путь.
Говорить было бесполезно. Все было бесполезно. Но хотелось говорить,
говорить... Иначе можно задохнуться. Напрасно Парсел закрывал глаза. Он
видел, как перитани приближаются к ручью, все четверо живые и здоровые.
Им хочется пить, им жарко, они устали, и каждый строит в уме нехитрые
планы: хижина, сад, рыбная ловля... Они считают себя живыми, но они уже
мертвые. Мертвые, как если бы лежали на камнях с пулей в сердце или с
отрезанной головой.
Солнце садилось, и над пышной листвой баньяна гора, освещенная лишь с
одной стороны, выступала с необыкновенной четкостью, казалась такой
близкой, такой грозной. Сердце Парсела как бешеное забилось в груди...
Он склонил голову, закрыл глаза и начал молиться. Но тут же перестал.
Ему не удавалось сосредоточиться. Вдруг вдали прокатилось два выстрела,
один за другим, затем вскоре еще два, и все смолкло.
- Жоно, - сказала Омаата.
И не наклонив головы, глядя на гору, она приоткрыла губы и принялась
кричать.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Женщины вернулись с водой только к ночи. Они поставили полные сосуды
на базарной площади, и тут же начались похоронные обряды. Обряды эти
состоят из песен и плясок, отнюдь не печальных: их содержание сводится к
одной теме - игре.
Парсел, ошеломленный, наблюдал за женщинами. Видимо, нет никакого
различия в поведении таитян, когда они празднуют рождение человека и
когда оплакивают его смерть. В обоих случаях они прославляют самое цен-
ное, что дает, по их мнению, человеку жизнь. На Блоссом-сквере, на де-
сятке квадратных футов, при свете множества доэ-доэ, укрепленных на
пнях, под звуки сладострастных песен до поздней ночи плясали те самые
женщины, на глазах у которых несколько часов назад были убиты их танэ.
Парсел не сводил с них глаз. Что все это значит? Пытаются ли они обуз-
дать боль, выражая телодвижениями радость жизни? Воздают ли последние
почести своим танэ, посвящая им то, чем те уже не могут обладать? Или
под этим опьянением скрывается наивная вера в то, что для оставшихся в
живых жизнь, вопреки всему, всегда желанна?
Парсел сидел на пне, а Ивоа, пристроившись между его коленями, прис-
лонилась к нему. Таитяне не позволили женщинам вернуться за телами уби-
тых, и их изображали стволы деревьев, на которые плясуньи накинули пок-
рывала из плетеной коры. Амурея не участвовала в церемонии. После напа-
дения Оху потребовал ее себе как пленницу и против ее воли оставил у се-
бя в джунглях. Все женщины плясали, кроме Ваа и Ивоа, которым это запре-
щалось ввиду их состояния. Песни вдовиц с каждой минутой становились все
неистовее, и Парсел вглядывался в лица, мелькавшие перед ним.
Всем были известны нелады между Таиатой и Джонсоном, но Итиота и Уайт
жили дружно, а Омаата обожала своего танэ. И, однако, Омаата отплясывала
так же, как и во время большого дождя на палубе "Блоссома", когда соб-
лазняла Жоно. Всего два часа назад она выла, как животное, с остановив-
шимися глазами, полумертвая от горя, а теперь улыбалась, ноздри ее тре-
петали, а огромные глаза сияли, как две луны. На лице Итиоты, захвачен-
ной чувственной пляской, было то же выражение, и даже Таиата казалась не
такой замкнутой и недовольной, как обычно. Они были различны по росту,
сложению и красоте, но сейчас застывшая на лицах маска экстаза делала их
всех похожими друг на друга. Они пели по очереди, с простодушным бесс-
тыдством, которое совершенно обезоруживало, свои непереводимые песни,
где игра описывалась в мельчайших подробностях, напрямик. И голоса их
тоже приобрели странное сходство, они звучали пронзительно и в то же
время хрипло. На миг глаза Парсела встретились с глазами Омааты, и в ее
ни к кому необращенном взгляде он заметил призывный огонек. Он ощутил
этот взгляд, как удар. Да, несомненно, она его не "узнала". В эту минуту
он не был для нее "сыночком", а мужчиной, танэ, таким же, как и все про-
чие танэ. Томная чувственность ее взора говорила, что Омаата, Жоно, ее
прошлое - все сметено. Осталась лишь женщина, которая пляшет, ибо она
полна жизни, а жизнь - не что иное, как игра.
