А Сатана! Дающий рай, распределяя в розницу среди своих рабов мощный
наркотик. Другим сулящий рай при помощи семи отпечатков. Какова его
цель? Что он от этого получает?
Ну, что ж, вероятно, завтра, вновь увидевшись с ним, я узнаю больше.
А Ева? Проклятый шпион Томас прервал нас тогда, когда я мог что-нибудь
узнать о ней.
Ладно, поиграем с Сатаной - с некоторыми ограничениями.
Я уснул.
Глава восьмая
Когда я проснулся, Томас выбирал в шкафу костюм. Я слышал, как в ванной
шумит вода. Долго ли он находился в комнате, я не мог сказать. Несомнен-
но, он тщательно обыскал ее. Я лениво гадал, что могло вызвать его по-
дозрения. Взглянул на часы: они стояли.
- Добрый день, Томас, - окликнул я. - Который час?
Он выглянул из шкафа, как вспугнутый кролик.
- Час дня. Я не стал бы вас беспокоить, сэр, но хозяин хочет позавтра-
кать с вами в два.
- Хорошо. - Я направился в ванну. Пока я плескался, полуоформленный
план, который зародился, когда я засыпал, вдруг кристаллизовался в соз-
нании. Я попытаю счастья на отпечатках немедленно. Но - пройду не всю
дистанцию. Не в этот раз. Наступлю только на два следа, не больше. Мне
многое нужно узнать, прежде чем рисковать полной отдачей душой и телом
Сатане.
Я надеялся, что лишь один из двух отпечатков будет его. В худшем же слу-
чае мне предстоял год службы. Что ж, и против этого я не возражал.
В действительности я хотел противопоставить Сатане не удачу, а ум.
Я не хотел сбегать от него. Мне хотелось стать частью его окружения,
адское оно или нет. Баркер давал мне уникальное преимущество. Благодаря
ему я вполне мог скинуть раскосого голубоглазого дьявола с его черного
трона, разрушить его власть и - что ж, не будем бояться слов - пограбить
его.
Или, выражаясь более прилично, возместить тысячекратно то, что он у меня
отнял.
У меня было двадцать тысяч долларов. В таком случае чтобы расквитаться,
я должен отобрать у Сатаны двадцать миллионов...
Вот это будет игра! Я рассмеялся.
- Вы веселый человек, сэр, - сказал Томас.
- Птицы, Томас,- ответил я, - поют везде. Везде, Томас. Даже здесь.
- Да, сэр, - сказал он, с сомнением глядя на меня.
Я был готов без четверти два. Лакей провел меня в зал, а оттуда еще в
один лифт, который на этот раз поднялся гораздо выше. Я оказался в ма-
ленькой прихожей, ее единственная дверь охранялась двумя высокими раба-
ми.
Пройдя через нее, я был ослеплен потоком солнечного света. Этот свет,
казалось, сконцентрировался на девушке, которая полувстала из-за стола
при моем появлении. Это была Ева, но совсем другая, не та, какая так ис-
кусно помогала похитить меня накануне вечером. Тогда я счел ее весьма
привлекательной, теперь же я понял, насколько несоответствующим было это
определение.
Девушка была прекрасна. Ее ясные карие глаза серьезно смотрели на меня
со странным вниманием. Маленькая гордая головка, головка принцессы, в ее
волосах солнечный свет выкрасил красным золотую диадему; рот еще слаще,
чем я ... испытал; я глядел на ее губы, которые так безжалостно целовал,
и щеки девушки покраснели.
- Ева, это мистер Киркхем, - Консардайн, произнесший это, явно забавлял-
ся. - Мне кажется, мисс Демерест и вы уже встречались.
- Думаю, - медленно ответил я, - что вижу мисс Демерест впервые. Наде-
юсь, она ... тоже будет так считать.
Я не мог извиниться иначе. Примет ли она протянутую оливковую ветвь?
Глаза ее расширились, как от укоризны и удивления.
- Подумать только, - печально сказала Ева, - мужчина так быстро может
забыть, что целовал меня. Вряд ли это комплимент, а, как вы считаете,
доктор Консардайн?
- Мне это кажется невозможным, - правдиво ответил Консардайн.
- Нет, - вздохнула Ева, - нет, мистер Киркхем. Не могу с вами согласить-
ся, что это наша первая встреча. Знаете, у вас такой убедительный способ
заставлять себя запомнить. А женщина не забывает так быстро, как ее це-
ловали.
