шая нож, то делала угрожающие жесты в сторону Парсела, то размахивала
клинком над головой. В его лице и во всей фигуре было что-то отроческое,
незрелое, и это делало особенно страшной кипевшую в нем жажду разруше-
ния.
- О воины! - кричал он исступленно, и голос его становился все прон-
зительней. - Я говорю в пользу выпотрошенной курицы! О воины! Выполняйте
ваш долг! Будьте подобны норе в утесе, откуда разбегаются ящерицы.
Будьте подобны открытой бухте, где притаилась яростная акула! Никому не
давайте пощады! Пусть погибнут все перитани! Убейте долговязого Скелета!
Убейте Крысенка! Убейте их вождя! Убейте Адамо! О воины! Я говорю в
пользу выпотрошенной курицы! Жгите хижины! Уничтожайте сады! Рубите де-
ревья! Берите в рабство жен врагов! Топчите их ногами. Пусть они повину-
ются вам, как суки! Выпотрошите утробы женщин, носящих детей перитани, и
пусть эта проклятая порода будет вырвана с корнем! О воины! Я говорю в
пользу выпотрошенной курицы, и пусть будет, как я сказал!
Тими вновь засунул нож за пояс и сел. Меани тотчас же вскочил на но-
ги. Это свиное отродье смеет предлагать выпотрошить его сестру! Меани
даже посерел от гнева, он изо всех сил старался овладеть собой, и все
мускулы его великолепного тела судорожно напряглись. Выкатив глаза и
запрокинув голову с трепещущими ноздрями, он неестественно раздувал шею,
пытаясь овладеть своим голосом. Грязная собака! Свиное отродье! Меани с
таким бешенством повернулся к Тими, что Парсел испугался, как бы он не
бросился на юношу. Но выражение ярости быстро сошло с лица Меани. Он
смотрел прямо перед собой, и нечеловеческим усилием воли ему удалось
расслабить свои мускулы. Поразительное зрелище! По всему его телу сверху
донизу ходили волны, переливались под кожей, с каждой секундой опадая и
стихая, как морская зыбь. Затем все успокоилось, и его гладкая темная
кожа застыла, словно вода в озере. Мускулы как будто спрятались под
плотной броней, которая, однако, не скрывала их силы, и тело дышало те-
перь необыкновенным спокойствием и величавостью.
- О "Ману-фаите", - проговорил он чуть охрипшим голосом. - Какой по-
лоумный предлагает срубить деревья? Это же наши деревья! Кто предлагает
уничтожить сады? Это же наши сады! Кто предлагает взять в рабство жен-
щин? Это же наши сестры! Кто хочет убить детей, которых они носят? О
"Мануфаите", это наши собственные племянники! И пусть никто не посмеет
коснуться чрева этих женщин, иначе воин пойдет на воина и убьет его!
Меани глубоко перевел дух. Он почувствовал удовлетворение от того,
что ответил недвумысленной угрозой на выступление Тими. Он продолжал:
- О "Ману-фаите", я говорю в пользу мира! Я, Меани, сын вождя, гово-
рю: пусть только Скелет будет убит, потому что он всему виной. Пусть
только Скелет будет убит, потому что он один убил. Пусть все другие ос-
танутся. Пусть несправедливость Скелета будет исправлена, путь будет все
забыто и таитяне живут в мире с чужестранцами.
Как только Меани сел, тотчас встал Тетаити. Опустив тяжелые веки,
нахмурив густые брови над крупным носом, крепко сжав губы, отчего резко
проступили складки по обеим сторонам рта, он несколько секунд стоял не
двигаясь. Перитани так плохо охраняют себя, что, сражаясь сними трое на
трое, с равным оружием, он был уверен в победе. Он согласился принять
"Мануфаите" только из учтивости и теперь горько сожалел об этом. Из-за
нее два его воина накануне решающей битвы открыто бросают друг другу уг-
розы. Они готовы чуть ли не убить друг друга! Нельзя ждать ничего хоро-
шего от перитани, он еще раз убедился в этом: одно присутствие Адамо уже
вызвало ссору.
