила Римо: он знал, что был не прав и наговорил много