Я вспыхнул. Ева уже представила достаточно доказательств того, что она
превосходная маленькая актриса. Но что означает этот эпизод? Я не ве-
рил,что она так оскорблена моими действиями в подземке: она для этого
слишком умна. Но она мне не верила, я ей не нравился, тут я ничем не мог
помочь.
- Мои слова, - сказал я, - вызваны исключительно вежливостью. На самом
деле, мисс Демерест, я считаю эти поцелуи щедрым вознаграждением за все
неудобства, связанные с моим интригующим путешествием сюда.
- Ну, что ж, - холодно сказала она, - в таком случае сделка заключена, и
мы в расчете. И не утруждайте себя быть со мной вежливым, мистер Кирк-
хем. Будьте сами собой. Так вы гораздо интереснее.
Я проглотил гневный ответ и поклонился.
- Совершенно верно, - так же холодно, как она, - ответил я. - Во всяком
случае, кажется, мне нет причин быть вежливым с вами.
- Вовсе нет, - равнодушно сказала она. - И, откровенно говоря, чем мень-
ше я буду сталкиваться даже с вашей естественной сущностью, тем лучше
для нас обоих.
У меня мелькнула мысль, что фраза какая-то странная. И в этих карих гла-
зах была какая-то загадка. Что она хотела сказать? Хотела передать
что-то, чтобы не заподозрил Консардайн? Я услышал смешок, повернулся и
оказался лицом к лицу с - Сатаной.
Не знаю, долго ли он слушал. Взгляд его был устремлен на девушку. Я уви-
дел, как вспыхнули его алмазные глаза, как какое-то дуновение пробежало
по лицу, как будто скрытый в нем дьявол облизал губы.
- Ссоритесь? Нехорошо! - елейно сказал он.
- Ссоримся? Вовсе нет, - холодно возразила Ева. - Так случилось, что мне
не нравится мистер Киркхем. К сожалению, это так. Мне кажется, лучше
сразу сказать ему об этом, чтобы мы в будущем избегали друг друга, ко-
нечно, если вы не сочтете, что нам нужно быть вместе, Сатана.
Обескураживающе, мягко выражаясь. Я не пытался скрыть свою
Сатана взглянул на меня и снова издал смешок. Мне показалось, что он до-
волен.
- Ну, что ж, - мягко сказал он, - даже у меня нет власти над пристрасти-
ями. Я могу лишь использовать их. Между тем - я голоден.
Он сел во главе стола, Ева справа от него, я слева, а Консардайн за
мной. Прислуживали нам манчжур дворецкий и еще один китаец.
Очевидно, мы находились в башне. Окна располагались высоко, и я через
них видел только голубое небо. На стенах висели картины Фрагонара и Бу-
ше; несомненно, они были получены благодаря "убедительности" посланцев
Сатаны. Остальное в комнате соответствовало картинам; комната была обс-
тавлена с той же поразительной эклектикой и своеобразным пониманием
прекрасного, которые я заметил и в большом зале, и в том помещении, где
впервые увидел этого голубоглазого дьявола.
Ева, отказав мне в уважении, была со мной холодна, но вежлива, в разго-
воре с Сатаной и Консардайном она сверкала остроумием и умом. Все трое,
казалось, забыли трагедию в храме и наказание Картрайта. Сатана был в
хорошем настроении, но доброта его была дьявольским - только так я могу
охарактеризовать это - напоминанием о диком звере, игривом, так как он
не голоден, жестоком, но несколько смягчившим пытку, которой он подвер-
гает свою жертву. В воображении возникла яркая картина: Сатана, как
тигр, рвет тело человека, которого он несколько часов назад отправил к
воротам ада.
Однако при солнечном свете он не казался больше таким ужасным. И если он
и был, как выразился Баркер, "падок на развлечения", то он и сам отлично
развлекал. Разговор коснулся Чингиз-хана, и с полчаса Сатана рассказывал
нам о правителе Золотой Орды и его черном дворце в затерянном городе Ха-
ра-Хото в Гоби; его рассказы заставили меня забыть о настоящем, я как бы
видел и слышал мир, исчезнувший десять столетий назад; рассказы траги-
ческие и комические, раблезианские и нежные - и все так ярко, будто он
сам был свидетелем того, что описывал. Слушая, я думал, что иначе и быть
не должно. Дьявол или нет, но этот человек очаровывал.