Авапуи вдруг вскрикнула, отделилась от группы плясуний и подошла,
прихрамывая, к Парселу. Высоко подняв правый локоть и вытянув руку, она
грациозно помахивала кистью перед своим нежным лицом, кокетливым жестом
давая понять, как сильна ее боль.
- Айэ! Айэ, Адамо! - простонала она. Лицо ее улыбалось, а губы криви-
лись от боли.
- Покажи, что случилось, - сказал Парсел.
Он осторожно поднялся, чтобы не побеспокоить Ивоа, посадил Авапуи на
пень и, положив ее правую ступню себе на колено, принялся тихонько рас-
тирать ей щиколотку. Ивоа даже не шевельнулась. Прислонившись головкой к
бедру Авапуи, она продолжала петь вполголоса, не сводя глаз с танцующих.
- Где Уилли? - спросил Парсел. Ему приходилось напрягать голос, чтобы
пение не заглушало его слов.
- Дома.
- Я пойду к нему.
- Не ходи.
- Почему?
Авапуи медленно опустила глаза и посмотрела на свою щиколотку.
- Айэ, айэ, Адамо!
- Почему?
- Не три так сильно, прошу тебя.
- Почему я не должен к нему идти?
- Он тебя не впустит. Он заперся.
- Что он делает?
- Ничего.
- Как ничего?
- Сидит. Потом встает. Опять садится. Сжимает голову руками. А когда
я к нему подхожу...
- Когда ты подходишь?
- Кричит: "Иди прочь!" А потом колотит кулаком по двери. Колотит! Ко-
лотит! И глаза у него горят огнем.
Наступило молчание. Ивоа перестала петь, провела кончиками пальцев по
бедру Авапуи и, откинув голову назад, чтобы лучше ее видеть, проговори-
ла:
- У тебя кожа нежная, как шелк, Авапуи. И улыбка у тебя нежная. И
глаза тоже.
Парсел взглянул на Ивоа. Хотела ли она переменить тему беседы или
просто не слушала их?
- Твои слова приятно слушать, - медленно произнесла Авапуи. Она пог-
ладила волосы Ивоа и сказала: - Пусть Эатуа наградит тебя сыном. Пусть
даст ему крикливый голос, чтоб он звал тебя, когда ты заснешь, и крепкие
губы, чтобы он сосал твою грудь.
Она замолчала. Ивоа обхватила руками грудь и закрыла глаза, рассеянно
улыбаясь. Ей чудилось, что ребенок уже здесь, он прижимается к ней, го-
ленький и теплый, а губы у него даже вспухли, так жадно он тянет молоко.
Авапуи замолчала. Она тоже видела маленького сына Ивоа, но он не лежал
на руках у матери, он уже стоял на ножках. Теперь он принадлежал всем и
переходил с рук на руки - он стал радостью их острова. Он бродил повсю-
ду, этот малыш. Вот он появляется, голенький, удивленно тараща глазенки,
из-за поворота тропинки, а сам чуть повыше ростом, чем трава в подлеске.
Ах, ребенок! Ребенок! Как сладко касаться его!
- А теперь, - с сияющим от счастья лицом сказала Авапуи, - я пойду
плясать.
- Ты не сможешь, - заметил Парсел.
- Смогу, - ответила она, вставая.
Парсел снова уселся на пень. Авапуи сделала несколько шагов и вскрик-
нула. Она повернулась к Адамо с легкой гримаской.
- Пойди ляг, - проговорил он.
- Нет, - ответила она, и лицо ее вдруг стало печальным. - Нет, я не
хочу.
Она вернулась к нему, села у его правой ноги и прижалась спиной к ко-
лену.
Между Парселом и танцующими вдруг легла тень. Он поднял глаза. Перед
ним стоял Мэсон с ружьем под мышкой. Он подошел встал и прислонился к
кокосовой пальме в двух шагах от Парсела. Мэсон не смотрел на него. И
даже когда начал говорить, глаза его тревожно бегали по сторонам. Позади
него в тени другой пальмы еле заметно вырисовывались неподвижные фигуры
Маклеода и Смэджа. Оба тоже были вооружены. Парсел не слышал, как они
подошли.
- Мистер Парсел, - сказал Мэсон отрывисто, - не возьметесь ли вы об-
разумить Бэкера? Этот сумасшедший заперся у себя и прогнал нас. Однако
после убийства Джонса он мог бы понять, что его место с нами.
- Он не впустит и меня, - ответил Парсел, покачав головой. - Дайте
ему время прийти в себя.
