- Ждать, когда матросам наскучат капризы Маклеода и они придут сюда
ко мне, в мою хижину за советом и приказаниями, - пояснил Мэсон тоном
непоколебимой уверенности.
У Парсела даже руки опустились. Мэсон живет в своем особом мире, мире
школьных прописей. Он твердо верит, что в один прекрасный день матросы
постучатся у дверей его хижины, смущенно стянут с головы бескозырки, по-
чешут затылок и попросят, робко потупив глаза: "Не откажите, капитан,
снова взять в свои руки руль..."
- Есть у вас еще какие - нибудь предложения? - холодно осведомился
Мэсон.
Парсел вскинул голову и посмотрел на капитана. Мэсон стоял перед ним,
выпятив грудь, расправив плечи, массивный, грузный; его четырехугольный
череп прочно сидит на дубленой, как у всех моряков, шее - восемьдесят
килограммов храбрости, навигационного опыта, упрямства и предрассудков,
- Других предложений у меня нет, - ответил Парсел.
- В таком случае я вас сейчас выпущу.
Мэсон взял ружье, отомкнул все замки и пропустил его вперед. Парсел
вышел, капитан поспешно выставил дуло ружья в открытую дверь. Оба не
произнесли ни слова.
Дверь со стуком захлопнулась, и Парсел услышал щелканье засова.
Он прошел по крохотному садику, всего пять шагов в длину, и взялся
рукой за щеколду. И вдруг его осенило: палисадник Мэсона был точно тако-
го же размера, как капитанский мостик на "Блоссоме"!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Женщинам пришлось ждать еще долгую неделю, прежде чем были настланы
все крыши. Когда наступила самая ответственная пора, Маклеод, в качестве
профессионального плотника, решил никого не допускать к стройке, он
собственноручно, не торопясь и тщательно прикреплял к стропилам сплетен-
ные из пальмовых веток маты. Усердие это оказалось к общей выгоде - вре-
менами на поселок налетал норд-ост, прорывавшийся даже сквозь заслон зе-
лени, укрывавшей домики от морских ветров.
Только третьего декабря, проработав целый день под палящим солнцем,
Маклеод объявил, что все готово. В полдень британцы сошлись в центре по-
селка и после короткого совещания решили, что нынче в девять часов вече-
ра состоится собрание, где они договорятся о разделе женщин. Парсел пе-
ревел это решение таитянкам, и под навесом, где ютились женщины, сразу
же началось лихорадочное волнение. Нынче вечером для каждой должны были
благополучно или, напротив, несчастливо окончиться три месяца, в течение
которых строилось столько планов и плелось столько интриг.
Собрание - то самое, что постановило сжечь "Блоссом" и одновременно
судило Масона за покушение на убийство, - возникло стихийно, и так же
случайно ареной действия оказался обрывистый берег. Но сейчас, когда
можно было заблаговременно выбрать место общей встречи, выбор единодушно
пал на баньян. Правда, зеленый гигант стоял поодаль от поселка, на верх-
нем плато, и, чтобы добраться до него, приходилось карабкаться по крутой
тропинке, соединявшей нижнее плато с верхним. Но сюда тянулись матросс-
кие сердца. Как раз под этим баньяном в первый раз тайком сошлись матро-
сы и единогласно решили не величать больше Мэсона капитаном, а Парсела -
лейтенантом. Хотя на голосование был поставлен, казалось бы, частный
вопрос, именно тогда матросы впервые почувствовали себя свободными от
рабства корабельной службы.
В центре поселка воздвигли нечто вроде вышки с навесом, который защи-
щал он непогоды колокол, доставленный с "Блоссома", а главное - огромные
часы, украшавшие некогда каюткомпанию. Каждый, таким образом, мог узнать
время, а в случае необходимости ударить в набат и созвать поселенцев.
После ужина все женщины, за исключением Ивоа, собрались возле вышки и,
не отрываясь, глядели, как судорожно и резко перепрыгивает большая
стрелка с одного деления на другое. Но так как ни одна из них не умела
узнавать время, это напряженное созерцание циферблата вряд ли имело
смысл, и Парсел, заметив издалека за деревьями группу таитянок, пошел
сказать им, что они собрались слишком рано.
Женщины расхохотались. Ну и что же, они подождут, им приятно ждать!