В конце он знаком приказал слугам удалиться и, когда они вышли, неожи-
данно спросил у меня:
- Ну, Джеймс Киркхем, да или нет?
Я изобразил колебание. Склонил голову на руку и украдкой бросил взгляд
на Еву. Она стройными пальцами прикрывала рот, сдерживая зевок - но лицо
ее побледнело, только что оно таким не было. Я чувствовал, как осязаемо
давит на меня воля Сатаны.
- Да - или нет? - повторил он.
- Да, если, Сатана, вы ответите на один вопрос.
- Спрашивать никому не запрещено, - ответил он.
- Я хотел бы знать, какой вы... наниматель, прежде чем решусь на игру, в
которой могу проиграть жизнь. Человек - это его цели плюс способы, кото-
рыми он достигает их. Что касается ваших методов, то у меня была доста-
точная возможность составить о них представление. Но каковы ваши цели? В
старину, Сатана, этот вопрос не был необходим. Каждый, кто имел дело с
вами, знал, что ваша цель - души для ваших печей. Но, как я понял, ад
модернизировался вместе с его хозяином. Печи вышли из моды, и топлива
для них не требуется. Но, как и прежде, вы приводите ваших возможных
последователей на вершину горы и предлагаете им земные царства. Итак,
вопрос. Что вы имеете от этого теперь?
- Вот одна из причин моего отвращения к мистеру Киркхему, - сказала Ева.
- Он не признает ничего, что не было бы сбалансировано в бухгалтерских
книгах. У него душа лавочника.
Я не обратил внимания на этот выпад. Но Сатана опять рассмеялся сквозь
неподвижные губы.
- Достойный вопрос, Ева, - сказал он ей. - Не забывайте, что даже я веду
расчеты - и предъявляю их, когда приходит время.
Последние слова он произнес медленно, задумчиво, глядя на нее - и опять
я заметил тень дьявольского злорадства в его лице. Она тоже заметила это
и прикусила задрожавшую губу.
- Тогда ответьте, - резко сказал я, чтобы отвлечь от нее внимание Сата-
ны. Он посмотрел на меня, как бы подбирая слова.
- Назовем это, - сказал он наконец, - забавой. Я существую, чтобы забав-
ляться. Только ради этого я остаюсь в мире, в котором, когда все сделано
и сказано, забава в той или иной форме - единственная цель, единствен-
ная, делающая жизнь выносимой. Таким образом, как вы понимаете, моя цель
проста. Но что же забавляет меня?
Три обстоятельства. Я великий драматург, величайший из когда-либо жив-
ших, потому что пьесы мои реальны. Я готовлю сцены для моих пьес, для
моих фарсов и комедий, драм и трагедий, для моих эпопей. Я руковожу ак-
терами. Я единственная аудитория, я вижу каждое действие, каждую линию в
моих пьесах с начала и до конца. Иногда то, что начинается как фарс,
превращается в высокую трагедию, трагедии становятся фарсами, одноактные
отступления развиваются в эпопеи, правительства уходят, великие падают
со своих пьедесталов, низкие возвышаются. Некоторые живут ради шахмат. Я
играю в шахматы живыми фигурами и одновременно несколько десятков партий
во всех концах мира. Все это забавляет меня. Далее, если я действительно
князь тьмы, что, как я вижу, Джеймс Киркхем, вы не вполне признаете, мое
искусство делает меня напарником другого сверхдраматурга, моего древнего
небесного соперника, известного, в соответствии с наиболее распростра-
ненной местной религией, как Иегова. Нет, оно ставит меня выше: я пере-
писываю его сценарий. Это также забавляет меня.
Под учтивой сардонической насмешкой я чувствовал правду. Для этого хо-
лодного чудовищного интеллекта мужчины и женщины - лишь марионетки, ко-
торых он передвигает по мировой сцене. Страдание, горе, боль телесная и
духовная - всего лишь забавные реакции на создаваемые им ситуации. По-
добно темной силе, чье имя он принял, души для Сатаны - его игрушки. Их
гримасы развлекают его. В этом его вознаграждение за деятельность.
- Это одно из трех, - продолжал он. - Второе? Я ценитель красоты. В сущ-
ности, красота - единственное, что может вызвать во мне... то, что может
быть названо эмоцией. Время от времени случается, что человек, его мозг,