- О "Ману-фаите", - торжественно начал он, - я говорю в пользу про-
должения войны. Однако не забывайте, воины, что наше племя не сражается
с вражеским племенем: мы одно племя, которое само раздирает себя на две
части. И потому мы должны быть осторожны, чтобы не зайти слишком дале-
ко... О танэ! Вы сделали меня своим вождем, и я, Тетаити, вождь и сын
вождя, говорю: я прикоснусь головой к хижинам - и хижины станут табу. *
Я прикоснусь головой к деревьям - и деревья станут табу. Я прикоснусь
головой к садовым оградам - и сады станут табу. Я прикоснусь головой к
оплодотворенным чревам женщин - и они станут табу.
* [Согласно старым верованиям, на Таити голова вождя
считалась табу и делала табу все предметы, которых
касалась. - Прим. автора.]
О "Ману - фаите"! Я говорю в пользу продолжения войны. Воины сражают-
ся не за женщин и не за землю. Они сражаются потому, что им нанесли ос-
корбление. Потому, что их унизили. Потому, что на них смотрел свысока
несправедливый человек. Нам нанесли глубокую рану, о "Ману-фаите"! Если
перитани хотят уйти в море и искать себе другой остров, пусть эти бес-
честные люди уходят. Но если они хотят остаться здесь, они будут сметены
с лица земли. Как можно доверять этим переменчивым, непонятным людям? О
"Ману-фаите", я говорю в пользу продолжения войны! Если перитани оста-
нутся на острове, пусть они погибнут! Пусть их смерть будет бальзамом
для наших ран! Пусть их головы украсят забор перед нашими хижинами!
Пусть они коченеют во мраке, а мы, живые, в горячих объятиях их жен про-
должим наш род!
О "Ману-фаите"! Я говорил в пользу продолжения войны, и пусть тот, у
кого есть язык, отвечает.
Тетаити сел, и Парсел медленно поднялся с места. Он надеялся, что Те-
таити: - самый разумный и самый осторожный из троих - сумеет найти комп-
ромиссное решение. Но теперь было ясно, что он уверен в победе и потому
не хочет мира. Его предложение, чтобы перитани отправились в море, было
равносильно оскорблению.
- Тетаити, - сказал Парсел терпеливо, - если бы ты победил и после
боя сказал мне: "Адамо, уезжай, или ты умрешь!", я согласился бы уехать.
Потому что я не брал ружья и не участвовал в битве и для меня покинуть
остров не позор. Но иное дело остальные перитани. У них есть оружие, и
им стыдно бежать. И пойми, Тетаити, что, если бы перитани поплыли на пи-
рогах, спрятанных в гроте, смерть вскоре настигла бы их. Смерть от бури,
смерть от голода и жажды или смерть с петлей на шее, если они повстреча-
ют большую пирогу из своей страны.
Берегись, Тетаити, как бы ты, испытав несправедливость, и сам не стал
несправедливым. Кто из перитани оскорбил тебя? Один человек. Неужели же
все перитани должны погибнуть из-за него одного?
Тетаити выслушал эту речь, закрыв глаза, с неподвижным
лицом, а когда Парсел замолк, произнес вежливым тоном, но
ясно давая понять, что переговоры окончены:
- Кончил ли ты говорить, о "Ману-фаите"?
- Я кончил.
Тетаити повернул голову влево и сказал:
- Очерти круг передо мной, Тими, мы должны принять решение.
Тими повиновался. По правде сказать, он ничего не мог начертить, так
как почва тут была каменистая, и он ограничился тем, что, наклонившись,
описал правой рукой круг перед вождем. Потом снова сел на место.
- Приступайте, воины, - проговорил Тетаити.
Тими поднял маленький камень, бросил его в воображаемый круг и ска-
зал:
- Вот камень за выпотрошенную курицу.
Тетаити нахмурил брови. Тими не образумили ни угрозы Меани, ни объяв-
ленный им самим табу. Бешеный! Наглец! Придется примерно наказать его,
когда кончится война. Тетаити отвел взгляд и произнес спокойно:
- Ты, Меани.
Меани бросил камень в круг и сказал:
- Вот камень за возвращение мира.
Тетаити поднял камень, торжественно поднес его к губам и несколько
секунд просидел в полном молчании. Этим он хотел подчеркнуть, что только
его слово имеет решающее значение. И в самом деле, голосов никто не счи-
тал. Вождь был высшим судьей, и его решение - окончательным. Тетаити
бросил камень.
- Вот камень за продолжение войны.
С этими словами он поднял свои тяжелые веки и взглянул на Парсела.