Громко смеясь, они окружили Парсела. Не знает ли Адамо, кто из перитани
выберет Ороа? А Итиоту? А Тумату? А Ваа? Парсел шутливо заткнул себе
уши, что вызвало новый взрыв смеха. Со всех сторон на него смотрели ог-
ромные черные глаза, на бронзовых лицах сверкала белоснежная полоска зу-
бов. И такие же белые цветы тиаре украшали их роскошные волосы, черными
волнами падавшие до бедер. Парсел дружески глядел на женщин. Толстые,
добродушные рты наивно улыбались, открывая белые, крупные, как у людое-
док, зубы, и смех, ясный, жемчужный, певучий, становился все громче. Го-
ворили они все разом: "Э, Адамо, э! Выберет ли себе Адамо еще одну жену,
кроме Ивоа?" - "Ни за что!" - энергично отнекивался Парсел. И сразу же
послышалась неумеренная хвала по его адресу: "Адамо, до чего же он неж-
ный! До чего же верный! Лучший танэ на всем острове!" "Сыночек мой!" -
проворковала Омаата, врезаясь в толпу женщин. И она с такой силой прижа-
ла Парсела к своей груди, что тот даже охнул. Женщины покатились со сме-
ху: "Да ты его сломаешь, Омаата!" Великанша чуть разжала объятия, но не
отпустила своего пленника. Ее огромные черные глаза увлажнила слеза уми-
ления, мускулистой бронзовой рукой она провела по белокурым волосам Пар-
села. "Сыночек мой, сыночек, сыночек!" Парсел уже не пытался сопротив-
ляться. Чувствуя на своих плечах руки великанши, он стоял, уткнувшись
лицом в ее могучую обнаженную грудь, задыхался, краснел, умилялся и слы-
шал, как где - то в недрах естества Омааты зарождается ее голос, рокоча,
словно водопад. А над головой Парсела двумя озерами нежности лучились
глаза Омааты.
Мало - помалу волнение его передалось женщинам, смех утих. Они толпи-
лись вокруг Парсела и, растроганные, старались коснуться его спины кон-
чиками пальцев.
- Какой Адамо беленький, какой чистенький, какой нежный. Наш брат
Адамо, наш маленький братец Адамо! Наш хорошенький братец Адамо!
Наконец Омаата освободила своего пленника.
- Я вас предупредил, - произнес Парсел, еще не отдышавшись, красный,
растрепанный, - у вас достаточно времени, успеете еще сходить на берег
искупаться.
Нет, нет, они будут ждать. "До свидания, Адамо! До свидания, братец!
До свидания, сыночек!"
И тут огромная стрелка часов вдруг решительно и судорожно прыснула
вперед и остановилась, еле заметно дрогнув, словно сознательно обуздывая
свой порыв. Послышался смех, восклицания.
- Да нет, мы успеем. Ведь сказал же Адамо, что у нас достаточно вре-
мени.
- Ауэ! Я успею причесаться, - воскликнула Итиа.
В восемь тридцать пять на Норд-ост-стрит появился Уайт, пересек пло-
щадь и подошел к вышке. При виде его женщины замолчали и посторонились,
давая ему дорогу. Неслышная походка Метиса, его желтая кожа, агатовые
узкие глаза под тяжелыми веками - все это производило на них впечатле-
ние. Они очень уважали Уайта. Он всегда такой вежливый с ними. Уайт про-
шел через толпу, приветствуя женщин легким поклоном, и, повернувшись к
ним спиной, а рукой опершись о стойку вышки, остановился. Нахмурив бро-
ви, он посмотрел вдаль, как бы желая убедиться, что одновременно с дви-
жением стрелки приближается ночь. Он тоже пришел раньше времени и прос-
тоял неподвижно все в той же позе добрых пять минут. Только раз он огля-
нулся и непроницаемым взглядом обежал группу женщин, лишь на одно мгно-
вение задержавшись на лице Итии. Когда большая стрелка показала без
двадцати девять, он с какой-то даже торжественностью взялся за веревку
колокола и раскачивал ее несколько секунд, пока не загудел набат, гулко
и размеренно.
