высоких стаканах с ложечкой сахара и толчеными листиками мяты на дне.
Джералд всем внушал симпатию, и соседям мало-помалу открылось то, что
дети, негры и собаки поняли с первого взгляда: за громоподобным голосом
и грубоватыми манерами скрывались отзывчивое сердце и широкая натура, а
кошелек Джералда был так же открыт для друзей, как и его душа.
Появление Джералда всегда сопровождалось неистовым лаем собак и ра-
достными криками негритят, кидавшихся ему навстречу, отталкивая друг
друга, корча хитрые рожи и улыбаясь во весь рот в ответ на его добродуш-
ную брань, причем каждый норовил первым завладеть брошенными им по-
водьями. Ребятишки плантаторов забирались к нему на колени и, пока он
громил на чем свет стоит бесстыдство политиканов-янки, требовали, чтобы
их "покатали". Дочери его приятелей поверяли ему свои сердечные тайны, а
сыновья, страшась признаться родителям в карточных долгах, знали, что
могут рассчитывать на его дружбу в трудную минуту.
- Как же ты, шалопай эдакий, уже целый месяц не оплачиваешь долга
чести! - гремел он. - Почему, черт побери, ты не попросил у меня денег
раньше?
Давно привыкнув к его манере изъясняться, никто не был на него в оби-
де, и молодой человек смущенно улыбался и бормотал в ответ:
- Да видите ли, сэр, мне не хотелось обременять вас этой просьбой, а
мой отец...
- Твой отец прекрасный человек, спору нет, но очень уж строг, так что
вот, бери, и чтоб больше мы с тобой к этому разговору не возвращались.
Жены плантаторов капитулировали последними. Но после того, как миссис
Уилкс, "настоящая, - по словам Джералда, - леди, иной раз просто ни сло-
вечка не проронит", сказала как-то вечером своему мужу, заслышав знако-
мый стук копыт на аллее: "Язык у него ужасный, но тем не менее он
джентльмен", - можно было считать, что Джералд занял подобающее место в
обществе.
Сам же он даже не подозревал, что ему понадобилось на это почти де-
сять лет, поскольку попросту не замечал косых взглядов соседей. С той
минуты, как его нога ступила на землю Тары, он ни на секунду не усомнил-
ся в своей принадлежности к верхам местного общества.
Когда Джералду стукнуло сорок три и он стал еще румянее и смуглее и
так раздался в плечах, что имел уже вид завзятого сквайра-охотника, пря-
мо с обложки цветного иллюстрированного журнала, у него возникло реше-
ние: его бесценное поместье и распахнутые настежь сердца и двери местных
плантаторов - это еще не все. Ему нужна жена.
Имению настоятельно требовалась хозяйка. Толстой поварихе-негритянке,
переброшенной по необходимости со двора на кухню, никак не удавалось
вовремя управиться с обедом, а негритянке-горничной, снятой с полевых
работ, сменить в срок постельное белье и смести с мебели пыль,
вследствие чего при появлении гостей в доме поднималась дикая суматоха.
На Порка, единственного в Таре вышколенного слугу, было возложено общее
наблюдение за челядью, но и он, при попустительстве не привыкшего к упо-
рядоченной жизни Джералда, стал с годами небрежен и ленив. Своими обя-
занностями лакея он, правда, не пренебрегал, содержал комнату Джералда в
порядке и прислуживал за столом умело и с достоинством, как заправский
дворецкий, но в остальном предоставлял всему идти своим ходом.
С безошибочным природным инстинктом слуги-негры очень скоро раскусили
нрав хозяина и, зная, что собака, которая громко брешет, кусать не ста-
нет, беззастенчиво этим пользовались. Воздух то и дело сотрясали угрозы
распродать рабов с торгов или спустить с них шкуру, но с плантаций Тары
еще не было продано ни одного раба, и только один получил порку - за то,
что любимая лошадь Джералда после целого дня охоты осталась неухоженной.
От строгого взгляда голубых глаз Джералда не укрылось, как хорошо на-
лажено хозяйство у его соседей и как умело управляются со своими слугами
аккуратно причесанные, шуршащие шелковыми юбками хозяйки дома. Ну, а то,
что они от зари до зари хлопочут то в детской, то на кухне, то в прачеч-
ной, то в бельевой, - это ему как-то не приходило на ум. Он видел только
результаты этих хлопот, и они производили на него неотразимое впечатле-
ние.
