Так рисовал себе противник тот бой, который он собирался начать. Но
судьба готовила ему совсем иное.
Первую линию укреплений занимал Бирон, а вторую Генрих. Бирон опирал-
ся на часовню, которую намерен был удерживать со всем присущим ему
упорством. У старика было всего шестьдесят конников, но такие глаза, ко-
торые и сквозь туман увидели ползущего через кусты ландскнехта. Он пос-
лал к королю вестового. Когда триста немцев, задыхаясь от долгого пути,
ползком прибыли на место, их уже ожидали, и им осталось только с
умильным видом поднять руки. Они уверяли, что в душе они сторонники ко-
роля; поэтому им помогли перебраться через ров, даже не отняли оружие, и
король коснулся их рук. Однако намерения у них были несколько иные. Это
открылось, когда мощные отряды Лиги, пешие и конные, обрушились на за-
щитников первой линии. Но здесь стояли пятьсот аркебузиров - ревнителей
истинной веры, и трудно пришлось бы тому, кто захотел бы их одолеть.
Легкой кавалерии врага все же удалось прорваться в замкнутое прост-
ранство между двумя линиями окопов. Но там двадцать шесть дворян короля
верхами налетели на нее, выскочив ив тумана, - причем туман мешал опре-
делить их число, - и погнали перед собою неприятельскую конницу прямо к
часовне; а тут они натолкнулись на Бирона и его шестьдесят солдат.
Ландскнехты, стоявшие у второй Линии окопов, постепенно забывали о
своей преданности королю. Они заметили, что отряды Лиги прорвались в
замкнутое пространство. Того, что произошло потом, они не уразумели,
вернее, уразумели слишком поздно, во всяком случае, они мгновенно опять
стали врагами. Им удалось вызвать этим большое замешательство. Бирона,
спешившего сюда, сбили с лошади. Тот же немец, который сбросил маршала,
приставил пику к груди самого короля и потребовал, чтобы Генрих сдался:
ведь тогда этот малый был бы обеспечен на всю жизнь. К сожалению, он
опоздал, ибо его сотоварищи были уже разбиты на внутреннем поле; в пылу
усердия ей этого не заметил. И он видит вдруг, что его окружают всад-
ник". Они вот-вот его прикончат. Лицо немца становится глупее глупого, а
король смеется и приказывает отпустить его.
Но тут Вирой разгневался. Он сильно ушибся и с трудом влез на своего
коня; никто еще не виде, чтобы он хоть раз в своей жизни свалился с ло-
шади. А тетерь свидетелем оказался сам король; однако Генриху все равно,
он, хохочет. Что ж, если ему нравится ощущать острие немецкой пики на
своей груди, - его дело. - О! Я не могу похвастаться кротостью, ни бла-
годушием. Отдайте мне этого негодяя!
Старик был костляв, как и его старая кляча, взгляд его опять стал же-
лезным, таким помнил его Генрих в дай их вражды. Вот он, прежний враг,
он покачивается на коне - сухой и длинный; ни грохот, ни сутолока сраже-
ния не могут отвлечь его от мысли о каре и мести. - Вы, Вирой, такой, а
ландскнехт этакий. А мне Приходится жить со многими людьми. - Король
сказал это спокойно, уже слегка отвернувшись. Он спешился и стоял внизу,
на дне окопа; всаднику, сидевшему па лошади, он представлялся маленьким:
маленький серый панцирь, пышный плюмаж из белых перьев. Но тем сильнее
вдруг почувствовал Бирон отделявшее их расстояние, и не только расстоя-
ние между королем и подданным - тайной узостью и мощью человеческих глу-
бин дохнуло, на него снизу, на него, кого люди прозвали "смерть на дне".
Кто этот человек там, внизу, - шутник? Игрок, готовый что угодно поста-
вить на карту? Слезливей мальчишка? Нет, склонись, Бирон, это король, -
так ясно мы этого еще никогда не чувствовали. Все говорят: он добр. Все
видят: он весел. Да, - наверно" Так проносятся светлые птицы по темному
небу. Все это верно, - и мягок он и силен духом, особенно же в нем
сильно, если уж говорить откровенно, справедливое презрение к людям.
Тут Бирон повернул коня и понесся к своей часовне; ибо вокруг нее шел
бой, а он решил, с еще небывалым упорством, отстоять ее отстоять для та-
кого короля.