- Чужеземец, - холодно сказал он, - дай мне "Ману-фаите".
Парсел встал, смущенный этим приказом и тоном, каким он был дан. Чуть
поколебавшись, он протянул Тетаити птицу мира. На Таити ему довелось
присутствовать при мирных переговорах, но тогда мир был заключен и посол
удалился, неся красные перья над головой, под радостные крики толпы.
Тетаити встал, за ним поднялись Тими и Меани. Вождь взял двумя руками
"Ману - фаите", поднял ее над головой и, с размаху стукнув о колено,
разломал пополам. Потом бросил оба куска на землю к своим ногам и вскри-
чал грозным голосом:
- Птица мира умерла!
Парсел был ошеломлен и парализован страхом. Значение этого символи-
ческого жеста было ясно: уничтожение птицы предвещало ему смерть.
Прошла минута, Парсел не решался ни пошевелиться, ни заговорить.
Тими схватил ружье левой рукой, а правой выхватил нож из-за пояса.
Затем, указав на Парсела концом клинка, попросил, повернув голову к Те-
таити:
- О Тетаити! Отдай эту рыбу в мои руки!
Но в ту же минуту Меани подошел к нему вплотную и крикнул громовым
голосом:
- Табу!
Это слово, а также грозная сила, прозвучавшая в этом крике. пригвоз-
дила Тими к месту. Однако он не потерял присутствия духа. Подняв голову
и взглянув в яростное лицо Меани, он спросил:
- Почему табу?
- Смотри, человек! - крикнул Меани во всю силу легких, подчеркивая
каждое слово. - Смотри, человек, какую серьгу носит Адамо! Это я ему дал
ее. А до меня эту серьгу носил мой отец, великий вождь Оту!
Тими уставился на серьгу, и глаза у него чуть не вылезли из орбит. И
правда! Это серьга Оту! Он почувствовал, что его обманули.
- Табу недействительно! - закричал он наконец в бешенстве. - Табу та-
итянского вождя нельзя передавать перитани!
- Но кто этот перитани? - завопил Меани. - Это зять таитянского вож-
дя! Муж его дочери! Брат его сына!
Парсел смотрел на них, застыв от удивления. По-видимому, его жизнь
зависела от этого теологического спора: может ли священная сила табу
распространяться на чужеземца?
Тими повернулся к Тетаити и спросил его сухим, почти повелительным
тоном:
- Как решит вождь?
Парсел не смотрел на Тетаити. Он снова обрел хладнокровие и, чуть по-
качиваясь на носках, ловил каждое движение Тими.
- Как решит вождь? - повторил Тими.
Тетаити был в большом затруднении. Он сломал "Ману-фаите", ибо такова
традиция, но у него не было обдуманного намерения погубить Парсела. Од-
нако, по обычаю, неудачливого посла ожидает смерть. Тут он не мог спо-
рить с Тими. Что касается табу, то он тоже готов был с ним согласиться.
Тетаити очень сомневался в действенности табу, так как Адамо не таитя-
нин. К несчастью, одно обстоятельство было ясно. Повесив на ухо Адамо
серьгу, которая касалась головы Оту, Меани тем самым подтверждал, что
Адамо - его названый брат и он ценит его жизнь дороже своей собственной.
Следовательно, убийство Адамо повлечет за собой смертельную схватку меж-
ду Меани и Тими, а в таком случае этой ночью в бою с перитани у таитян
будет одним воином меньше.
- Я вождь, - сказал он, глядя Тими прямо в глаза, - а не жрец. И в
вопросе о табу я не могу решать, кто из вас прав, а кто нет. Однако если
Адамо состоит в родстве с Меани и Меани считает его табу, ты поступишь
разумно, отказавшись от этой рыбы.
Тими был на целую голову ниже двух таитянских богатырей, стоявших у
него по бокам, но он выпрямился и изогнул свое тонкое тело, словно лук.
Эта знать! Эти сыновья вождей! Они сговорились против него! Ясно, хотят
его напугать! Но чего стоит их сила теперь, когда у него есть ружье!
- Мое право, это мое право! - закричал он в бешенстве.
Прошла минута. Тими стоял с угрюмым видом, опустив глаза, и, каза-
лось, уже успокоился, как вдруг он метнулся с быстротой молнии, чтоб на-
нести Парселу страшный удар ножом. Но Парсел успел отскочить в сторону,