- Время! Время! - буркнул Мэсон. - Этой ночью у нас будет три челове-
ка под ружьем против четырех. И все из-за этого безумца! - И прибавил
сухо: - Полагаю, вы не возьметесь за оружие?..
- Нет, капитан.
- Вы нас покидаете, - сказал Мэсон презрительным тоном. - Если черные
нападут этой ночью, нас будет всего трое.
- Успокойтесь, сегодня ночью они не нападут.
- Откуда вы знаете? - подозрительно спросил Мэсон.
- Они не нападают в те ночи, когда женщины оплакивают мертвых.
- Оплакивают! - возмущенно воскликнул Мэсон. - Вы называете это "оп-
лакивать"! Никогда в жизни я не видел ничего более отвратительного! У
этих дикарей нет ни одного благородного чувства! У них нет ничего здесь!
- он хлопнул себя по груди. - Ровно ничего, вот в чем дело. Эти их песни
- еще куда ни шло; слов я не понимаю, но думаю, что они поручают своих
покойников милости спасителя. Но пляски! Скажите на милость, мистер Пар-
сел, как можно плясать, потеряв мужа?
- Эти пляски, вероятно, имеют значение, которого мы...
- Они отвратительны! - отрезал Мэсон, отчеканивая каждый слог. - Они
отвратительны, вот и все. И я счастлив, что миссис Мэсон не принимает в
этих плясках участия. Миссис Мэсон - настоящая леди. Она поет, но, как
видите, не пляшет.
- Согласен, с первого взгляда все это производит довольно странное
впечатление, но у каждого народа свои...
- Нет, мистер Парсел, я тоже немало поездил по свету. И я нигде не
видел, чтобы женщина крутила нижней частью тела, оплакивая мужа. Я шоки-
рован, мистер Парсел, - закончил Мэсон яростно. - Шокирован свыше всякой
меры!
Он выпрямился и замолк с суровым и оскорбленным видом.
- Ну, вы идете? - спросил он резко.
- Нет, капитан.
- Вы хотите сказать, что собираетесь провести ночь у себя дома?
Парсел утвердительно кивнул головой. Мэсон искоса взглянул на него.
- Вы, очевидно, уверены, что черные не причинят вам зла? - спросил
он, и в голосе его прозвучало подозрение.
- Совсем не уверен, - спокойно ответил Парсел.
Последовало молчание, затем Мэсон сказал:
- Вы могли бы стать на стражу у одной из бойниц. Надо караулить с че-
тырех сторон. А нас только трое. Даже безоружный вы могли бы нам помочь.
- Нет, - твердо ответил Парсел. - На меня не рассчитывайте. Я не ста-
ну вам помогать.
- Как! - в бешенстве вскричал Мэсон. - Вы хотите оставаться нейт-
ральным? Даже после всех этих убийств!
- Вот именно. Когда британцы убивают таитян, это только устрашающий
пример. Но когда таитяне убивают британцев, это уже убийство.
- Даже теперь! - повторил Мэсон яростно.
Парсел поглядел на него. Угрозы, шантаж, игра на благородных чувствах
- все было пущено в ход.
- Даже теперь! - ответил Парсел решительно.
Мэсон высокомерно выпрямился.
- Это бесчестно с вашей стороны, мистер Парсел, - прогремел он. Но
сразу же умолк. Все равно этот вой не перекричишь, сколько ни возмущай-
ся.
- Мы еще вернемся к этому вопросу! - проговорил он со скрытой угро-
зой.
Неуклюже повернувшись кругом, он зашагал по улице Нордоста. Маклеод и
Смэдж последовали за ним. Прошло несколько минут. Парсел положил руки на
голову Ивоа.
- Я пойду спать.
- Я тоже.
- А я нет, - печально отозвалась Авапуи.
Когда Адамо и Ивоа отошли, она села на пень и посмотрела им вслед.
Как она завидовала Ивоа! Она ждет ребенка, а ее танэ обладает самым луч-
шим из всех мужских качеств: он добр. Авапуи подпевала, глядела на пля-
шущих женщин, но вскоре почувствовала себя одинокой. Она запела громче,
хлопая в ладоши в такт песне. Но все равно одиночество было с ней. Она
встала, подошла к Ваа и села возле нее. Авапуи недолюбливала Ваа, но, к
ее удивлению, та повернула голову и улыбнулась. Быть может, Ваа тоже
чувствует себя одинокой с тех пор, как ее танэ заперся в доме таитян?
Ваа сидела, прислонившись спиной к кокосовой пальме. Она подпевала, не