Огромная армия Лиги не смогла взять лагерь гугенотов, защищенный дву-
мя укреплениями. Ее гнали направо, через холмы, до самой деревеньки. Би-
рон продолжал удерживать часовню, и пока вокруг нее шел бой, враг не-
вольно угодил в болото слева. Там на его отряды ринулось гораздо больше
королевских солдат, чем он когда-либо предполагал встретить И никому не
пришло на ум, что это могли быть все одни и те же солдаты. Конники коро-
ля, которых он провел галопом через все огромное поле боя, налетели нео-
жиданно, уничтожили несколько отрядов вместе с их командирами и тут же
исчезли в тумане. Противник пустился вслед и потерял направление. Куда
идти? Против кого? Он искал короля; но тот уже давно умчался, чтобы еще
тому-то оказать поддержку. На врага наступали все новые полки, а в
действительности это были вот те же. Его крупные соединения изматывались
поодиночке, изматывались, прежде чем они успевали вспомнить, что предс-
тавляют собой мощную армию. Настала минута, когда часть главных сил
вступила на топкую ночву, и она осела под тяжестью стольких тел. Тщетные
попытки вернуться, смятение, многих засосало болото. А передние напоро-
лись на швейцарцев.
В ложбине, скрытые кустарником, стояли вдоль ржи королевские швейцар-
цы, прикрывая деревню Арк, и они легли бы на месте все до последнего, но
не пропустили бы ни одного из врагов короля. Эти люди, оторванные от ро-
дины и совершенно одинокие на клочке чужой земли, были из Золотурна и
Гларуса, ими командовал их же полковник Галлати. Они выставили пики, - с
этого места их не сдвинуть, - и уперлись в землю, широко расставив ноги:
они не уступят никакому натиску превосходящих сил врага, они все лягут
здесь костьми. Однажды перед ними мелькнули в тумане белые перья, такой
плюмаж носил только король. Он сказал им: - Мои швейцарцы! Сейчас вы за-
щищаете меня. В следующий раз я вызволю ваш отряд. - Они поняли его, хо-
тя он говорил на другом языке, чем они, и даже не на французском - тот
они знал". Он называл их Souisses [35]. Он был им друг и обещал их пол-
ковнику Галлати, что, сделавшись наконец королем Франции, в благодар-
ность поможет свободной Швейцарии избавиться от ее притеснителей. Слово
короля и для него и для них было священно. Он хотел быть в будущем
только союзником свободных народов. А они были из той же породы, как и
те верные своей присяге швейцарцы, которые в день убийства адмирала Ко-
линьи удерживали лестницу, пока не пал последний.
Швейцарцы удерживали ложбину. Всадники короля - шеренгой в пятьдесят
человек - все вновь и вновь вылетали из-за окопов, пехота билась не на
жизнь, а на смерть, в шести местах, Бирон отстаивал часовню, - и это бы-
ли все те же люди, тогда как противник успевал перевести дух, заменяя
одних людей другими. Рукопашная, пальба из пистолетов прямо в лицо, но
не раньше, чем удается рассмотреть цвет перевязи. Подсовывают копье под
сиденье всадника и - вон его из седла, наземь его! Какой-то важный дво-
рянин из войска Лиги - вздумал, лежа на земле, поливать бранью молодого?
протестанта, который сшиб его: - Тебя высечь надо, сопляк! - Но ему уже
не подняться - он сломал себе шею. А у часовни пал один из семьи Ларош-
фуко, - Осия, - совсем библейское имя. Под Рони и Бироном были убиты ло-
шади. Лошадей было, увы, больше чем достаточно, ибо их седоки, лежа у
них же между копытами, издавали стоны, которые слышала только земля, Над
умирающими, как всегда, бушевала жизнь, и сейчас ее голосом был грохот
сражения.
Короля с его белым плюмажем видели возле часовни, в ложбине у реки, в
окопах, на равнине - словом, повсюду; его видел каждый в отдельности и
все одновременно. Он окликал их, попавших в туман и в беду, чтобы они
выстояли и победили. Он выкрикивал славные имена, носители которых свя-
зали с ним свою судьбу, а если до сих пор чье-либо имя еще не было слав-
ным, то он прославит его. Генрих проезжал мимо молодого полковника, ко-
мандовавшего его легкой кавалерией, сына Карла Девятого от простой жен-
щины из народа. "Валу а! Я знаю тебя и не забуду - ни тебя, ни твой дом.
