жала себя в белом монашеском чепце. Сьюлин что-то вышивала - "для своего
приданого", как она объяснила, стыдливо хихикнув, - и прикидывала в уме,
удастся ли ей на завтрашнем барбекю отбить Стюарта Тарлтона у Скарлетт,
очаровав его своей женственной мягкостью и кротостью, которыми Скарлетт
не обладала. А Скарлетт была в смятении чувств из-за Эшли.
Как может папа без конца толковать о форте Самтер и об этих янки,
когда у нее сердце рвется на части и он это знает? Будучи еще очень
юной, она находила непостижимым, что люди могут быть так эгоистично рав-
нодушны к ее страданиям и в мире все продолжает идти своим путем, в то
время как ее сердце разбито.
В душе ее бушевала буря, а все вокруг выглядело таким спокойным, та-
ким безмятежным, и это казалось ей странным. Тяжелый буфет и стол крас-
ного дерева, массивное серебро, пестрые лоскутные ковры на натертом до
блеска полу - все оставалось на своих местах, словно ничего не произош-
ло. Эта была уютная, располагающая к дружеской беседе комната, и обычно
Скарлетт любила тихие вечерние часы, которые семья проводила здесь после
ужина, но сегодня вид этой комнаты стал ей ненавистен, и если бы не
страх перед резким окриком отца, она выскользнула бы за дверь и, стреми-
тельно прокравшись через темный холл, наплакалась бы вволю на старой со-
фе в маленьком кабинетике Эллин.
Это была самая любимая комната Скарлетт. Здесь Эллин каждое утро си-
дела за высоким секретером, проверяя счета и выслушивая доклады Джонаса
Уилкерсона, управляющего имением. Здесь нередко собиралось и все се-
мейство: Эллин что-то записывала в тяжелые гроссбухи, Джералд дремал в
старой качалке, дочки примостились на продавленных подушках софы, тоже
уже слишком ветхой, чтобы украшать собой парадные покои. И Скарлетт сей-
час хотелось только одного: остаться там вдвоем с Эллин и выплакаться,
уткнувшись головой ей в колени. Когда же наконец вернется мама?
Но вот на аллее заскрипел гравий под колесами, и негромкий голос Эл-
лин, отпускавшей кучера, донесся в столовую. Взгляды всех устремились к
двери. Шурша кринолином, она быстро вошла в комнату - лицо ее было уста-
лым и грустным. Повеяло легким ароматом вербены, навечно, казалось, уг-
нездившимся в складках ее платья, - ароматом, который для Скарлетт был
неотторжим от образа матери. Мамушка - хмурая, с недовольно выпяченной
нижней губой и кожаной сумкой в руках - следовала за хозяйкой чуть поо-
даль. Она что-то нечленораздельно бормотала себе под нос - достаточно
тихо, чтобы нельзя было разобрать слов, и достаточно громко, чтобы ее
неодобрение не осталось незамеченным.
- Извините, что задержалась, - сказала Эллин, сбрасывая шотландскую
шаль со своих усталых плеч на руки Скарлетт, и, проходя, погладила дочь
по щеке.
При появлении жены лицо Джералда мгновенно просияло.
- Ну что - окрестили это отродье? - спросил он.
- Да, окрестили бедняжку и оплакали, - сказала Эллин. - Я боялась,
что Эмми тоже отдаст богу душу, но, мне кажется, она оправится.
Дочери обратили к ней исполненные любопытства вопрошающие взгляды, а
Джералд философически покачал головой:
- Ну, может, это и к лучшему, что он помер, несчастный ублю...
- Ой, как поздно! Пора прочесть молитву, - как бы невзначай перебила
его Эллин, и если бы Скарлетт хуже знала мать, она бы даже не заподозри-
ла, что Эллин перебила Джералда намеренно.
А было бы все же любопытно узнать, кто отец ребенка Эмми Слэттери, но
Скарлетт понимала, что у матери про это не дознаешься. Сама Скарлетт по-
дозревала, что это Джонас Уилкерсон - она не раз видела, как он прогули-
вался по вечерам с Эмми. Джонас был янки и холостяк, а должность управ-
ляющего, которую он занимал, отрезала ему все пути в дома богатых план-
таторов. Он не мог бы посвататься ни к одной из их дочерей и был лишен
возможности водить компанию с кем-либо, кроме таких бедняков, как Слэт-
тери, и им подобных отщепенцев. Вместе с тем по своему образованию он
был на голову выше этих Слэттери, и Скарлетт казалось вполне естествен-
ным, что он и не подумает жениться на Эмми, хотя частенько гулял с ней в
сумерках.
