живот, судорожно схватился обеими руками за гальки и замер.
Удар пришелся по камню, и Парсел еле его ощутил. Оцепенев, ничего не
понимая, глядел он на Тими. Тот лежал, уткнувшись лицом в землю, со сжа-
тыми кулаками, его сведенное судорогой тело слегка изогнулось влево. Он
как будто смиренно ждал удара. Тут Парсел увидел нож. Клинок поблескивал
у самых ног Тими. Не сводя с него глаз, не выпуская камня из рук, Парсел
медленно подвигался к Тими сантиметр за сантиметром. Подойдя к Тими
вплотную, он резким движением бросил камень ему на затылок, нагнулся,
схватил нож и отскочил в сторону. Пальцы его крепко сжимали рукоятку.
Камень с глухим стуком ударился о затылок Тими, но задел его лишь бо-
ком. Затем чуть подскочил, перепрыгнул через голову, прокатился еще с
метр и остановился. Тими не шевельнулся.
Наклонившись так, что левая рука касалась земли, а в правой сжимая
нож, Парсел с рассчитанной медлительностью подкрадывался к Тими, не
спуская с него пристального взгляда, примериваясь к точке на коричневой
коже чуть пониже левой лопатки.
Он прыгнул, издав дикое рычанье. Теперь он лежал во всю длину на теле
Тими и с яростью давил двумя руками на рукоятку ножа. Подтянувшись повы-
ше, он налег грудью на руки, чтобы вонзить клинок еще глубже. Тими лежал
под ним, неподвижный, бессильный, побежденный. Парсел навалился на нож
всей своей тяжестью. По телу его пробежал радостный трепет.
Время шло... Сознание Парсела померкло, он ничего не слышал, кроме
своих хриплых вздохов. И вдруг он подумал: это рычу я сам. Он поднялся
на ослабевших ногах, наклонился, вырвал нож из раны и отбросил его в
сторону. Затем ему захотелось взглянуть в лицо Тими. Он положил руку ему
на плечо. Оно показалось ему хрупким, как у женщины. Кожа была на ощупь
гладкая и нежная. Он потянул, и Тими перевернулся на спину. Огромная ды-
ра зияла у него во лбу. Из нее стекала тонкая струйка крови.
Опешив, Парсел с минуту глядел на него в полном недоумении. Потом по-
нял все. Приклад ударил о камень, которым он защищал себе лицо, ружье
выстрелило, и пуля пробила Тими голову - он убил себя сам из собственно-
го ружья.
Шатаясь, Парсел вернулся к подстилке из листьев и сел. Под кровавой
раной, зиявшей на лбу Тими, глаза его казались еще живыми. Их наполовину
прикрывали густые черные ресницы, и зрачки блестели из-под век, как буд-
то Тими искоса разглядывал Парсела. Голова и тонкая шея слегка склони-
лись набок, что придавало его взгляду какую-то невеселую игривость. На
лице у него не осталось и следа суровости, и его резко очерченные губы
слегка раздвинула почти детская улыбка. Парсел еще раз обратил внимание
на разрез его глаз. Они были очень хороши. Немного приподнятые к вискам,
они напоминали глаза антилопы, а великолепные длинные ресницы с загнуты-
ми кончиками придавали особую бархатистость и лукавство его взгляду.
Просто необъяснимо, как могли эти глаза принимать такое жестокое выраже-
ние. Жизнь ушла из Тими и оставила в нем одну лишь нежность, которую при
жизни он в себе заглушал.
Парсел встал, отвернулся, и его затопила волна стыда. С какой дикой
жестокостью набросился он на это тело! Какое у него вырвалось звериное
рычание! А ведь он вонзил нож в мертвеца. Просто непонятно, как он сразу
не увидел, что Тими мертв. Но до появления Тими он так напряг свою волю,
что перешел к действию мгновенно, слепо, механически. Это было нелепо и
ужасно, он чувствовал себя как будто еще более виновным, чем если бы и
вправду убил его. "Вот что такое убийство", - подумал он, и ужас стеснил
ему сердце. Механический, бессмысленный поступок. Всю жизнь он находил
опору в уважении к жизни. А когда наступила решающая минута, он бросился
на врага, рыча, как дикий зверь! Он вонзил нож двумя руками, пьянея от
своей победы, задыхаясь от радости.
Он почувствовал, что грудь у него намокла, и когда дотронулся до нее
рукой, пальцы его стали темными и липкими. Он содрогнулся от отвращения.