Вы пребудете в душе моей навеки". И уже несся дальше. "Монгомери! Ри-
шелье! Я сделаю вам сюрприз! Рони! Ла Форс, где беда - так и бог туда.
Бирон! Ты видишь? Туман поднимается? Поднимается, должен подняться, это
так же верно, как и то, что с нами бой и мы должны победить. Ларошфуко,
я для тебя сюрприз приготовил, скоро ты услышишь раскаты грома!"
Нагнувшись с седла, хватает он воина за плечо, и тот падает, но не
так, как падает живой. Убитого, во всех доспехах, прислонили стоймя к
стене часовни. - Осия? Ты? - спрашивает Генрих про себя, и не хочет ве-
рить тому, о чем опрашивает. - Скоро грянет удар грома, но этот уже не
услышит его. Нас должны спасти пушки крепости Арк, только бы поднялся
туман и можно было навести их. У меня в окопе есть нормандец-пират, он
скажет мне с точностью до одной минуты, когда поднимется туман. Услышь
это напоследок, мой Осия! - Бездыханный лежит Ларошфуко при дороге, как
лежал когда-то в замке Лувр в ночь резни другой, из того же рода. Так
лежат мертвые при дороге. А король несется дальше.
Вот он у швейцарцев. Держитесь, - скоро конец. Невозможно, их смяли.
Ложбина у реки все-таки сдана, и сдана часовня. Остатки королевского
войска удерживают только траншеи у моста и подумывают уже об отходе на
Арк и Дьепп.
- Кум, - обращается Генрих к полковнику-швейцарцу, - вот и я, кум,
тут умру вместе с вами или вместе завоюем славу. - Говорит, а сам видит,
как видят и все остальные, что плотные ряды врагов надвигаются с тяжелой
мощью, вот-вот навалятся и придавят, словно гробовой доской, и его и его
королевство. И он содрогается. "Прочь! Дальше! Это еще не конец: а мои
гугеноты?" - И вот он зовет их, стойких защитников первой линии укрепле-
ний; ветеранов Жарнака, соратников господина адмирала, оставшихся в жи-
вых после двух десятилетий борьбы за свободу совести. Ревнители истинной
веры! И они слышат его призыв, они видят его белые перья, выходят из
окопа - самого первого, который эти железные воины удерживают с утра.
Утром их было пятьсот, и они шагают так, словно их и теперь еще
столько же. И с ними рядом идут убитые. Впереди - пастор Дамур. Его имя
Дамур. - Господин пастор, начинайте псалом, - говорят король, и они по-
ют. Напасть на врага, когда он упоен блеском и гордыней, - так бывалой в
прежних битвах, при Кутра так было. И всегда врагу приходилось плохо.
Даже этот многомошный враг пугается, услышав псалом; он остановился, он
в смятении.
Явись, господь, и дрогнет враг!
Его поглотит вечный мрак. Суровым будет мщенье.
Всем, кто клянет и гонит нас,
Погибель в этот грозный час
Судило провиденье.
Заставь, господь, врагов бежать,
Пускай рассеется их рать,
Как дым на бранном поле.
Растает воск в огне твоем.
Восторжествуем мы над злом,
Покорны божьей воле.
Наконец туман поднимается - и тут же загремели с крепости Арк пушеч-
ные выстрелы. Там, где враг подошел поближе, ядра рвут и бьют его. Это
победа, и она спасет королевство. Господь или совсем не дает, или уж да-
ет полною мерой то, что принадлежит ему, - царство, силу и славу. Это
тоже сегодня узнает Генрих, исполненный страха божия. Колиньи, сын адми-
рала, является к нему и приводит с собой из Дьеппа, за который уже нече-
го опасаться, семьсот солдат, и вот к старым аркебузирам, ревнителям ис-
тинной веры, присоединяются еще семьсот. - Бог тебя посылает, Колиньи!
Генрих не жаловался и не молился, пока дела обстояли плохо, вернее
даже - отчаянно плохо, но в счастье он взывает к господу, чтобы в
счастье склониться перед ним. Долгие часы, исполненные грозной опаснос-
ти, перепахивал он копытами своего коня поле битвы, всюду принимал учас-
тие в схватках, и каждый из его маленьких отрядов верит, что он все вре-
