облизнула пересохшие от страха губы.
- Хоть бы хорошее что-то прорвалось к нам сюда, Люба,- заскулила она
тоненьким от пережитого голоском.- А то всегда одна нечисть прет. А ведь
Сашка-то был такой умный, благовоспитанный, тихий... А вон оно как
обернулось!.. Милицию позвать, что ли?
- Какая тут милиция, дура! - заорал Савельич весь красный и опять стал бить
кулаком в стену.
- Лермонтова-то мне не попорть! - вдруг вырвалось у старушки Бычковой.
- Наш Лермонтов уже давно на том свете и за нас Богу молится, чтоб всех нас
спасти,- выговорила Любочка.
Варвара выпучила глаза,
- Неужто уж орангутаном глядел?!. Не верю, не верю! - за выла она.
Гигант Савельич вдруг смяк.
- Поглядеть надо на него,- решил он.- Давайте постучу ему в дверь. Выходи,
мол, Саша, и не пугай нас, Христа ради.
- Ты что, ополоумел?! - набросилась на него старушка Бычкова.- Жизни нас
лишить хочешь?
- Конечно, зачем это? - поддержала ее Любочка.- Сидит он себе сейчас тихо
взаперти и пущай сидит.
- Хорошо хоть твоего Пети-интеллихента нигде нет,- сказала ей Бычкова.- А
то бы он сразу с ума сошел. А мы, Любка, люди ко всему крепкие,
- Вот я и говорю, постучать надо! - заорал гигант Савельич.- Сколько можно
терпеть непонятное! А то я опять в стену бить буду - все тут у вас разнесу!
До последнего телевизора!
Таня Сумеречная опять высунулась из своей пещеры-комнатушки.
- Я запруся,- сказала она,- и буду глядеть на такой кош мар только в щелку!
- Я Сашке, как он придет в себя, голову оторву за такое хулиганство! -
заорал снова Савельич.
Но все же пора было что-то решать.
- Не век колдовать и загадывать,- вздохнула на табуретке Бычкова.
Милицию решили не вызывать. ФСБ тоже не беспокоить.
- Сами справимся,- задумчиво сказал Савельич.- Не впер вой.
В это время в комнате Саши раздалось шипение. Все замерли Но потом снова -
мертвая тишина. Тут гигант Савельич вместо того, чтобы постучать,
разбежался и, как самый храбрый, тяжестью рухнул на Сашину дверь, сразу же
вышибив ее, у него уже не было сил терпеть непонятное. Дверь рухнула с
грохотом. В середине комнаты на стуле сидел Сашок, вроде бы свойственный,
не жуткий, но глаза горели мутным огнем.
Старушка Бычкова со страху первая подбежала к нему и, нагнувшись,
посмотрела в лицо.
- Ты какой-то неродной стал, Саш,- прошамкала она.
Но гигант Савельич прервал ее.
- Что случилось, Курьев? - заорал он.- Отвечай!
Высунулась Таня Сумеречная, не утерпев. Саша лизнул воздух и ответил:
- Да так, ничего. Только вы все на моих глазах изменились. Бычкова Анна
Мироновна словно воздушная струя стала. Варвара померла. А вы, Савельич,
еще больше стали, только не по-нашему. А Таня - та вообще, я ее душу видел.
Малышка Катя умнее всех стала и жуткая. Потому я и сомлел,- закончил Саша.
Старушка Бычкова совсем онемела.
- Что ты ум мой пугаешь, Сань? - взвилась она.- Я ж за него в ответе! Ты
что?!
Саша встал со стула, И тут все увидели, что лицо его опять меняется (хотя
сам он, может быть, на это не обращает внимания). Исчезает плавное
человеческое выражение, горят не только глаза, но и ум. И появляется что-то
далекое, призрачно-глухое. И ушки - да, да, ушки быстро шевелятся.
- К психиатру его! - завопила старушка Бычкова и перепугалась своих слов.
Вышедшая из глубинки Варвара (и все слышавшая) вдруг поверила, что она
умерла,- ни во что Варварушка в жизни никогда не верила, а вот в то, что
она умерла,- поверила.
- Почему же я тогда думаю,- шепнула она помертвевшими губами.
Таня Сумеречная была на грани распада.
Одна малышка Катя внезапно стала веселиться.
А Саша все менялся и менялся. Губа выпятилась, глаз поумнел, но в
потустороннем смысле, и волосы на голове - как-то страшно, на глазах
присутствующих - стали медленно расти, разбросанные.
- Галлюцинация! - закричала Люба и осеклась, словно не поверила сразу в
свои слова.