Неотложная необходимость обзавестись женой стала ему окончательно яс-
на однажды утром, когда он переодевался, чтобы отправиться верхом на за-
седание суда, и Порк подал ему любимую плоеную рубашку, приведенную в
столь плачевное состояние неумелой починкой служанки, что Джералду не
оставалось ничего другого, как отдать ее лакею.
- Мистер Джералд, - сказал расстроенному хозяину Порк, благодарно
складывая рубашку, - вам нужна супруга. Да такая, у которой в дому пол-
ным-полно слуг.
Джералд не преминул отчитать Порка за нахальство, но в глубине души
знал, что тот прав. Джералд хотел иметь жену и детей и понимал, что дол-
го тянуть с этим делом нельзя, иначе будет поздно. Но он не собирался
жениться на ком попало, подобно мистеру Калверту, обвенчавшемуся с гу-
вернанткой-янки, пестовавшей его оставшихся без матери детей. Его жена
должна быть леди, благородная леди, с такими же изящными манерами, как и
миссис Уилкс, и с таким же уменьем управлять большим хозяйством.
Но на пути к браку вставали два препятствия. Первое: все невесты в
графстве были наперечет. И второе, более серьезное: Джералд был чужезе-
мец и в какой-то мере "пришлый", хотя и обосновался тут десять лет на-
зад. О его семье никому ничего не было известно. Правда, плантаторы
Центральной Джорджии не держались столь обособленно и замкнуто, как
аристократы побережья, однако и здесь ни одна семья не пожелала бы вы-
дать дочку замуж за человека, дед которого никому не был известен.
Джералд знал, что, несмотря на искреннее к нему расположение всех,
кто с ним охотился, выпивал и толковал о политике, ни один из них не
просватает за него свою дочь. А ему отнюдь не улыбалось, чтобы пошли
слухи о том, что, дескать, такой-то или такой-то плантатор должен был, к
своему прискорбию, отказать Джералду О'Хара, добивавшемуся руки его до-
чери. Но, понимая это, он вовсе не чувствовал себя униженным. Чтобы Дже-
ралд О'Хара признал кого-то в чем-то выше себя - такого еще не бывало,
да и быть не могло ни при каких обстоятельствах. Просто в этом графстве
были свои чудные обычаи, согласно которым девушек выдавали замуж лишь за
тех, чьи семьи прожили на Юге не каких-то двадцать два года, а много
больше, владели землей, рабами и предавались только тем порокам, которые
вошли здесь в моду в эти годы.
- Укладывай пожитки. Мы едем в Саванну, - сказал Джералд Порку. - И
если там у тебя хоть раз сорвется с языка: "Язви его душу!" или "Дуй его
горой!", я тут же продам тебя с торгов. Ты видишь, я сам воздерживаюсь
теперь от таких выражений.
Джеймс и Эндрю, думал Джералд, глядишь, что-нибудь да присоветуют ему
по части женитьбы. Быть может, у кого-нибудь из их приятелей есть дочь
на выданье, отвечающая его требованиям, и он составит подходящую для нее
партию. Джеймс и Эндрю выслушали его терпеливо, но ничего утешительного
предложить не сумели. Родственников, которые могли бы посодействовать
сватовству, у них в Саванне не было, так как оба брата прибыли сюда уже
женатыми людьми. А дочери их друзей все успели выйти замуж и обзавестись
детьми.
- Ты человек небогатый и незнатный, - сказал Джеймс.
- Кое-какое состояние я себе сделал и сумею прокормить большую семью.
А на ком попало я и сам не женюсь.
- Хочешь высоко залететь? - сухо заметил Эндрю.
Все же они сделали для Джералда что могли. Джеймс и Эндрю были уже в
преклонных летах и на хорошем счету в Саванне. Друзей у них было много,
и они целый месяц возили Джералда из дома в дом на ужины, на танцы, на
пикники.
- Есть тут одна, - признался в конце концов Джералд. - Очень она мне
приглянулась. Ее, признаться, еще на свете не было, когда я здесь прича-
лил.
- Кто же эта особа?
- Мисс Эллин Робийяр, - с деланной небрежностью отвечал Джералд, ибо
взгляд темных миндалевидных глаз этой девушки проник ему в самое сердце.