Скарлетт вздохнула - любопытство ее было задето. На глазах у ее мате-
ри происходило многое, но она этого как бы не замечала. Эллин умела про-
ходить мимо всего, что противоречило ее понятиям о благопристойности, и
старалась научить этому и Скарлетт - впрочем, без особого успеха.
Эллин шагнула к камину, где в маленькой инкрустированной шкатулке,
стоявшей на полке, хранились ее четки, но решительный голос Мамушки зас-
тавил ее остановиться:
- Мисс Эллин, вам бы надо поесть хоть малость, прежде чем читать мо-
литву.
- Спасибо, Мамушка, я не голодна.
- Я сейчас подам вам ужин, и чтоб вы поели, - с хмурым упрямством за-
явила Мамушка и возмущенно зашагала на кухню. - Порк! - крикнула она. -
Скажи кухарке, чтобы развела огонь. Мисс Эллин вернулась.
В холле заскрипели половицы под тяжелой ступней, и до ушей сидевших в
столовой донеслось бормотанье, звучавшее все явственней по мере того,
как Мамушка удалялась:
- Твердишь, твердишь - все понапрасну... Не стоят они того, чтобы так
для них стараться. Никчемный, неблагодарный народ, хуже нет во всем
графстве, чем эта белая рвань. И нечего мисс Эллин утруждать себя. Будь
у них голова на плечах, имели бы, как другие, своих ниггеров. Да разве
ей втолкуешь...
Воркотня замерла, когда Мамушка скрылась с глаз в крытой галерее, со-
единявшей холл с кухней. У старой служанки был особый способ доводить до
сведения господ свою точку зрения по тому или иному вопросу. Она знала,
что достоинство не позволяет белым господам обращать хоть малейшее вни-
мание на воркотню черных слуг, и чтобы не уронить своего достоинства,
они должны делать вид, будто ничего не слышат, как бы громко она ни раз-
ворчалась, едва ступив на порог. Это спасало ее от возможности получить
нагоняй и в то же время позволяло вполне недвусмысленно высказывать свое
мнение.
Вошел Порк с тарелками, прибором и салфеткой. Следом за ним, застеги-
вая на ходу белую полотняную куртку, спешил Джек, маленький десятилетний
негритенок. Он держал в руке самодельное орудие для отпугивания мух в
виде тонкой жерди длиной в два его роста, с привязанными к ней узкими
полосками газетной бумаги. У Эллин имелось очень красивое опахало из
павлиньих перьев, но им пользовались лишь в особо торжественных случаях
и то лишь после небольшой домашней междоусобицы, ибо Порк, кухарка и Ма-
мушка считали, что перья павлина приносят несчастье.
Эллин опустилась на стул, который поспешил пододвинуть ей Джералд, и
четыре голоса атаковали ее разом:
- Мама, у меня на бальном платье отпоролись кружева, а я хотела на-
деть его завтра, когда мы поедем в Двенадцать Дубов. Может быть, ты по-
чинишь?
- Мама, новое платье Скарлетт гораздо красивее моего, и вообще я выг-
ляжу ужасно в розовом. Почему бы ей не надеть мое розовое, а я надену ее
зеленое. Ей розовый цвет к лицу.
- Мама, можно, я завтра тоже останусь на танцы? Мне ведь уже тринад-
цать...
- Ну, доложу я вам, миссис О'Хара... Тише вы, трещотки, пока я не
надрал вам уши!.. Кэйд Калверт был сегодня утром в Атланте... Вы дадите
мне слово сказать или нет?.. И говорит, что все там в страшном волнении
и только и разговору что о войне, военных учениях и формировании войско-
вых частей. И вроде бы, если верить слухам, в Чарльстоне решили не да-
вать больше спуску янки.
Эллин устало улыбнулась, слушая эту разноголосицу, и, как подобает
почтительной супруге, первому ответила Джералду.
- Если наиболее достойные люди Чарльстона придерживаются такого мне-
ния, то я полагаю, что и мы не заставим себя ждать и присоединимся к
ним, - сказала она, ибо была воспитана в убеждении, что, за исключением
Саванны, самая лучшая и самая родовитая часть населения континента сос-
редоточена в этом маленьком портовом городке, и убеждение это, кстати
сказать, полностью разделялось самими чарльстонцами.