- Где мы, где мы? - шипел, однако, Саша.- Какие-то стали необычные!
Старушка Бычкова в отчаянии посмотрела на Савельича - он как был гигант,
таким и остался. И Любочка Розова светилась по-прежнему. И Сашин шкаф вроде
бы был на месте. А вот что Варвара осталась прежняя - в это старушка
Бычкова уже не верила.
- Плясать, сейчас будем плясать! - закричала вдруг Таня Сумеречная,
запрокинув голову в потолок.
Что тут сразу началось!
Чтоб скрыть ужас иного восприятия реальности, гигант Савельич первым
пустился в пляс. Ноги он задирал высоко, почти до висячей с потолка лампы,
и, гордясь, норовил показать себя перед изменившимся Сашею. Старушка
Бычкова старалась не отставать от него, как бы в паре с ним, но сил не было
плясать так высоко. Таня Сумеречная обняла Любочку, но в танце своем
стремилась увести ее в коридор - подальше от всяких космических
"галлюцинаций" (так бормотала она в ухо Любочке, а та только повторяла, что
она всех любит, даже галлюцинации, и готова их расцеловать).
Вихрем металась на полу малышка Катя.
А Саша, если только он еще был "Сашей", стоял окаменевши (хотя волосы и
росли), как герой пустынных превращений.
- Безумие, безумие! - закричала Варвара, хотя она уже была мертвая. Не
хватало только интеллигента Пети (он наверняка бы спел свои сумасшедшие
песни). Савельич пляски, однако, не выдерживал и крушил, что подвернется
под ноги. То самовар с комода опрокинет, то чайный сервиз в шкафу разобьет,
то головой портрет Саниного деда раскрошит. Тане Сумеречной показалось
тогда, что дед в отместку сошел с портрета и принялся плясать вместе со
всеми, наполовину невидимый, но хитрый и не забывший мир. И
по-потустороннему крякал при этом.
На полу сочилась живая кровь.
Любочка слышала стоны, но в своей собственной душе.
Был бы ее муж Петя с ними, то он, не будь дурак, заглянул бы в оконце -
мол, что там с миром, но ничего путного все равно бы не обнаружил. Мир как
был странным, таким и оставался.
- Мудрецов на земле мало, вот что,- задумчиво проговорила Варвара
совершенно несвойственные ей слова, как будто после смерти она стала уже
совершенно другой.
- Бурю мы тут устроим, бурю! - орал Савельич, так бурно прыгая, что чуть не
ломал потолок.
А Саша, прорастая, все каменел и каменел, и душа его была за миллиарды лет
до творения мира.
- Пустите меня к нему? Пустите! - вдруг сорвалась Любочка и, бросив
Сумеречную, кинулась к Саше.- Саня, родной! Где ты? Где ты? - она
прикоснулась к нему.- Я все равно тебя люблю, ты ведь наш!
Саша согласно кивнул головой,
Внезапно в комнате потемнело. Черты людей как-то стерлись. Все натыкались
друг на друга, только малышка Катя ползала между ног.
- Да, да, я сама тоже меняюсь,- бормотала Таня Сумеречная, натыкаясь на
непонятные вещи, словно это уже были не стулья и столы.
- Будя! Будя! - гаркал иногда Савельич.
- А ты не черт, Саша? - взвизгнув, спрашивала у него старушка Бычкова и
громко отвечала самой же себе: - Не похож, не похож! - и как-то уверенно,
словно она - тысячелетия назад, может быть,- только и делала, что
перебегала дорогу чертям.
- А я всех без различия люблю, кого Творец создал, и всех, кого еще
создаст, тоже люблю,- просветленно-странненько говорила ей Люба.- И всех,
всех вас прощу, даже кто мне голову отрубит, потому что головы у меня нет,-
совсем замутненно вдруг перешла она на другой смысл.
- Света, света, света! - вдруг закричала мертвая Варвара.- Хочу света!
Сначала на ее слова никто не обратил внимания. Но одновременно произошел
спад пляса. Не все же плясать до сумасшествия, даже если произошло чудо.
Гигант Савельич уже не прыгал до потолка, а сел на стул и задумался. Даже
старушка Бычкова не пугалась происходящего и замерла. А Таня Сумеречная уже
перестала чувствовать, что она изменяется в иное существо, и потому тихо
расплакалась. Любочка же вообще была вне себя, но по-мирному. Все расселись
вокруг Саши Курьева, как вокруг планеты, но он тоже стал по-своему
смиряться - это поразило всех, и все остолбенели, на него глядючи. Кто
думал, что он снова обернется в бычка или в икс-существо, а кто считал, что
он просто теперь запоет,
И все ждали, ждали и ждали. Но Саша Курьев, напротив, становился теперь не
кем иным, как Сашей Курьевым, хотя и совершенно остолбенелым,
потусторонне-ошалелым. Лицо его приобрело прежние черты, и в глазах
метались человеческие огоньки, хотя и полубезумные. Тогда старушка Бычкова
заорала:
- Он опять стал человеком! Урааа!