Она очаровала его сразу, несмотря на странное, казалось бы, для пятнад-
цатилетней девушки отсутствие резвости и молчаливость. И была в ее лице
какая-то затаенная боль, так разбередившая ему душу, что ни к одному жи-
вому существу на свете он еще не проявлял столь участливого внимания.
- Да ты же ей в отцы годишься!
- Ну и что, я еще мужчина хоть куда! - воскликнул чрезвычайно задетый
этими словами Джералд.
Джеймс спокойно разъяснил ему:
- Послушай, Джерри. Во всей Саванне не сыщется более неподходящей для
тебя невесты. Ведь этот Робийяр, ее отец, - он француз, а они все гор-
дые, как сатана. И ее мать - упокой, господи, ее душу - была очень важ-
ная дама.
- А мне наплевать, - сказал Джералд. - Мать ее, кстати, уже в могиле,
а старику, Робийяру, я пришелся по душе.
- Как мужчина мужчине - может быть, но только не как зять.
- Да и девушка никогда за тебя не пойдет, - вмешался Эндрю. - Она вот
уже год как сохнет по этому повесе, Филиппу Робийяру, ее кузену, хотя
вся семья денно и нощно уговаривает ее перестать о нем думать.
- Он уже месяц как уехал в Луизиану, - сказал Джералд.
- Как ты это узнал?
- Узнал, - коротко ответил Джералд, не желая признаваться, что источ-
ником этих ценных сведений был Порк, и умолчав также о том, что Филипп
уехал лишь по настоянию родителей. - Не думаю, чтобы она так уж была в
него влюблена - это у нее пройдет. Какая там может быть любовь в пятнад-
цать лет.
- Все равно они скорее согласятся выдать ее за этого головореза-кузе-
на, чем за тебя.
Словом, Джеймс и Эндрю были поражены не менее всех других, когда ста-
ло известно, что дочь Пьера Робийяра выходит замуж за этого маленького
ирландца из Северной Джорджии. В домах Саванны шептались и судачили по
адресу Филиппа Робийяра, отбывшего на Запад, но пересуды пересудами, а
толком никто ничего не знал, и для всех оставалось загадкой, почему са-
мая красивая из девочек Робийяр решила выйти замуж за шумного красноли-
цего ирландца, роста едва-едва ей по плечо.
Да и сам Джералд не очень-то хорошо был осведомлен о том, как все это
произошло. Он понимал одно: чудо все-таки свершилось. И впервые в жизни
ощутил совершенно несвойственные ему робость и смирение, когда Эллин,
очень бледная, очень спокойная, легко прикоснувшись рукой к его руке,
произнесла:
- Я согласна стать вашей женой, мистер О'Хара.
Пораженное как громом этой вестью все семейство лишь отчасти прозре-
вало истинную подоплеку случившегося, и только Мамушка знала о том, как
Эллин, проплакав всю ночь навзрыд, словно ребенок, наутро с твердостью
внезапно повзрослевшей женщины объявила о своем решении.
Исполненная мрачных предчувствий Мамушка передала ей в тот вечер не-
большой сверток, присланный из Нового Орлеана, с адресом, написанным
незнакомой рукой. Эллин развернула сверток, вскрикнула и выронила из рук
медальон со своим портретом на эмали. К медальону были приложены четыре
письма Эллин к ее кузену и краткое послание нью-орлеанского священника,
извещавшее о смерти Филиппа Робийяра, последовавшей в результате драки в
одном из городских баров.
- Это они заставили его уехать - отец, Полин и Евлалия. Я ненавижу
их. Всех ненавижу. Видеть их не могу. Я уеду отсюда. Уеду, чтобы никогда
больше их не видеть! Уеду из этого города, где все будет вечно напоми-
нать мне о... о нем!
Ночь уже близилась к рассвету, когда Мамушка, тоже проливавшая горю-
чие слезы, гладя темноволосую головку хозяйки, сделала робкую попытку
возразить:
- Бог с вами, голубка! Негоже это!
- Я уже решила! Он хороший, добрый человек! Я выйду за него замуж или
приму постриг в чарльстонском монастыре.
Именно эта угроза и вынудила в конце концов растерянного, убитого го-
рем Пьера Робийяра дать согласие на брак. Для убежденного пресвитериани-