Парсел и Ивоа вышли из дома с небольшим запозданием. Первое, что им
бросилось в глаза, было пламя двух факелов, плясавшее вдоль Баньян -
Лейн, а чуть подальше они разглядели в освещенной роще силуэты острови-
тян, шагавших длинной цепочкой. Слышался смех, обрывки песен, восклица-
ния на таитянском языке. Погода стояла теплая, и все британцы, за исклю-
чением одного лишь Маклеода, не надели рубашек, так что Парсел сразу
опознал своих соотечественников по более светлому оттенку кожи. Два фа-
кела - один несли впереди колонны, другой - в арьергарде - бросали сла-
бый свет, и Парсел лишь по белой фуфайке различил Маклеода, шествовавше-
го впереди. Когда глаза привыкли к полумраку, он увидел, что длиннорукий
тощий шотландец нацепил через плечо моток веревки и несет плотницкий мо-
лоток и два колышка. Рядом с ним виднелась щуплая фигурка Смэджа. На хо-
ду Смэдж размахивал офицерской треуголкой. Оба молчали. Парсел пристро-
ился к процессии но они сделали вид, будто не замечают его. Однако через
минуту Смэдж оглянулся и пристально взглянул на Ивоа.
Когда процессия добралась до верхнего плато, человек, освещавший до-
рогу, вышел из рядов и приблизился к идущим позади, неся факел в вытяну-
той руке, очевидно боясь, как бы искры, с треском разлетавшиеся во все
стороны, не обожгли ему лицо. Зрелище было поистине живописным: над го-
ловами людей плыл факел, вокруг пламени расплывалось светящееся кольцо,
факел высоко поднимала темная рука, а внизу бесшумно скользил чей-то не-
ясный силуэт.
- Парсел? - послышался певучий голос Уайта.
- Я, - отозвался Парсел.
Он остановился, поднес ладонь к глазам, чтобы защитить лицо от фонта-
на искр, и Уайт опустил факел горящим концом вниз. Сразу же из мрака
возникло его лицо, и при свете, бьющем снизу, особенно заметны стали по
- восточному выступающие скулы и брови вразлет.
- Парсел, - начал Уайт, - у меня к вам письмо от Масона. Он не придет
на собрание. Если о нем зайдет речь, он просил, чтобы вы прочли письмо.
- Хорошо, - сказал Парсел.
Он взял письмо и, пряча в карман, успел заметить, что оно запечатано
восковой печатью.
- Незачем было возвращаться, вы могли бы отдать мне письмо под
баньяном, - вежливо прибавил он.
- Я боялся забыть, - объяснил Уайт.
Факел снова взлетел вверх, и пламя его быстро проплыло вперед вдоль
колонны, то разгораясь, то замирая во мраке. Очевидно, Уайт бежал со
всех ног. "Все - таки какой он исполнительный. Сказали ему: отдай
письмо, он и отдал. Сказали ему: иди в голове колонны и освещай путь, он
и идет. И даже бежит, чтобы скорее стать на место. Если бы только знать,
почему он так враждебно относится ко мне?" - с грустью подумал Парсел.
Его не оставляло вдруг взявшееся откуда - то чувство досады, несправед-
ливости.
Под самой толстой веткой Маклеод вбил своим тяжелым молотком два ко-
лышка в землю, примерно на расстоянии пяти футов один от другого. Покон-
чив с этим делом, он вытащил из кармана моток лески и привязал к каждому
колышку по факелу. Потом жестом дал знак британцам занять места вокруг
этих импровизированных светильников. И сам уселся первым, удобно присло-
нившись к вертикальному корню баньяна, спускавшемуся до самой земли.
С минуту все присутствующие смущенно и нерешительно выжидали чего-то.
До сих пор все свои ассамблеи они проводили стоя. А сейчас, когда им бы-
ло предложено сесть, выбор места неожиданно приобретал важное значение.
Все произошло именно так, как предвидел Парсел: Смэдж уселся спиной к
дереву по правую руку от Маклеода, Уайт - по левую. Прямо против Маклео-
да по ту сторону колышков с факелами устроился Парсел, а по обе его сто-
роны - Джонс и Бэкер. Круг замыкали Хант и Джонсон. Знаменательное рас-
положение сторон столь верно определяло основные группировки, что все,
кроме Ханта, невольно отметили это про себя. "А я представляю оппозицию
его величества, - с горькой иронией подумал Парсел. - До чего дошло! Вот
до чего уже дошло! И во всем виноват этот сумасшедший Мэсон".
Таитянки уселись позади Парсела, нервически посмеиваясь и непрерывно
шушукаясь. Все шестеро таитян стояли немного в стороне за спиной Ханта.