Гигант Савельич ответно гаркнул:
- Ураа! - И шторы зашевелились.
Но остальные реагировали на это возвращение по-другому.
Таня Сумеречная, нервная, сорвалась с места: нежные волосы разметались,
тайно-русские глаза горят. Чуть не обняла возвращенца Сашка и шепчет ему:
- Сашок, родной, открой душу... Открой... Что с тобой было?.. Какая сила?!!
Какой мрак, какой свет?? Где ты был, прежний?!. В кого превратился... Кто в
тебя вселился... Это твои будущие запредельные жизни, скажи,- и в
исступлении она стала дергать его за потную рубашку.
Сашка выпучил глаза и только бормотал:
- Не трогай... Не трогай... Все равно никому ничего не понять!..
Любочка тут как тут взвилась - схватила Танечку за плечи, а потом ну
хлопать в ладоши и кричать:
- Ну и хорошо, что непонятно, Тань! Так лучше! А то с ума сойдешь, от
понимания-то! От понимания того, что было! Не заводись, Танька, плюнь на
понимание!
Гигант Савельич наклоном мощной головы одобрил ее слова.
Одни старушка Бычкова вдруг взъелась: непоседливая стала от происшедшего
безумия. Подскочила к Курьеву и хвать его мокрой тряпкой по голове. Да как
заорет:
- Ты отвечай, зараза, что с тобой было на том свете! Не пугай нашу душу! -
и залилась слезами.
Курьев побледнел и встал со стула, где сидел.
- Я за Творца не ответчик,- громко сказал он.- Что было, то было. А что не
понять, то не понять. Но за тряпку ты ответишь, Бычкова.
- Да мы любим друг друга, любим! - закричала Любочка. Подбежала к Сашке,
поцеловала его, потом к Бычковой - с тем же самым, даже гиганта Савельича
обняла, отчего он крякнул. Таня Сумеречная взяла ее за руки вне себя от
радости.
- Света, хочу света! Хочу-у-у! - закричала в углу мертвая Варвара.
И внезапно Великий Свет возник в сознании всех находящихся в этой комнате.
+
+
АКМ - Юрий Мамлеев. УДОВЛЕТВОРЮСЬ!
АКМ
Юрий Мамлеев
УДОВЛЕТВОРЮСЬ!
из книги
"Черное зеркало"
"Что может быть непонятнее и вместе с тем комичнее смерти?! Посудите сами:
с одной стороны, есть теории, по которым загробная жизнь расписана как по
нотам; нет ничего легче, согласно этим теориям, как предсказать даже
дальнейшую, на целые эпохи, эволюцию человеческого сознания, как будто речь
идет о предсказании погоды; так что же говорить о несчастной загробной
жизни - здесь же все ясно, как на кладбище; с этой точки зрения - смерть
вообще иллюзия, некая шутка природы и обращать на нее внимание так же
нелепо, как суетиться при переходе из одной комнаты в другую... Но, с
другой стороны, существует прямо противоположное мнение: после смерти -
тотальная и бездонная неизвестность; "смерть есть конец всякого опыта", а
предыдущие гипотезы - лишь увеселения земного ума; жить в смерти - это
значит жить в отказе от всего, что наполняет сознание. Смерть - не шутка
природы, а, напротив, необычайно глубокое явление, требующее серьезной и
всепоглощающей прикованности.
Как совместить, как примирить эти крайности?! Ведь положительно можно сойти
с ума, бегая между ними! То туда, то сюда.
Ну что ж, обратимся к внутреннему опыту. И вот что интересно: опыт как
будто подтверждает обе теории, каждая из них по-своему истинна. С одной
стороны, смерть - необычайно серьезна: сами чувствуете по себе, нечего
вдаваться в подробности. Иногда кажется, что это действительно непостижимая
бездна. Но напротив, напротив! Если приглядеться вдумчивей, то нельзя не
заметить в смерти весьма дикую анекдотичность.
Ну, во-первых, сама быстрота свершения и ничтожность причин, ее вызвавших.
Посудите сами, можно ли всерьез относиться к явлению, причинами которого
были укус вши или обида от плевка в лицо? А мгновенность, мгновенность!