Потом направился к отверстию. Ноги Тими застряли в дыре. Парсел припод-
нял их и оттащил тело как можно дальше от своей постели. Голова Тими
беспомощно болталась, подпрыгивая на камнях, а когда Парсел остановился,
она медленно склонилась к левому плечу и застыла, прижавшись подбородком
к ключице. Лицо Тими повернулось к постели из листьев, и теперь, подума-
лось Парселу, взгляд врага будет неотступно следить за ним, когда он ля-
жет. Он отпустил ноги Тими, минуту поколебался, затем стал к нему спи-
ной. Он не решился взять Тими за голову и повернуть ее.
Парсел с трудом пролез в отверстие в стене, прыгнул на камень, но по-
терял равновесие и во весь рост растянулся в воде. Она была ледяная. У
него перехватило дух. Перевернувшись на живот, он быстро обмыл себе
грудь и встал. Зубы у него стучали.
Вернувшись в сводчатую пещеру, он стянул мокрые брюки, выжал их и
разложил на камнях. Затылок у него болел, грудь сдавило, словно железным
обручем, он весь дрожал с головы до ног. Но удивительное дело - в то же
время на лбу у него выступил холодный пот. Он попытался прыгать, но у
него не гнулись ноги. Тогда он принялся похлопывать себя ладонями по
груди и, наклоняясь вперед, бить себя по спине и бедрам. Но ему не уда-
валось выгнать из тела холод, он прозяб до мозга костей, видно,
единственное спасение - это делать более энергичные движения. Он лег
ничком на землю, как можно дальше от Тими, и начал подниматься и опус-
каться на вытянутых руках. Он продолжал это упражнение добрых две мину-
ты, дрожа всеми членами. Наконец повалился без сил, тяжело дыша. Зубы
его попрежнему выбивали дробь.
Никогда еще не испытывал он такого леденящего холода во всем теле,
ему казалось, что он долго не выдержит и сойдет с ума. Тогда он принялся
делать все упражнения, какие только знал, каким научился у Джонса, и,
выполняя их, считал вслух, все громче и громче выкрикивая слова. Понем-
ногу ему становилось не так холодно, и казалось, будто именно эти выкри-
ки и согревают его. Передохнув, он снова начинал вопить. Парсел не узна-
вал собственного голоса: он стал чужим, пронзительным. Он приплясывал на
месте, нагибался, выпрямлялся, подпрыгивал на носках и старался дышать
ровнее, чтобы подольше хватило духу кричать. Он чувствовал, что скоро
совсем выбьется из сил, но не смел остановиться.
На минуту он увидел себя со стороны: голый как червяк, он прыгает
словно сумасшедший в темной пещере, возле трупа и издает нечеловеческие
вопли. Какое нелепое зрелище!
На какие только муки не пойдет человек, цепляясь за жизнь! У него пе-
рехватило дыхание, и он остановился. И тотчас корни волос у него заледе-
нели, из глубины тела поднялся пронизывающий холод и охватил его с ног
до головы. Он снова принялся за свои упражнения. Казалось, он приговорен
вечно делать эту идиотскую гимнастику. Он нагибался - выпрямлялся, наги-
бался - выпрямлялся... Под затененным лбом черные глаза Тими, странно
блестевшие в темноте, безотрывно смотрели на него, а на губах застыла
полуулыбка, как будто он с насмешкой следит за суетой живых.
- Адамо! - крикнул чей-то голос. - Что ты делаешь?
Он подскочил и резко обернулся. Большое черное лицо Омааты, заполнив
почти все отверстие, пристально следило за его движениями, и в ее круг-
лых мерцающих глазах отражалось глубокое недоумение.
- Я замерз! - закричал Парсел пронзительным голосом.
- Подожди, - сказала она.
Он недоверчиво посмотрел на нее. Просунув одно плечо, за ним другое,
Омаата протолкнула свой могучий торс, сделала не сколько плавных движе-
ний, протискивая широкие бедра, сжимаясь и растягиваясь, как резиновая,
и наконец пролезла сквозь отверстие. Потревоженный ею камень оторвался и
покатился на землю.
- Дитятко мое! - закричала она, бросаясь к Парселу. - Да ты весь си-
ний!
На этот раз он сам прижался к ней. Обхватив обеими руками ее широкий
стан, он испытывал восхитительное ощущение, будто погружается в перину.