- Нет, Кэррин, пока нельзя, моя дорогая. В будущем году ты будешь но-
сить длинные платья и танцевать на балах, и эти розовые щечки еще ярче
разрумянятся от удовольствия. Ну, не надувай губок, детка! Ты же можешь
поехать на барбекю и даже остаться на ужин, понимаешь? Но никаких балов,
пока тебе не сравнялось четырнадцати.
- Принеси мне твое платье, Скарлетт. Я пришью кружева, когда мы вста-
нем из-за стола.
- Мне не нравится твой тон, Сьюлин. Твое розовое платье очень краси-
во, и цвет этот ничуть не меньше идет тебе, чем зеленый - Скарлетт. Но я
разрешаю тебе надеть завтра мое гранатовое колье.
Сьюлин за спиной матери торжествующе показала Скарлетт нос, ибо та
собиралась выпросить колье для себя. Скарлетт в ответ высунула язык.
Сьюлин страшно злила Скарлетт своим постоянным хныканьем и эгоизмом и не
раз получала бы от Скарлетт затрещину, не будь умиротворяющая рука Эллин
всегда начеку.
- А теперь, мистер О'Хара, я хотела бы узнать подробнее, что, по сло-
вам мистера Калверта, происходит в Чарльстоне, - сказала Эллин.
Скарлетт прекрасно понимала, что мать нисколько не интересуется ни
войной, ни политикой, считая их чисто мужским делом, в которое ни одна
умная женщина, не должна совать нос. Но Джералд любил порассуждать на
эти темы, а Эллин была неизменно внимательна к мужу и готова сделать ему
приятное.
Пока Джералд выкладывал свои новости. Мамушка поставила перед хозяй-
кой прибор, подала золотистые гренки, грудку жареного цыпленка и желтый
яме, от которого поднимался в воздух пар, а из разреза капало растоплен-
ное масло. Мамушка ущипнула Джека, и он поспешно принялся за дело - бу-
мажные ленты медленно поплыли вверх и вниз за спиной Эллин. Мамушка сто-
яла возле хозяйки, пристально следя за каждым подцепленным на вилку и
отправленным в рот куском, словно вознамерившись силой своего взгляда
пропихнуть еду в пищевод, если Эллин вздумает отлынивать. Эллин прилежно
поглощала пищу, но Скарлетт видела, что мать от усталости даже не заме-
чает, что она ест. И только непреклонное выражение лица Мамушки застав-
ляло ее не бросать вилку.
Но вот с едой было покончено, и хотя Джералд еще не перестал громить
этих жуликов-янки, требующих освобождения негров и не желающих ни едино-
го пенни заплатить за их свободу, Эллин поднялась из-за стола.
- Будем читать молитву? - без особого энтузиазма спросил Джералд.
- Да, час поздний. Уже десять бьет. - Часы, немного похрипев, пробили
десять. - Кэррин давно пора в постель. Порк, пожалуйста, лампу пониже.
Мамушка - мой молитвенник.
Повинуясь сердитому шепоту Мамушки, Джек поставил свое опахало в угол
и принялся убирать посуду, а Мамушка извлекла из ящика буфета старенький
молитвенник Эллин. Порк, став на цыпочки, немного отпустил цепочку лам-
пы, чтобы свет переместился с потолка на стол. Эллин, расправив юбку,
опустилась на колени, положила раскрытый молитвенник на край стола, и
сложенные для молитвы руки ее легли поверх молитвенника. Джералд стал на
колени рядом с ней, а Скарлетт и Сьюлин заняли свои места по другую сто-
рону стола, подоткнув пышные юбки под колени, чтобы не так больно было
стоять на твердом полу. Кэррин из-за ее маленького роста трудно было до-
тягиваться до стола, и она стала на колени возле стула, положив руки на
сиденье. Эта поза вполне ее устраивала, давая возможность незаметно для
материнского глаза вздремнуть во время чтения молитвы.
Шелест и шорохи в холле возвестили о том, что слуги преклонили колени
за раскрытыми дверями столовой. Слышно было, как Мамушка громко кряхтит,
опускаясь на колени. Порк и коленопреклоненный держался прямо, словно
шест проглотил; горничные Роза и Тина опустились на колени очень граци-
озно, широко раскинув по полу пестрые ситцевые юбки. Лицо кухарки под