Теплую, мягкую, глубокую! Большими мощными ладонями она принялась расти-
рать ему спину сверху донизу, осыпая нежными словами. Она массировала
его, шлепала, щипала, и хотя ему было больно, он с наслаждением подчи-
нялся ей, ибо чувствовал, как с каждым ее прикосновением в него вливает-
ся жизнь: сначала оживает кожа, потом мускулы, плоть, все спрятанные в
теле закоченевшие органы. Как восхитительно, когда тебе тепло; ему каза-
лось, что он почти забыл привычное ощущение гибкости, блаженной легкос-
ти, расширенных пор... "Омаата!" - вполголоса сказал он. "Сыночек мой!..
Сыночек мой!" Парсел слышал, как ее грудной голос отдается под сводами,
словно гул подземного потока. Даже ее голос согревает! Она взяла его за
плечи, перевернула и принялась растирать ему грудь, живот, бедра. Какие
у нее добрые руки! Большие, сильные и в то же время нежные; они месили
его, словно тесто, хватали кожу, отпускали ее, тискали, разминали
пальцами. Погрузив спину в ванну из теплой плоти, Парсел чувствовал, как
грудь его расширяется, раскрываясь, будто цветок; он глубоко дышал, его
сердце билось ровнее, он вновь ощущал свои мускулы.
Она снова повернула его.
- Сынок, - ворковала она низким голосом, - ты все еще бледный. Ауэ!
Где же твои красные щеки, мой петушок?
Отодвинув его от себя, она принялась осыпать его легкими шлепками.
- Ты меня убьешь! - закричал он.
Он наклонился, проскользнул у нее между руками и снова прижался к
ней. "Мой сыночек", - растроганно сказала она и вдруг расхохоталась.
- До чего же ты напугал меня своим криком! Человек! Я чуть не удрала!
Я подумала, это тупапау! К счастью, я разобрала, что это слова перитани.
Она повернулась к отверстию и увидела тело Тими.
- Человек! - воскликнула она, остолбенев. - Ты убил его!
- Я его не убивал, - ответил Парсел.
Но Омаата не слушала. Она подошла к Тими и, без всякого почтения
схватив его за волосы, приподняла тело и стала поворачивать во все сто-
роны.
- Я его не убивал, - повторил Парсел, - он сам...
- А это? - громогласно спросила Омаата, широким жестом указывая на
дыру во лбу Тими. - А это? - продолжала она, показывая на рану в спине.
- А это? - добавила она, показывая на затылок.
И она наклонилась, чтобы лучше рассмотреть рану.
- Чем ты это сделал?
- Камнем.
Она отпустила Тими и выпрямилась, с восхищением глядя на Парсела.
- Человек! Ты очень ловок!
- Послушай, это не я...
- Значит, - продолжала она радостно, - ты убил это свинячье отродье!
О! Какой ты сильный, Адамо! Какой храбрый! Какой хитрый! Без оружия! А у
него был нож, у него было ружье! О мой маленький воин! О мой петушок! О
Адамо!
- Послушай, Омаата...
- Во имя Эатуа, - сказала она, крепко стоя на ногах перед телом Тими
и упершись руками в крутые бока, - ты хотел убить моего сыночка, ты, Ти-
ми! Ты хотел сделать рабынями женщин твоего племени! Ты хотел вспороть
живот Ваа и Ивоа! Крысиное семя! Свинячье отродье! Трусливая акула! Че-
ловек без кокосовых пальм! Ты даже не воин! Ты буа! Ты мабу! *
*[Гомосексуалист, по - таитянски.]
Ты бессильный! Ну, чего же ты добился, дерьмо? Ты лежишь холодный! Ты
дохлая рыба на берегу лагуны! Ты кость, которую гложет бесхвостая соба-
ка! Погляди на Адамо! Погляди на нашего петушка перитани! Он красивый!
Он храбрый! Он хитрый! Нет на острове ванне, которая не хотела бы с ним
играть! Посмотри на него. У него волосы, как мед! У него белое тело! У
него красные щеки! Он такой же вкусный, как хлебный плод, испеченный на
огне! Это великий вождь! У него много кокосовых пальм на большом острове
дождей. У него красноречивые руки, как у его тестя, великого Оту! А ты,
Тими, что ты теперь? Человек без жизни! Человек, который совсем ничего
не стоит! Человек, который ни на что не годен! Дохлая рыба, которая пла-
